— Да, все так.
— Чувствуешь себя так, будто все вокруг тебя ненавидят.
— Да, я все время именно это и ощущаю. — Коллеги Эбби никогда ее даже по имени не называют, придумали какую-то Бухгалтерию. Эта кличка ее бесит. Они просто не в состоянии принять тот факт, что она, молодая женщина, находится выше них в пищевой цепи. Но именно благодаря ей у них есть работа. А они, прославленные стенографисты, только и делают, что разглагольствуют о прерогативах прессы, словно газета — нечто большее, чем просто бизнес. Замечательно, только давайте поговорим об этом после того, как сделаем газету прибыльной. Самый напыщенный из них, этот невыносимый Герман Коэн, постоянно шлет ей статьи типа «Крохоборство в СМИ до добра не доводит». Как будто именно она роет газете могилу. А ведь это он не дал им создать собственный сайт. Мыслимо ли?! Сегодня, в наше время, не иметь страницы в интернете! Но те, кто зовет ее Бухгалтерией, о таких вещах не думают. Как и о том, сколько денег газета теряет, когда они не сдают выпуск вовремя (этой осенью они уже лишились сорока трех тысяч евро именно по этой причине). Или сколько сил она отдала борьбе против сокращения штата. (Она уговорила совет директоров ограничиться девятью жертвами вместо шестнадцати, и из самой редакции уволили всего одного человека.) Если бы не она, они все через месяц оказались бы на улице. И они льют на нее помои.
— Как-то это грустно, — продолжает Эбби, — только во время полета за океан удалось перекинуться парой слов с коллегой.
— Один раз мы с вами разговаривали, когда я только пришел.
— Да, моя приветственная болтовня. Это было совсем по-свински?
— Ну, не совсем.
— Нет? А насколько же?
— Я шучу. Нет, просто казалось, что вы сильно заняты.
— Да. Я действительно все время занята. Ассистента мне не хотят оплачивать. И с чего бы им, честно говоря? Я у них работаю за троих. Сама виновата. Простите, не стоит мне ныть. А еще Простите меня за прошлое — если вдруг я вела себя как сами знаете кто на работе. Вы же понимаете, в газетах, бывает, царит не самая здоровая атмосфера. — Она слегка наклоняется к Дэйву. — Так вы любите читать?
Он перелистывает страницы.
— Когда есть такая возможность. — Он кладет книгу на ногу корешком вверх.
— Не надо ее так.
— Как?
— Класть раскрытую. Иначе она может развалиться.
— Ничего страшного.
— Простите. Что-то я начала вам указывать. Дам вам спокойно почитать.
— На этот счет не беспокойтесь.
— Мне и самой, наверное, стоит поработать. — Эбби открывает откидной столик и замирает. Там, в папках, ничего нет про Дэйва? Чего-нибудь такого, что ему лучше не видеть? Она слегка приоткрывает скоросшиватель и вытаскивает несколько безобидных документов, украдкой изучая соседа. Он переворачивает страницу книги. Похоже, он погружен в роман и не проявляет никакого интереса к ее утомительным таблицам. На какой он сейчас странице? На восемьдесят третьей. Она демонстративно роется в бумагах, ставит ничего не значащую галочку, но на самом деле Эбби читает «Доводы рассудка», заглядывая Дэйву через плечо. Он снова перелистывает страницу. Он читает быстрее. Это несколько раздражает. Но этого и следовало ожидать — ведь он уже в курсе, как развивается сюжет. Эбби еще раз для виду перетасовывает бумаги. Дэйв снова переворачивает страницу, задерживает дыхание и раскрывает книгу так, чтобы им обоим было удобно читать. Эбби снова попалась. С горящими ушами она возвращается к документам.
— Затягивает, да, — деликатно комментирует он.
— Это у меня ужасная привычка. Простите.
— Ерунда. Вот, пожалуйста. — Он кладет книгу на подлокотник между ними. — Объяснить, что тут у них происходит?
— Нет, нет, не утруждайтесь. Мне надо работать.
— Вот поэтому меня и уволили, — шутит он. — Пока все работают, я читаю эту чертову Джейн Остин!
Уволили? До этого он не так ситуацию описывал.
— Хорошо, что вы можете шутить на эту тему.
— Это проще, когда у тебя есть новая работа.
— Да? Рада слышать.
— Благодарю. Да, прямо на следующий день после того, как меня выперли, я разговаривал со своим итальянским товарищем и он рассказал мне, что есть такое место. Похоже, мне повезло.
Эбби задумывается, сколько же Дэйву Беллингу лет. Примерно ее возраста? Чуть старше?
— О, смотрите, — замечает она, — несут первый обед.
— Первый обед?
— Да, на этом рейсе будет два обеда из-за разницы в часовых поясах.
— О, круто.
— Так и есть.
Они поедают пластмассовую курицу с резиновой морковью, закусывают какой-то розовой конфетой и отпускают язвительные замечания по поводу качества еды: так возмущаются унылыми самолетными обедами все пассажиры, уничтожая их тем не менее до крошки.
— Так, а почему вы летите в Атланту? — интересуется Эбби.
— Да просто хотел со своими повидаться, прежде чем на новую работу выходить.
— Значит, вы из тех краев?
— Да, из Джорджии. Небольшой городок под названием Оцилла.
— Хорошо там?
— Нормально. Но жить бы я там уже не смог. Я там вырос, и этого вполне достаточно. А вы? Вы откуда?
