Бодуэн ополаскивался дождевой водой из чана на углу дома. Я обняла себя за плечи и поджала пальцы в башмаках, наблюдая за ним. Он опрокидывал на шею пригоршню за пригоршней, растирая, потом быстро макнул лицо, откинул голову и помотал ею из стороны в сторону, разметая брызги с волос.
«Как собака», – мелькнула мысль. Тут он повернулся ко мне и попятился от бака, жестом приглашая последовать примеру. Влажные пряди обклеили контур лица мелкими тёмно-рыжими спиралями, слипшиеся ресницы отливали каштановым, и только глаза холодно светлели свежевыпавшим снегом в отражении стали. Я приблизилась и погрузила в бак пригоршню. В теле ощущалась вялость и скованность от долгого лежания в скрюченной позе с поджатыми коленками. Хотелось зевнуть и хорошенько потянуться, сладко хрустнув всеми косточками, но рядом с Бодуэном я всегда подбиралась, экономя движения и эмоции. Прохладная вода немного взбодрила и рассеяла остатки сна.
Когда с омовением было покончено, он просто отвернулся и зашагал вчерашней тропой. Я поспешила следом, зябко ёжась и растирая плохо гнущиеся покрасневшие от студёной воды пальцы. В вышине, расправив крылья, распластался Кирк. Вскоре к нам присоединился и Хруст. Было обидно видеть, как охотно он вьётся возле Бодуэна, перебегая от него ко мне и обратно, тогда как с Людо они сразу стали врагами. Вульпис принюхивался к земле острой мордочкой и мелко перебирал лапками, выписывая косички невесомых следов. У меня же под ногами прихваченная утренним холодом почва расступалась при малейшем нажатии, утяжеляя шаг, подол быстро оброс глиняными фестонами.
– Ступайте точно за мной, – обернулся Бодуэн, когда я в очередной раз поскользнулась.
Я повиновалась, и продвигаться стало намного легче: он ловко обходил топкие участки, интуитивно вычисляя самые удобные и безопасные. Прогулка получалась странно-молчаливой, но меня это не тяготило. Первым заговорил он.
– Как спалось?
– Превосходно, Ваше Высочество.
– Вам не холодно?
– Ничуть, Ваше Высочество.
– Мне идти медленнее?
– В этом нет необходимости, Ваше Высочество.
– Вы хоть изредка говорите правду?
– А вы, Ваше Высочество?
Он мельком обернулся и окинул взглядом крутой подъём впереди, примеряясь, куда лучше поставить ногу.
– Хотите, честно отвечу на следующий ваш вопрос.
– Но я ведь не узнаю, правду вы сказали или нет, – заметила я.
– Тогда задайте такой, чтобы у меня не возникло искушения солгать.
Знать бы ещё, что вас искушает…
– Почему вы передумали и решили отвести меня к Камню?
– Вы же хотели на него посмотреть, – бросил он так, будто исполнять мои желания для него нечто само собой разумеющееся, – но брать вас вчера с собой было бы чистым безумием.
Он уцепился рукой за выступающий камень, а вторую, обернувшись, протянул мне. Я покачала головой и, чуть приподняв щепотью подол, нащупала опору для руки и ноги.
– Спасибо, я сама.
Его ответ даже походил на правду. Подъём и в нынешних-то условиях оказался не из лёгких, а в потёмках и под дождём представлялся чем-то граничащим с невыполнимым. Почти отвесный участок снова сменился пологим и опять трудно проходимым. Так продолжалось на всём протяжении пути. Цель нависала над нами, сурово взирая на букашек, осмелившихся дважды за сутки бросить вызов вершинам и вторгнуться в их владения. Ветер крепчал, дробя облака, яростно дёргая за волосы и покусывая лицо. В стенаниях гор мне чудились жалобы окаменевших великанов Атах, обречённых до скончания времён нести стражу над продуваемой долиной, и легенда переставала казаться сказочным вымыслом. Что, как не кончик хрящеватого носа у меня сейчас под рукой? А вот тот пучок травы совсем как бровь…
Последнее усилие привело нас на плоскую площадку, обнесённую скалистой изгородью, которая снизу напоминала по форме корону. На ней возвышалась фигура в три человеческих роста. Я спрыгнула с валуна на ровный участок и придержала колющий бок, переводя дыхание.
– Это и есть…
– Да, алтарь.
– Он точно не рукотворный?
– Такая же часть этих гор, как всё остальное.
Я медленно двинулась кругом, обозревая фигуру. Она походила на статую величественной женщины, воздевшей к небу руки с чашей. Юбка стекала серо-охристыми наслоениями, стройный стан гордо выпрямлен, продолговатое безносое лицо отблёскивает слюдяными вкраплениями, вплетающимися также в подобие распущенных волос. У подножия распластался продавленный камень, похожий на плиту. В неглубокой заросшей мхом ямке в центре скопилась вода, а на боках ползали божьи коровки, исследуя трещины, и застыли рыжевато-бурые потёки, словно проливавшаяся здесь в тёмные времена кровь навсегда въелась в горную породу.
Пролилась ли она здесь вчера из горла какой-нибудь птахи, смытая затем бесследно дождём? Жглись ли травы, удобряя камень пеплом? Просыпались крошки? Чертились незримые символы? Спрашивать Бодуэна напрямик бесполезно и опасно. Я тронула воду, в которой плавало несколько травинок, и провела влажными пальцами по прохладному шершавому камню, изучая каждую впадину, каждую мелочь. Если что-то из вышеперечисленного здесь вчера и происходило, сегодня об этом уже ничто не напоминало. Бодуэн точно так же двинулся в обратном направлении, не отрывая ладони от камня, и мне пришлось, приняв игру, скользнуть у него под рукой, как в ворота.
