Мой Леня с Настей должны были уехать на тренировки в Канаду, это уже началась история с Ironman, и, конечно, тут уже никакие препятствия на пути не были значимы для Леньки. Ironman и то, что он это может выдержать, действительно фантастическая история, в его возрасте абсолютно раздвинула все рамки его дел, его жизни, его расписания. Это на первом месте, и вокруг этого уже сосредоточивались другие дела и возможности. В конце концов он там стал занимать среди тысяч людей чуть ли не четвертое, пятое, а однажды, по-моему, и третье место занял. И вот в этот момент, когда я это диктую, он уехал на последнее такое, я надеюсь, уже соревнование, полную дистанцию Ironman, как они называют, где надо без перерыва четыре километра, по-моему, плыть, сразу 180 километров преодолевать на велосипеде, а потом бежать марафон, 42 километра. Я не понимаю, как вообще можно в его возрасте, притом что он Геркулесом не был никогда. Но не важно, он преодолевает и горд, и в каком-то смысле, конечно, это дает ему силу веры в себя.
Хочу сказать о вечере вчерашнего дня. Я пошла на спектакль «(М)ученик» в Театре Гоголя в постановке Кирилла Серебренникова[63]. Там уже был мой личный творческий вечер, прошедший довольно успешно, как я узнала потом. Во время вечеров я никогда не понимаю, разговаривают или молчат в зале, сама себя я не слышу, не помню, что я говорю и как отвечаю. С интересом обычно читаю потом запись, а тут был прямой эфир по телеканалу «Москва 24». Я сюда хожу регулярно, особенно на постановки самого Кирилла Семеновича, потому что я видела его до всякого «Гоголь-центра»[64], и видела всю его классику у Табакова. Мне удалось посмотреть ранние его спектакли, типа «Откровенные поляроидные снимки», «Пластилин», которые вывели его в первые ряды режиссуры. Назвать ее экспериментальной, новой, режиссерской режиссурой, где, конечно, главенствует создатель спектакля, нельзя, но нет, именно так и надо ее назвать, но определения тут не важны, важен потенциал.
На сегодняшний день Кирилла Серебренникова в театре не было, потому что он в Париже, но я прочитала, что он должен поставить 4 или 5 спектаклей в разных странах, то есть он давно режиссер мирового спроса и уровня.
«(М)ученик» вызывает потрясение и разнообразностью, богатством придумок и смыслом. Он захотел выстроить на сцене в новом варианте драматургии более незавуалированно, не приблизительно то, о чем разговаривает в «Братьях Карамазовых» у Достоевского Иван с Богом. То есть весь спектакль – это, по существу, дискуссия одной части школы, старших классов с одним лидером, фанатом, глубоко верующим, вера которого доходит до абсурда, который готов уничтожать физически людей, попирающих имя Бога, и нормальных учителей и учащихся, которые имеют другую точку зрения. Задевается там и национальный, и другие вопросы.
Когда живешь долго, взахлеб, и твоя жизнь состоит по большей части из переживаний духовных, когда вокруг много людей, вписанных в твою жизнь, людей, которых ты любишь, но когда ты уже двигаешься все медленнее, то ломая себе спину, то падая со второго этажа, то осознаешь, что ты находишься в другом измерении и окружении, что поменялось почти все, а ты и не заметила.
Когда не стало Андрея, когда вслед за ним ушли очень многие из тех, кого условно называли «шестидесятниками», то самым странным, необратимым и еще непознанным остается инфраструктура. Еще вчера люди работали в каком-то сервисе, допустим телефонном, а сегодня их уже нет, и привычные тебе с детства телефоны молчат, почти не используются. Все говорят по мобильным. Но и твой любимый мобильный телефон, к которому привыкла за столько лет, уже устаревшая марка. Его в продаже почти нет, и надо твою сим-карту с привычным номером подбирать к новой модели. Половина телефонов, которые обеспечивали твою ежедневную жизнь, уже поменялись или не существуют.
Столкнувшись сейчас, в 2015 году, с этой явью, с этой действительностью, понимаешь, что надо срочно воспроизвести ту, уже ушедшую жизнь, вспомнить все, что можно, из того, что не принадлежит только тебе, а уже стало, быть может, даже культурной историей. И невероятность того, что это было невозможно раньше, всплывает и анализируется как не только твой личный опыт, но и как резкая смена, разделенная крупным, болезненным, затягивающимся швом – действительностью с середины ХХ века по 15 лет уже XXI века. Надо найти записи двадцатилетней давности, когда я предполагала писать книгу о себе, а не только о других, и попробовать привести это хоть в какой-то человеческий вид, чтобы события и люди, которые были с тобой начиная с 17–18 лет твоей жизни, не ушли в небытие.
Светлане Поповой, студентке второго курса биологического факультета МГУ, было 20 лет. В 1969 году она с другом пошла в зимний поход по Карелии, заблудилась, замерзла во льду. В минуты смерти читала стихи Андрея Вознесенского, она взяла с собой его книгу, носила в рюкзаке… Он был ее кумир, она знала его стихи наизусть. Когда Светлану нашли, книга лежала у нее на груди.
