— А кто паникует? Ты, лейтенант, смеешь упрекать меня в этом?
— Извините, господин майор, но вы вне себя.
— Будешь тут вне себя! Эти чертовые русские словно из стали сделаны. Будь на их месте монголы, мы уже находились бы в Номане, а до сих пор торчим в поле.
Телефонный аппарат издал сигнал вызова.
Связист, старший рядовой Керо Есида, зажал ладонью микрофон трубки и сказал:
— Господин майор, это полковник Танака.
Куроки сбросил со стола кружку с водой и прорычал:
— Сейчас будет разбор полетов! — Но не ответить он не мог, взял трубку и сказал: — Майор Куроки на связи!
— Что у тебя происходит? Где наступление? Почему танковая рота не в Номане?
— Господин полковник, у меня, извините, встречный вопрос. Вы заверяли, что наша разведка провела все необходимые мероприятия по нашему направлению…
— И что? Я не помню, но не исключаю, что говорил нечто подобное.
— А то, что при авианалете три бомбардировщика и истребитель были сбиты огнем зенитно-пулеметной батареи с западного берега. Откуда она там взялась? Но это еще не все. Мы предполагали, что русские поднимут авиацию. Так они и сделали, но это оказались не И-15, а И-16, куда более эффективные. В результате из всей авиагруппы, которая должна была нанести существенный урон тактической группе противника, на аэродром смог уйти только один Kи-30. Там же, на западном берегу, оказалась и батарея стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц, которая открыла ответный огонь. В результате из восьми орудий у Хусино осталось четыре. Кроме того, русские батареи уничтожили роту Одзавы, как только она пошла на позиции монголов. Хусино опытный и бесстрашный офицер. В этих условиях он продолжает обстрел противника. Нет сомнений в том, что русские тоже понесли значительные потери. Но как мне пускать в атаку танки и пехоту, когда работают эти две проклятые русские батареи, которые Хусино, как ни старается, не может подавить?
— Ты хорошо изучил план, Куроки? — спросил полковник.
— Так точно!
— Так какого черта ты ноешь? Батарея Хусино заставит русских прекратить огонь из-за реки. Пускай вперед танки и пехоту. Повторяю, ты займешь этот чертов плацдарм или!.. Да ты сам все знаешь. Вперед, Куроки! Это приказ!
— Слушаюсь, господин полковник!
Майор бросил трубку связисту, вышел из КНП и запустил в небо красную ракету. В тылах взревели двигатели. Танки «Чи-Ха» и «Оцу» начали входить на открытый участок для броска к советско-монгольскому укрепленному району. Они двумя линиями вышли на рубеж атаки, расположенный менее чем в километре от передовых позиций противника.
Старший политрук, слышавший рев двигателей и следивший за обстановкой по фронту тактической группы, воскликнул:
— Опа! Ничего себе.
— Что?.. — спросил Новиков.
— Танки, капитан. Две линии, в первой шесть «Чи-Ха», во второй столько же, на флангах по два-три «Оцу», с ними несколько броневиков. За техникой идет пехота. Ее больше роты, может быть, даже две.
В это время район обороны тактической группы накрыл огонь японских станковых пулеметов, расчеты которых закрепились на господствующих высотах.
Советская артиллерия и зенитные пулеметы открыли огонь по высотам, но толку от этого было мало. Стодвадцатидвухмиллиметровые орудия перенесли огонь на танки и тут же сами попали под обстрел противника. Артиллеристы капитана Хусино работали явно по наводке корректировщика. Японцам удалось уничтожить три орудия и две пулеметные установки. Новикову казалось, что еще один такой обстрел оставит его без поддержки артиллерии и пулеметов.
Вдобавок ко всему открыли огонь из пушек и танки первой линии. Разрывы снарядов заставили бойцов роты вжаться в землю. И только расчеты «сорокапяток», два с позиций советской роты, один от монголов, вели ответный огонь.
Новиков в полной мере оценил опыт артиллеристов. Дело в том, что за время затишья расчеты вырыли окопы для своих противотанковых пушек. Поэтому сейчас попасть в них прямой наводкой было непросто. А они били по открытым целям. Встал один «Чи-Ха», второй, задымил «Оцу». Экипажи выпрыгнули из них, смешались с пехотой. Места подбитых заняли танки второй линии. Они остановились на ближнем рубеже и открыли прицельный огонь по орудиям.
Но губительный ущерб «сорокапяткам» нанесли не танки, а станковые пулеметы. Им удалось уничтожить расчеты двух орудий.
Пулеметный взвод тактической группы открыл ответный огонь, но не мог достать противника. А японские танки приближались.
Новиков приказал монгольской роте уйти на второй рубеж обороны, своей — приготовиться к подрыву танков ручными гранатами.
Советская гаубичная батарея, расположенная за рекой, дала очередной залп. Всего три выстрела, но один снаряд угодил-таки в головной «Чи-Ха», что замедлило продвижение японской роты.
Вслед за этим тявкнула «сорокапятка», раздались крики радости, загорелся «Оцу», но ликование артиллеристов было недолгим. Фланговый «Чи-Ха» расстрелял расчет последнего противотанкового орудия. Ситуация складывалась критическая.
Тут из окопа на КНП явился сержант Максимов.
— Николай Николаевич? Вы? — удивился ротный.