Сделав полный оборот, я отступила к краю площадки, снова рассматривая алтарь издалека, и указала наверх:
– Похоже на чашу.
– Это она и есть.
По тону непонятно, шутит или говорит серьёзно.
– Для чего Праматери чаша?
– Она собирает в неё солнце.
– Зачем?
– Чтобы распылять над долиной.
Я с сомнением опёрлась об основание одного из «зубцов». Бодуэн обернулся, чтобы что-то добавить, но внезапно осёкся и полыхнул белизной глаз, из которых исчезли радужка и зрачки:
– Замрите и не дышите.
Повиновалась я скорее от неожиданности, нежели выполняя приказ. Причина тоже застыла возле моей шеи, вытянувшись всем своим упругим, длиной в две ладони, телом и слегка покачиваясь на свёрнутом хвосте. Ею была чёрная и блестящая, будто покрытая лаком, змейка с обожжённой охристым зигзагом спиной. Плотно пригнанные чешуйки разбивали кожу на ровные шестиугольники, похожие на соты, из разинутого рта между тонкими полупрозрачными клыками вырывались колечки дыма, словно внутри у неё горел маленький костёр. Щелевидный, в отличие от круглого, зрачок указывал на принадлежность к ядовитому племени, а нависающие надглазничные щитки придавали змейке сердитый угрожающий вид. Но пошевелиться она не могла, и бессильные змеиные ругательства стекали с клыков смертоносной переливающейся росой.
Хруст бросился было к аспиду, но регент чуть повернул голову, и вульпис наткнулся на невидимую преграду, возведённую его волей.
– Это престер, – сообщил Бодуэн, неторопливо приближаясь. – Усыпляет дымом и кусает, впрыскивая яд. Нападает лишь в превентивно-оборонительных целях.
Он остановился в шаге от меня и помахал ладонью, разгоняя снотворное испарение.
– Просто уберите его, – выдавила я, не сводя глаз с бельм в опушке каштановых ресниц и стараясь отрешиться от шепелявого стрекотания над ухом. Разделённый натрое язык трепетал в угрожающей близи от обнажённой шеи.
Бодуэн склонил голову набок. Аспид захлопнул пасть, переполз на моё плечо, скользнул по ключицам, обернувшись ожерельем, и заструился вниз по груди, талии, бёдрам, выписывая спирали и сглаженные зигзаги, подобные тем, что украшали его спину. Регент, как мне показалось, сделал это нарочно, хотя мог внушить твари сразу перебраться на скалу. Я по-прежнему не шевелилась, борясь с омерзением и дожидаясь, когда змея уберётся. Последний виток вокруг моей ноги, и чёрная лента исчезла в раскидистом кусте, предваряемом крепостной стеной из нескольких сложенных друг на друга камней.
Я судорожно вдохнула, навёрстывая упущенные глотки, схватила с земли обеими руками крупный камень, занесла над убежищем и возмущённо дёрнула плечом, когда Бодуэн придержал оружие.
– Вы сказали, что он бросается только в оборонительных целях, но я не нападала! Он может укусить, когда мы будем спускаться. Вы же не всегда успеете вовремя.
Бодуэн молча раздвинул колючие ветви и пригласил посмотреть.
Я заглянула внутрь и медленно опустила камень. Давешняя змейка свернулась кольцами на гнезде из примерно полутора дюжин яиц. Она с шипением выпустила в нашу сторону клуб дыма, стуча кончиком хвоста о крайнее. В мутноватых, похожих на порционный холодец вместилищах будущей жизни копошились маленькие тени. Я посмотрела на Бодуэна и, фыркнув, откинула камень. Над людскими бы жизнями он так дрожал.
– И всё равно, правильнее было бы уничтожить кладку, – заметила я, отходя и отряхивая ладони. Только что пережитая опасность ещё бурлила в жилах, но я не хотела, чтобы он видел моё волнение.
Бодуэн отпустил куст и обернулся.
– Заведись они под нашим крыльцом – согласен. Но здесь мы в их владениях, а не наоборот.
Вульпис с урчанием потёрся о мою ногу. Я нагнулась, подхватила его и, пощекотав под подбородком, шепнула в лохматое ухо:
– Разрешаю тебе цапнуть его за что-нибудь… – окинула взглядом прошествовавшую мимо фигуру, – мягкое.
– Даже не думайте, – раздался голос с другого конца площадки. – Лучше идите сюда, сейчас начнётся.
Я вернула Хруста на землю и, разогнувшись, направилась к Бодуэну. Он опирался рукой о подножие «зубца», расположенного прямо напротив алтаря, и смотрел куда-то поверх чаши. Я невольно сделала то же самое.
– Что начнётся?
– Чудо.
– Какое чудо? – Я была вконец сбита с толку.
Он слегка пожал плечами.
– Новый день.
Небо над нами заметно посветлело. В прогалинах между измельчавшими грязно-лиловыми облаками проглядывала яркая розовая подкладка. Щели ширились, словно под напором поднимающегося солнца, неумолимо скукоживая эти жалкие ошмётки вчерашних туч. Горизонт раскалился докрасна, сдерживая из последних сил рвущееся наверх светило.