Поскольку все оруженосцы являлись отпрысками родовитых семейств, едва ли они когда-нибудь сталкивались с настоящими наказаниями или знали проблемы посерьёзнее того, какой породы коня прикупить или чем выделиться, чтобы заслужить одобрение короля. На изменившихся лицах читалось подтверждение этим мыслям. Паж беззвучно плакал, тряся худыми плечами.
– Лора, уймись, – хрипло велел Людо. – Раз сказали, пусть так и будет.
– Нет. Это несправедливо, я требую отмены наказания для брата. Или порите нас обоих.
– Требуете? – приподнял брови юстициарий, и в глазах зажёгся опасный огонёк раздумий над моим последним предложением.
– Леди Лорелея хочет сказать «замены», – вмешался Бодуэн.
Я раскрыла рот для возражений, но Тесий предупреждающе сжал мой локоть. А иначе даже Бодуэн не сумел бы исправить последствия моей горячности. Наверное, сказалось дикое перенапряжение и усталость, потому что мне стоило огромных усилий удерживать привычную маску. Прежде чем я успела понять, как это произошло, Бодуэн уже убедил юстициария в целесообразности замены плетей для Людо на трёхдневную отсидку в тёмной с последующим переводом в обычную темницу ещё на четыре дня. То ли в дело вступила игра света и тени, то ли моё держащееся на ниточке понимание происходящего, только мне почудилось, что брат даже обрадовался тому, что его на трое суток запрут подальше ото всех в преисподней кромешной темноты, где каждое мгновение тянется, как год. Нет, конечно, он обрадовался не этому, а отмене плетей…
– Итак, после осмотра лекаря и при отсутствии возражений с его стороны, порка состоится через неделю, – объявил юстициарий и саркастично добавил: – Вы приглашены как зритель, миледи.
– Ни за что не пропущу этого зрелища, милорд. Благодарю вас и Его Величество за справедливое решение.
Я присела в глубоком поклоне, и на том импровизированное ночное судилище завершилось. Ещё двое вызванных стражников помогли отвести оруженосцев, а некоторых и отнести в замок, где их уже ждал разбуженный лекарь со своими снадобьями, а всё тот же Дункан повёл Людо в темницу. Мы оба по молчаливому договору взглядов воздержались от сцен прощания перед зрителями. Я только по губам прочла беззвучное «подожди меня».
И это он велит мне ждать и воздерживаться от необдуманных поступков?!
Площадка перед кузней опустела, оставив меня в одиночестве. Спохватившись, я заозиралась в поисках Тесия – осадок от собственных слов неприятно жёг – но увидела только его спину вдалеке. Во время того эпизода в самом начале, попытайся он мне помешать, я бы действительно ударила, не задумываясь и без малейших угрызений совести. Неприятное свойство угрызений состоит в том, что они проявляются после, когда сделанного уже не воротишь. И мне они, нынешние, были в новинку, поскольку я давно зареклась испытывать эти чувства по отношению к чужакам. А чужак ли Тесий до сих пор? Да, в каком-то смысле… А в каком-то нет. Впервые мне было не всё равно, что подумает обо мне посторонний человек, и гадко на душе от того, что он подумает плохое. Догнать, сказать, что я, что мне… нет, не сейчас, может быть, завтра…
Наверное, я попросту струсила, но убеждала себя, что ему необходимо остыть, а мне – обдумать всё на свежую голову.
Я прикусила губу и внезапно обнаружила, что покинула кузню не последней. Бодуэн заложил руки за спину и вопросительно наклонил голову, словно приглашал что-то сказать.
Нужно поблагодарить. Это будет разумно и правильно, потому что так поступила бы фрейлина, которая не точит на него зуб, которая не мечтает разрушить его жизнь и которой нечего скрывать. Я всё это прекрасно понимала и… не могла. Ведь сама попросила его помочь, и он действительно помог. Без него Людо бы наверняка наказали вместе с остальными, а то и объявили единственным виновным. Годфрик не защитил своих людей, он способен лишь создавать видимость силы – и то только со слабыми – и не умеет выказать твёрдость духа в нужный момент, потому что невозможно выказать то, чем не обладаешь. А те восемь плетей – всего лишь жалкая попытка напомнить, кто здесь король, когда за него все уже решили другие, как всегда. Но поблагодарить убийцу родных за то, что спас брата от порки? Я едва не разразилась злым бессильным хохотом.
– Доброй ночи, миледи, – произнёс наконец Бодуэн и тоже не спеша двинулся в сторону паласа.
Я смотрела ему вслед, и протянувшаяся меж нами нить всё натягивалась, шаг от шага усиливая напряжение, звеня недосказанностью.
– Ваше Высочество!
Он обернулся и остановился.
– Да?
Вот, вот прямо сейчас надо улыбнуться и поблагодарить! Но язык одеревенел…
– И вам доброй ночи, Ваше Высочество.
Чуть кивнув, он продолжил путь, а я осталась кусать губы, понимая, что буду терзаться этой недоговорённостью весь остаток ночи. От мягкого прикосновения к ноге едва не подпрыгнула.
– Ты! – Я подхватила рыжего урчащего плута, подкинула, к его вящему возмущению, поймала и чмокнула в макушку. – Значит, тоже пришёл мне сегодня на выручку, да?
Хруст снисходительно щекотнул мне шею хвостом.
