— Понял вас.
Командир тактической группы перешел в траншею второго отделения.
Завидев его, сержант Максимов поднялся с ящика из-под патронов, одернул гимнастерку, поправил ремень. Даже в форме сержанта в нем была заметна офицерская выправка и что-то еще, что вызывало уважение. Уверенность и непоколебимость, что ли?
Максимов начал доклад:
— Товарищ капитан!..
Новиков прервал его:
— Да бросьте, товарищ полковник, это я должен докладывать вам.
Максимов улыбнулся, но как-то натянуто, совсем не радостно.
— Я, товарищ капитан, сержант, — заявил он.
— Но ведь были полковником, командовали бригадой.
— Давайте не будем об этом. Вы обходите подразделения?
— Нет, к вам и шел. Где можем присесть?
— Садитесь на ящик, я постою.
Новиков присел, и Максимов тут же почувствовал неудобство. Командир роты вынужден был смотреть на него снизу вверх.
Поэтому разжалованный полковник опустился на корточки и осведомился:
— О чем вы хотели поговорить, товарищ капитан?
— Как вы оцениваете действия тактической группы? — спросил Новиков.
— А моя оценка имеет для вас значение?
— Имеет, причем весьма немалое.
— Ну что ж, вы умело, грамотно командуете группой. В сложившейся обстановке было невозможно действовать как-то по-другому. Вы никак не смогли бы избежать потерь боевой техники. Должен сказать, что сыграл свою роль и фактор везения. Да-да, это удача, что японцы стянули для наступления всего две ударные роты, потому что наши подразделения лишены возможности глубокого маневра, а главное — отхода на безопасное расстояние. Плацдарм упирается в реку. Мне непонятно, почему командование корпуса не перенесло рубежи обороны за Халхин-Гол.
— Тогда бой приобрел бы затяжной характер, а у японцев преимущество в авиации.
Бывший полковник усмехнулся и проговорил:
— А разве мясорубка, что ждет нас впереди, лучше позиционных боев? В последнем случае хоть мы людей сохранили бы. А японская авиация работает не так уж и эффективно, как это представлялось нам ранее. Да и у нас есть самолеты.
Новиков посмотрел на Максимова и спросил:
— Почему, Николай Николаевич, вы сказали, что нас ждет мясорубка?
Тот вздохнул и произнес:
— А вы, капитан, считаете, что японцы так и будут тупо атаковать районы нашей обороны теми силами, которые у них есть сейчас? Неужели их командование не поймет, что еще две-три такие атаки, и они потеряют свои ударные роты и здесь, и тем более в районе Хамтая?
— Думаете, они подведут дополнительные силы?
— Японцы скорей всего уже это делают.
— Что, по вашему мнению, они предпримут?
— В ближайшее время — ничего масштабного. Хотя не исключено, что попытаются провести вторую атаку, дабы ослабить оборону нашей тактической группы.
— Полковник Танака, который командует ударными ротами, бросит их в пекло?
— Если сочтет, что это нанесет нам ощутимый урон, то так и поступит. Это несомненно.
— А почему японцы обрушились именно на Номан и Хамтай?
— Это вам лучше знать. Я не имею данных разведки.
Капитан чуть подумал, глянул, нет ли рядом посторонних ушей, и тихо проговорил:
— Насколько я понимаю, в штабе корпуса есть разные мнения на этот счет. Кто-то полагает, что это отвлекающий маневр. Удар во фланг должен заставить наше командование перебросить войска на юг. Другие считают, что японцы готовят главный удар именно здесь, хотят окружить всю советско-монгольскую группировку. Что скажете вы?
Максимов достал кисет и спросил:
— Разрешите, товарищ капитан?
Новиков предложил ему папиросу.
— О, давно фабричными не баловался, благодарю. — Сержант закурил. — Что считаю я, капитан? Я бы рассматривал действия японцев на данном направлении как подготовку одного из главных ударов. Конечно, даже частично окружить наши и монгольские войска им не удастся, силенок не хватит, а вот вцепиться в группировку с фланга, это вполне реально. Проводить же здесь отвлекающий маневр, с моей точки зрения, совершенно бессмысленно.
— Значит, японцы приложат все усилия, чтобы уничтожить нас?
— А как без этого они выйдут на западный берег?
— Тоже верно. Это совсем не радует.
Максимов довольно быстро выкурил папиросу, аккуратно затушил окурок, вжав его в песок, и сказал:
— К сожалению, от нас с вами, капитан, да и от командира батальона здесь зависит не так уж и многое. Я не знаю, как долго мы сможем сдерживать противника, какие потери понесут японцы, пытаясь сломить оборону батальона.
— Так это что получается? Японское командование обрекло на смерть тех своих людей, которые прежде нападали на ближайшие пограничные заставы, а сегодня атакуют нас?
Максимов улыбнулся, на этот раз по-иному, не грустно, и произнес:
— Насчет японцев не скажу, а вот мы без помощи не останемся. Если с востока идут новые силы противника для прорыва, то и в штабе нашего корпуса наверняка принимаются соответствующие меры. Поэтому нам надо держаться, капитан.
— Ну, что-что, а держаться мы научились. Хотелось бы и выстоять, и победить.
— Как говорится, дорогу осилит идущий. Мы не стоим на месте, образно выражаясь, значит, должны осилить дорогу, ведущую к победе, стало быть, и к жизни. Вот только далеко не все. Но на то мы и военные люди. Такова наша работа.