Старший же политрук возмутился и резко спросил:
— Сержант, где ваше место?
Бывший полковник и командир бригады взглянул на политрука, но ничего не сказал.
Новиков же приказал Семенову:
— Давай, Юра, на позиции! Монголов расставь по всему рубежу.
— А этот?.. — Старший политрук указал на сержанта.
— А с этим я без тебя разберусь. Вперед, старший политрук!
— Не забывайся, капитан! У меня…
— Ты не понял мой приказ?
Представитель политорганов вынужден был подчиниться. Не та была обстановка, чтобы устраивать разборки. Над укрепрайоном нависала реальная угроза уничтожения. Старший политрук благоразумно убрался в траншею.
Капитан же повернулся к Максимову и спросил:
— Что вы хотели, Николай Николаевич?
— У меня всего один вопрос, капитан.
— Слушаю.
— У вас приказ до последнего солдата оборонять этот укрепрайон?
— У меня приказ не допустить прорыва японцев через Номан к реке и занятия ими плацдарма на восточном берегу.
— Любой ценой?
— А это уже как выйдет, но у меня нет ни малейшего желания погубить здесь всех бойцов моей группы.
— Тогда я на вашем месте отвел бы оставшихся бойцов всех подразделений на окраину селения и организовал бы оборону там. Здесь японцы пристрелялись, до окопов достают их станковые пулеметы. Танкисты видят цели. Гаубичная батарея работает по наводке корректировщика огня. Тут, капитан, вам не выстоять.
Новиков улыбнулся и спросил:
— А вам, Николай Николаевич? Или вы отделяете себя от остального личного состава?
— Извините, капитан, я не так выразился.
— Ничего, но отходить, по-моему, уже поздно. Даже если мы применим дымовые шашки, то завеса поднимется только после того, как к рубежам подойдут японские танки.
— Да, мое предложение наивное, но пойми, капитан, этот рубеж тебе не удержать.
— А мы, товарищ полковник, попробуем.
— Я сержант!
— Тем более идите к своему отделению. Кстати, сколько у вас осталось бойцов?
— Трое. Один ранен. У них по две обоймы на винтовку.
— Гранаты?..
— Противопехотные наступательные вроде в достатке, оборонительных и противотанковых мало, несколько штук. Я сам пойду на танки.
— Вы вправе решать вопросы в рамках своих полномочий отделенного командира, но бой с танками только по моей команде!
— Это понятно. Разрешите идти?
— Идите, Николай Николаевич.
Бывший полковник и командир бригады ушел к своему отделению, в котором кроме него оставалось трое бойцов, один из которых был ранен.
Неожиданно на КНП ввалился солдат.
— Это еще что за явление? — спросил Новиков.
— Прошу прощения, товарищ капитан, я посыльный от майора Филатова.
— Приятно, что он не забывает о нас. Но чего ради надо было посылать тебя сюда? Кстати, кто ты?
— Красноармеец Иванов, зовут Григорий.
— А что с прежним?
— Зайцевым?
— Да.
— Ранен он.
— Ясно. Так зачем прислал тебя комбат? Погибнуть вместе с нами?
— Вот и майор Филатов говорил, что тактическая группа, наверное, уже приготовилась героически пасть, защищая плацдарм.
— У комбата другое мнение?
— Да. В общем, так, товарищ капитан, вам требуется продержаться не более десяти-пятнадцати минут.
Новиков удивился и спросил:
— Что, неужели из корпуса к нам подошла дивизия? Только я что-то не замечаю ее полков!
— А вы с юмором, товарищ капитан. Никакой дивизии, естественно, нет, но есть кое-то другое. Майор Филатов очень просил вас продержаться эти десять-пятнадцать минут.
— Так деваться-то нам все равно некуда. Постараемся продержаться.
— Я поступаю в ваше распоряжение.
На КНП вошел старший политрук.
— Дело дрянь, капитан… — Он осекся, увидев красноармейца. — А это что еще за чучело?
Солдат с достоинством ответил:
— Не чучело, товарищ старший политрук, а красноармеец Иванов, посыльный командира батальона.
Семенов взглянул на Новикова и спросил:
— Что это значит, капитан?
— Комбат прислал солдата с просьбой продержаться еще минут десять-пятнадцать.
— И что это нам даст?
— А вот этого комбат не сказал. Что у нас перед районом?
— Танки. Они медленно, но верно подходят к рубежам.
— Много?
— Две линии. Шесть или пять «Чи-Ха», во флангах по два «Оцу». Сзади броневики, но их плохо видно.
— Расстояние от танков до передового рубежа?
— Метров пятьсот.
— Прямая наводка.
— А нам нечем жечь их, кроме последнего Т-26 и броневика в капонире. Но почему комбат просит продержаться всего десять-пятнадцать минут? Что будет потом?
— Это-то мне и непонятно.
Новиков взглянул на красноармейца Иванова и приказал:
— Будь в траншее у КНП!
— Слушаюсь! — заявил тот и вышел из блиндажа.
Танки встали на рубеже огня прямой наводкой и начали стрелять по позициям советско-монгольской тактической группы. Вышел из-за сопок Т-26, ударил из пушки и убрался обратно. В первой линии японских танков загорелся «Чи-Ха». БА-10 выстрелил из капонира, и его башня, выступавшая над укрытием, тут же разлетелась на куски.