Через какое-то время к нам приехала мать Светланы, рассказала эту историю, привезла, показала книгу. Не передать словами, как потрясен был Андрей. Потом он написал поэму «Лед-69», с посвящением: «Памяти Светланы Поповой, студентки 2-го курса МГУ».
Заканчивалась поэма строчками из сочинения Светланы:
«Человек не имеет права освобождать себя от ответственности за что-то. И тут на помощь приходит Искусство… Да, Искусство с его поисками Красоты, потому что Красота это всегда добро, всегда справедливость. Красота не только произведений искусства, природы, но и красота жизни, поступков. Я себе без этого „качества“ (роста культуры в глубину) коммунизм не представляю. Ведь это „качество“ и есть коммунистические отношения между людьми. Меня и биология интересует больше с гуманитарно-философской точки зрения».
Буквально через две недели после операции по протезированию тазобедренного сустава в начале сентября Леня, сын, пошел даже не на соревнование, а на тренировку – плавать в море. А там шторм. Он все равно полез в воду. Пришла большая волна, скрутила его, и протез в ноге разломал его бедренную кость. Преодолевая ужасную боль, он с трудом выполз на берег. Его вынесли, вызвали скорую помощь, его несли на носилках по узкой горной тропе; он не мог двигаться, а главное – дотронуться нельзя было ни до чего, такая была сильная боль. Очевидно, в аэропорту, я думаю, сделали хоть какие-то уколы, дали обезболивающее, в этом состоянии он опять прибыл в Европейскую клинику. Все организовал Андрей Вадимович Королев – великий хирург. <…>
Операция состоялась через два дня. Очевидно, 17-го, тут уж я очень точно помню число, потому что операция, длившаяся два с половиной часа или три, проходила в день рождения и юбилея, 80-летия, Олега Павловича Табакова. Я с ним дружила, имея некоторый секретный ключик доступа к нему, регулярно встречалась. Он участвовал в двух моих проектах, которые я в жизни устроила: это независимая премия «Триумф» и Фонд имени Вознесенского. Он был членом жюри в обоих фондах и всегда помогал, не отказывался, не уходил от того, что было для него очень, быть может, второстепенно, не важно, и находил время среди своей такой перегруженности, которая никому не снилась.
Я когда-то написала статью к какой-то другой его дате, но очень давно, называлась она «Строитель», это обусловлено тем, что его сегодняшняя известность добавлена к потрясающим ролям, классике актерского мастерства, которую оставил он участием в фильмах и в спектаклях, и вот сейчас в скобках скажу: в дни юбилея повторяют «Несколько дней из жизни Обломова», поставленные Михалковым. У Михалкова, быть может, это одно из самых высоких режиссерских достижений его первого и главного периода, и Табаков, который играет роль Обломова, и то, как он играет, может быть энциклопедией, учебником, чем угодно, потому что вся амплитуда человеческих чувств вписывается в необходимость обладать и талантом перевоплощения, и талантом очень глубокого переживания тех моментов, через которые проходит Обломов. Сцены, когда он шутит, когда он горюет, когда он навзрыд плачет и когда он молча смотрит вслед уходящей от него жизни, уходу любимой, уходу всего, чему он мог бы быть предназначен, не будь у него врожденной российской инертности, лени и желания провести свою жизнь в спокойствии, без тревог на диване с любимыми людьми, которые за ним ухаживают и пестуют его, как ребенка.
Если только это брать, а Табаков снимался почти во всех фильмах Михалкова и Киры Муратовой, – это шедевры актерского искусства. Так вот, в то время, когда я, не понимала что делать, куда ехать, раздался звонок помощника Табакова, что сегодня, то есть в сам день его рождения, для близкого круга людей будет все-таки его празднование, его чествование с небольшим капустником.
И я вдруг понимаю, что дикий стресс, который у меня происходит от неизвестности, что с Леней произошло, что от меня скрывают – поправимо там все или непоправимо, что с этим надо делать, какое его психическое состояние и так далее, и преодолеть этот стресс можно, если я все-таки схожу и поздравлю своего, быть может, самого любимого и великого актера, от которого всегда как от близкого друга получала помощь. Он у меня не бывал дома, я у него не бывала дома – это какая-то дружба-партнерство в абсолютном понимании друг друга в любой ситуации.
Этот день смял все мои намерения и все мои планы диктовать книгу, потому что уже больше откладывать ее нельзя и надо сдавать. Обещала в декабре, но книга, конечно, нуждается в очень большой организации самой рукописи. Она писалась десять лет, вот уже пять лет, как не стало Андрея Андреевича, она разрослась, очень сбивчиво, эпизодично, не имеет никакого стержня ни хронологического, ни смыслового. Это какие-то выплески, которые удавалось мне сбросить на iPhone в последние годы, когда что-то случалось в моей жизни.