— Согласен.
Максимов вновь улыбнулся и спросил:
— Навеял я на вас тоску, товарищ капитан?
— Нет, что вы. Будем драться как можно лучше, а там посмотрим.
— Вы хороший командир, капитан. У вас все получится.
— Надеюсь. Что ж, пойду на КНП, надо собрать данные о потерях, подумать, как закрывать фланг.
Максимов неожиданно оживился и заявил:
— Японцы неудачно выбрали направление флангового удара. Я смотрел карту. Для более эффективных действий им надо сменить позицию.
— Сменить?
— Да. — Сержант попросил карту, Новиков достал ее из планшета, развернул.
— Смотрите, сейчас японская вторая ударная рота зажата сопками и рекой. Если она отойдет назад, за высоты, то перед ней откроется довольно широкое и ровное пространство. Противник сможет развернуть там все свои силы, а сопки использовать для позиций станковых пулеметов. Я бы на вашем месте, капитан, подумал, как прикрыть это направление. Оговорюсь, это лишь мое субъективное мнение.
Новиков посмотрел на карту и с досадой сплюнул на песок.
«Да как же я сам не определил это потенциально опасное направление, которое японцы, без сомнения, используют?» — подумал командир тактической группы и сказал:
— Я понял вас, Николай Николаевич. Спасибо за подсказку.
— Еще вопросы ко мне будут?
— Пока нет, но если что…
— Обращайтесь, капитан. Как говорится, чем смогу, помогу.
— Да, конечно.
— Вы мне пару папирос не оставите?
— Берите. — Новиков протянул своему собеседнику почти полную пачку.
— Ну что вы, незачем столько. Всего пару папирос. Когда еще мне выпадет такая возможность?..
— Берите-берите, у меня есть.
— Ну да, вам как офицеру положено.
— Какой идиот принял решение снять вас с должности и разжаловать?
— Не будем об этом. Спасибо за папиросы. Удачи вам.
— Всем нам.
Новиков вернулся на КНП, где уже находились старший политрук и старшина Вереско.
Семенов доложил:
— При атаке района с севера японцы применили усиленную роту, из-за недостаточной ширины открытого пространства они действовали скученно. Противотанковому взводу лейтенанта Таирова удалось уничтожить два танка «Чи-Ха», но он потерял одно орудие. Расчет погиб. Огнем монгольских бойцов уничтожено до взвода пехоты. Получив отпор, японцы прикрылись дымом от горящих танков и прекратили наступление. Случайным выстрелом был подбит наш Т-26, второй из четырех.
— Я в курсе. Каковы потери монгольской роты?
— Незначительные, четверо легкораненых.
— Удивительно, но радует. А вот Т-26!.. Непонятно, как японцам удалось подорвать его. И «сорокапятку» мы потеряли. Это плохо.
— Ну не могли же мы совсем без потерь обойтись?
— Не могли. Данные о потерях из подразделений, обороняющих главное направление, поступили?
— Так точно! — Старший политрук кивнул старшине роты, и Вереско доложил:
— В первом взводе убитых четверо, второй потерял трех, четверых ранеными, в третьем столько же, четвертый — по двое убитых и раненых. Ранения в основном легкие, один или два тяжелых.
Капитан посчитал и сказал:
— Это получается, что наши потери убитыми составляют тринадцать человек.
Старший политрук поправил его:
— Это без учета экипажей Т-26, броневиков и орудийного расчета.
— Значит, еще десять человек. Двадцать четыре бойца убиты. Раненых двенадцать. Это плюс к тем семнадцати, которые погибли в результате артподготовки, авианалета и в ходе освобождения пилота.
— Так точно! — подтвердил старшина.
— Потери японцев?
Старший политрук ответил:
— Это могу доложить только предположительно, но с большой долей уверенности, что так оно и есть.
— Докладывай.
— На главном направлении уничтожено до взвода пехоты, столько же на фланге, одно отделение у сопки при освобождении пилота. Это шестьдесят, а то и семьдесят человек. Подбиты четыре «Чи-Ха», один «Оцу», два бронеавтомобиля «Осака», уничтожены три расчета станковых пулеметов. В танках сгорело пять экипажей по четыре человека, восемь бойцов в двух бронеавтомобилях, трое в каждом расчете станкового пулемета. Ориентировочно тридцать четыре солдата, сержанта, не исключаю и офицеров. Итого соотношение потерь по сведениям, которые есть на данный момент. Мы потеряли тридцать семь бойцов, японцы — в районе ста человек. Но главное состоит в том, что нами выведены из строя пять танков противника.
Новиков кивнул и сказал:
— Из четырнадцати. Значит, у них девять осталось, а у нас три.
Тут в разговор вмешался старшина:
— Еще три мобильных и один стационарный бронеавтомобили, вооруженные как пулеметами, так и пушками, два расчета «Максимов» и три «сорокапятки». Всего десять орудий этого калибра. У нас пушек больше, чем у японцев в двух ротах. Да и пулеметов тоже. Я не говорю о личном составе. Несмотря на артподготовку, авианалет, атаки с фронта и фланга мы сохранили перевес в живой силе. Боеприпасы у нас есть. Связист недавно доложил, что внутренняя связь полностью восстановлена, ну а к батальону новые провода не проложить.