– Только тебе одному я могу признаться, как устала, – вздохнула я и прищурилась. – А знаешь, что лучше всего помогает сбросить всё лишнее?
Вульпис выставил уши торчком, готовясь внимать моей мудрости, и даже бахрома затрепетала от нетерпения.
– Купание! – объявила я. – Это прекрасно смыва…
Гибкое тело в моих руках изогнулось под невероятным углом, в воздухе мелькнули лапы с короткими пальчиками, и вульпис, съехав по подолу на землю, скрылся между ближайшими постройками, избавив нас обоих от процедуры, больше напоминавшей изгнание демона.
– Ну, как хочешь, – сказала я в пустоту. – Мне же больше воды достанется!
30
Бегство Хруста не изменило моих планов. Я чувствовала даже не желание, а настоятельную потребность смыть с себя сегодняшний день, растянувшийся на целую вечность. В купальне всё уже приготовили к завтрашнему женскому дню, то есть уже сегодняшнему, поскольку перевалило за полночь.
Чистые полотенца сложены в стопку, пучки трав подвязаны к потолку вместе с дубовыми и хвойными вениками, бадьи для купания выскоблены и выстроены вдоль стены, мёд, масла и прочие смягчающие и очищающие средства закупорены в специальных баночках, а топливо для очага покорно дожидается сожжения. Не хватало только служанки, которая натаскала бы воды из каменной цистерны по соседству, поэтому пришлось сделать это самой. Но сперва я разожгла огонь и, дождавшись, пока оранжевые языки надёжно приклеятся к прокопчённому ложу, взяла деревянное ведро.
В цистерну набиралась талая и дождевая вода с крыш – в зависимости от времени года, – и очищалась через слой щебня. Но даже отфильтрованная, она со временем приобретала солоноватый вкус, а в засушливую пору попросту испарялась, поэтому каменная ёмкость не служила полноценной заменой колодцу и использовалась в основном для банных целей. Прошедший накануне дождь наполнил её своей щедростью почти до краёв.
Половину вёдер я вылила в подвешенный на цепи котёл, а вторую половину – в стоящую в центре бадью. Потом отобрала душистые и сладкие зелёные травы и заварила их в небольшом ковшике, предвкушая единоличную процедуру.
Я так и не смогла привыкнуть к совместным купаниям, когда две-три фрейлины спокойно делили одну бадью, прилипнув к бортам и установив посередине широкую перекладину с охлаждёнными напитками и лёгкими закусками. Купание у них растягивалось на несколько часов, а то и на полдня, превращаясь в своеобразный женский ритуал: с нанесением на волосы, лицо и тело густых липких масок, сплетнями за кружкой отвара, лечением недугов. Так, матрона Рогнеда, отлежавшись в чане до цвета и состояния вареной устрицы, выползала в комнату для переодеваний, где заворачивалась в простыню и цедила мелкими глотками эссенцию из отваренных в вине петрушки и камнянки, пропущенную через льняную тряпку и по её твёрдому убеждению помогающую от внутренних камней – настолько хорошо помогающую, что она лечила их последние лет двадцать. А леди Жанна всегда плескала на раскалённую поверхность отвар овсяных зёрен, призывая всех вокруг вдыхать его укрепляющие тело и дух пары.
В самый первый раз я притащилась мыться в сорочке, искупалась во всеобщих насмешках и с тех пор совершала омовение самой последней, остывшей водой, когда уже не оставалось ни единого сухого полотенца, воздух душил смешавшимися ароматами, а ступать и садиться приходилось крайне осторожно, чтобы не поскользнуться и не вляпаться в какую-нибудь полезную гадость. Бадьёй не пользовалась – обходилась тазом и ковшом, и процедура эта занимала у меня примерно столько же времени, сколько у иных заворачивание в простыню. Не то чтобы я стеснялась показывать своё обнажённое тело или видеть другие, но чувствовала себя неуютно и чужеродно.
В детстве кормилица купала меня в ушате, и привыкнуть к совместным банным процедурам со взрослыми мне не довелось, а потом стало не до того – найти бы, где на ночь приткнуться и что в желудок сунуть, а вымыться можно и в реке, в стороне от чужих глаз и, на всякий случай, не снимая сорочки, или в сарае, на бегу, ночью, второпях, пока поблизости нет никого вроде господина Букэ. Конечно, в городах открыты общественные бани, но все знают, чем туда на самом деле ходят заниматься за один денье. К тому же мы с Людо всегда старались избегать городов с их теснотой, дороговизной и эпидемиями.
Закончив смешивать воду, я аккуратно пристроила рядом с бадьёй мочалку и мыло – здешнее меня несказанно радовало: не жёсткий вонючий ломоть козьего жира и золы, после которого о кожу можно натирать морковь, а восхитительный брусок густо-зелёного оттенка с вкраплениями виноградных косточек, пахнущий оливой и ещё чем-то сладким – Праматерь, благослови Крестанийские походы! После него тело лоснилось, как шёлковое.
Оставив одежду на лавке в комнате для переодеваний, я плеснула на раскалённые камни немного жидкости из заваренных трав, остальное прямо вместе с размокшими растениями вылила в бадью и медленно, жмурясь от удовольствия, погрузилась в неё. По воздуху поплыл дивный цветочный аромат, расползаясь белёсыми облаками. Тут эти камни с каким-то секретом: паровой эффект сохраняется надолго.