— Изначально из Рочестера, Нью-Йорк.
— Ага, значит, вы тоже «изначально». После чего бывает куча остановок.
— Ну, не так уж и много. Я училась в колледже в Бингемтоне, потом на год уехала за границу, в Милан, там познакомилась с мужем. То есть сейчас он мне уже не муж. Бывший. Но тогда-то он не был бывшим. Не знаю теперь, как его называть.
— Позвольте мне, как корректору, вас поправить: ваш будущий муж, впоследствии ставший бывшим, но на тот момент еще даже не настоящий.
Эбби смеется.
— Вы так бы и в газете написали?
— Теперь вам должно быть ясно, почему меня уволили.
Она улыбается.
— Так вот, я встретилась с этим, как его там, в Милане. Он там родился. Это был мой первый серьезный роман, я тогда была… — она смолкает.
— Были?..
— Ну не знаю, глупой, наверное. Ведь мне было всего двадцать три.
— Ну, тут уж грех жаловаться, вам ведь посчастливилось родить троих детей.
— Это верно. Я сама себе то же самое говорю.
— У меня детей нет, — рассказывает он. — Я хотел. Но моя жена — тогдашняя — не хотела. Как я ни уговаривал, она не соглашалась. Но вот представьте: разводимся мы году в девяносто шестом, потом она встречает какого-то парня и они заводят четверых! Так что, я думаю, она не просто не хотела детей. Она не хотела их от меня!
Эбби не отвечает.
— Что такое? — интересуется он.
— Да нет, ничего. Ничего. Просто задумалась, — отвечает она. — Похоже, что вы восприняли это мужественно. Ну, не упиваетесь жалостью к себе. Меня это восхищает.
Дэйв смущенно улыбается.
— Это не так.
— Нет, я серьезно.
Он снова принимается ковырять заусенец.
— Я уверен, что вы к собственному разводу так же относитесь.
— Вы не слышали, как я поносила своего бедного бывшего. Хотя он не бедный, ни в каком смысле. Богатенький подонок, на самом-то деле, простите за выражение.
— Почему подонок?
Эбби дернула головой, словно на нее летела пчела.
— Просто подонок. Не знаю. У нас был такой страстный роман — я так считала. А теперь мне кажется, что он просто хотел английский подучить.
— Да ну.
— Это не совсем шутка. Он ужасный англофил. Он настоял, чтобы мы назвали детишек традиционными английскими именами, по крайней мере он считал их традиционными.
— Это какими же?
— Генри, Эдит и Хильда.
— В духе Викторианской эпохи.
Она закрывает лицо руками.
— Знаю, знаю. Я так этого стесняюсь. Он заставил меня их так назвать! Честно. Я была молодой идиоткой. К тому же для итальянцев эти имена непроизносимы. Так что их миланские бабка с дедом — надо сказать, действительно хорошие люди — даже не могут как следует выговорить имена внуков. Смешно.
— А где сейчас этот ваш бывший муж?
— В Лондоне. Он был настолько влюблен в этот город, что переехал туда. Вроде как чтобы найти для всех нас достаточно большой дом. Я даже с работы ушла — я тогда была всего лишь помощником в бухгалтерии, все случилось еще до того, как я получила степень магистра. А потом он присылает мне письмо о том, что у него якобы «шалят нервы», что бы это ни означало. Разрыв тянулся долго, и выглядело все просто отвратительно. Прямо о своей новой подруге он мне так и не сказал. Он по-прежнему живет там. В Лондоне. С ней.
— Полагаю, какая-нибудь настоящая англичанка.
— Вообще-то, к моему огромному удивлению, она из Неаполя.
— Ох, — смеется Дэйв, — вот это он вам поднасрал.
Такое забавное выражение заставляет ее улыбнуться.
— Так я и подумала, — продолжает она. — Ну да бог с этим. Дэйв, надеюсь, вы не будете против, если я поинтересуюсь, сколько вам лет?
— Сорок пять. А вам?
— Сорок. Только исполнилось.
— Серьезно? — удивляется он. — Вы оказались моложе, чем я думал.
— Ох, спасибо большое.
— Нет, нет, я не в этом смысле. Я к тому, что вы занимаете такую ответственную должность. И у вас трое детей и все такое. Мне прямо стыдно.
В разговоре возникает пауза. Эбби сидит лицом к Дэйву и не может просто так отвернуться.
— Почитаем? — предлагает он, открывая книгу там, где они закончили.
— Спасибо за предложение, но давайте без меня. Мне надо поработать.
Она временами поглядывает на него. Они улыбаются друг другу, он помахивает книгой, спрашивая: «Не надумали?»
Через какое-то время она отрывается от работы, чтобы пошутить. Но Дэйв спит, на груди у него лежит раскрытая книга. Джейн Остин, думает она, какой мужик будет читать Остин? Он же не гей? Да не похоже. У нее мало знакомых южан. Эти его кваканье и робость для нее такая экзотика. Дитя природы.
А что, если он проснется и увидит, с каким вниманием она его разглядывает? Эбби продолжает изучать его краем глаза. Он вроде не особо высокий, хотя по сидячему человеку рост нелегко определить. Толстовка, джинсы, кроссовки. Свободная уличная одежда. Лежащая на книге рука небольшая, но грубая и сильная, ногти обкусаны, с заусенцами. Он должен быть не так прост, как кажется. Очевидно, он все еще страдает из-за развода. Но он об этом не говорит — не из тех, кто готов излить тебе все свое горе.