Ловко увернувшись от протянутых рук, та переметнулась на наш стол. Раздавшийся в его начале визг отвлёк меня, и я залюбовалась на леди Жанну, выбиравшую изюм из волос. В итоге не сразу заметила, как всё вокруг смолкло, а взгляды сошлись в одной точке. Тоже посмотрев перед собой, я встретилась… с двумя карими глазами. Сидящая напротив мартышка склонила голову набок, будто в раздумье, и… протянула кулачок.
Машинально подставив ладонь, я ощутила, как в неё скользнуло нечто гладкое и прохладное, меньше всего напоминавшее скорлупу от ореха. Чтобы скрыть подмену, я спрятала кулак под стол.
Первым очнулся жонглёр.
– Прекраснейшая из дам! – взревел он.
Зал взорвался свистом и хлопками.
Лишь несколько фрейлин сидели с недовольными лицами, явно не согласные с тем, что в красавицы назначена скуластая черноволосая дева.
– Мартышкин выбор, – фыркнула одна из них, леди Агнес. Сидевшая рядом с ней леди Алина покивала. Обе когда-то дружили с Мод.
Обезьяна тем временем, сонно моргнув, спрыгнула со стола и вразвалку направилась к хозяину. Только что бодрая и быстрая, она стала до странного медлительной и апатичной.
На смену жонглёру пришла жонглёрка в пёстром наряде. Дождавшись, пока все взгляды сосредоточатся на ней, я осторожно раскрыла под столом ладонь. На ней блеснул серебряный перстень, ещё тёплый от чужой руки. В животе завозились змеи.
Убрал что-то с пути? Как бы не так – забрал и подложил.
Глаза сами его нашли. Бодуэн смотрел прямо на меня. И под этим взглядом залу заволокло банными облаками пара, а платье на мне растворилось. Усмехнувшись краем губ, регент поднял кубок в молчаливом тосте и пригубил. А в следующий миг жонглёрка взмахнула ворохом юбок, скрыв его от меня.
Остаток ужина я думала, что делать с перстнем: вернуть со слугой, оставить на столе или попросту выкинуть. В итоге забрала с собой, всю дорогу чувствуя, как он жжёт даже сквозь пояс.
На полпути, не выдержав, примерила. Он соскальзывал даже с большого пальца, оттягиваемый вниз большим чёрным камнем. Придержав его, чтобы не упал, я продолжила путь.
Замок засыпал, бурля пьяными отголосками, эхом смеха и разговоров, скрипом складываемых столов. Мужской хор во дворе тянул непристойную песню, старательно выводя слова.
Задув свечу, я скользнула под одеяло. Хруст свернулся клубком возле порога, отчего-то изменив своей привычке спать на кровати, и вскоре уснул. Ко мне же сон не шёл. Повертевшись, я высунула руку из-под одеяла и подставила перстень лунному свету.
Что Бодуэн имел в виду? Зачем послал его мне? А может, он шлёт перстни всем, кого навещает в купальне?
Я зло сорвала его с пальца и принялась рассматривать. И чем больше смотрела, тем сложнее было оторвать взгляд. Казалось, камень собрал всю черноту ночи, не пуская ни лучика внутрь. Я игралась, поворачивая его так и сяк, примеряя на разные пальцы. Поскребла ободок: чернь с серебром – как у нас на гербе… Мысль эта ударила под дых. Бодуэн ведь не… нет, невозможно!
Додумать не дал проснувшийся вульпис, тоненько заскулив.
– В чём дело, малыш? – подняла голову я.
В ответ он принялся скрести дверь.
– Хочешь выйти? Тогда уже до утра, я запрусь.
Нехотя поднявшись, я растворила створку.
Зверёк выбежал за порог и обернулся ко мне.
– Что такое? Нет, я с тобой не пойду…
От раздавшегося скулежа заложило уши.
– Ну, ладно-ладно, дай только что-нибудь накину. Но если всё из-за какой-нибудь вульписихи-вертихвостки…
Вскоре я уже шла за ним, дивясь сама себе и гадая, что ему могло понадобиться среди ночи. Возле рабочей комнаты замедлила шаг, услышав внутри возню. Приоткрыв створку, заглянула туда. В комнате царила темень, и лишь на фоне окна двигались две тени – одна на другой.
На вцепившейся в подоконник женской руке сверкнул изумрудный перстень. На накрывавшей её сверху мужской – алый.
Тихонько притворив створку, я вернулась к дожидающемуся у спуска на лестницу Хрусту, лаем попрекнувшему меня за заминку.
Спустившись на первый этаж, он выбежал во двор и свернул к саду. Во мне шевельнулось подозрение, полностью подтвердившееся, когда он вывел меня к мосту и застывшей на нём фигуре. Она не шелохнулась, когда вульпис подбежал и с гордым видом уселся у ног.
– Предатель!
Хруст сконфуженно шевельнул усами. Взглянул на фигуру и вновь на меня, будто вопрошая, а что, собственно, не так.
– Тоже вышли на прогулку? – осведомился Бодуэн.
Он стоял, облокотившись о борт. Ветерок шевелил обрамлявшие лицо пряди и полы одежд.
– Скорее, избавиться от одной вещи, – вынула я перстень.
В ответ регент извлёк сверкнувший предмет:
– Обмен?
И на какой-то дикий безумный миг мне почудилось, что он вертит в пальцах золотой мяч, а на лице его алеет отблеск камина…
Хотите секрет?
Но вот он поместил предмет на борт, легонько катая ладонью, и я узнала «яйцо».
– И часто вы крадёте у мартышек?
Он тихо рассмеялся.
– Лишь ради полночных свиданий в саду. И чтоб развеселить вас.
Я осеклась, нахмурившись.
– И зачем вам это?
– Хотел увидеть, как вы смеётесь. К тому же мы с Занозой в согласье о том, кому должно было достаться яйцо.
– А что ждёт тех, чьё мнение расходится с вашим?
– Вы сегодня слишком злы. Вам платье случайно не жмёт?
– С чего бы это? – процедила я.
В ответ он скользнул по мне взглядом, ясно говорившим, что видит он отнюдь не бархат, а влажное нагое тело с налипшим повыше соска листиком мелиссы. И увидит его отныне под любым моим нарядом.
В ушах некстати зазвучали недавние стоны.
– Вчера без него вы были добрее…
– У вас нет стыда.
– Что вы, миледи, я и сам не знал, куда деваться от смущения те оба раза, что вы вдруг принимались обнажаться при мне.
– Вы умело скрывали смущение.
– Принцев с детства учат держать лицо, – с достоинством ответствовал он.
– То есть совести у вас не было уже тогда.
Я и сама понимала, что нарываюсь, но остановиться не могла. А Бодуэн не осаживал, будто приглашая заходить всё дальше, нарушая границу.
– Быть может, в этом мы схожи? – помолчав, ответил он.
И снова глянул так, что мне стало тесно в моей собственной коже.
– Перестаньте…
– Перестать что?
– Смотреть так, будто на мне нет платья.
– Тогда почаще напоминайте мне, что оно на вас есть. И красивое, к слову… Но не лучше того, что под ним.
Я быстро глянула исподлобья.
– Чего вы от меня хотите?
– Это предложение?
– Это вопрос.
Он беззаботно подкинул «яйцо».
– И мне, помнится, уже доводилось на него отвечать.
– Я привыкла делать выводы из поступков.
– И о чём же говорят мои?
Бодуэн снова подбросил яйцо и, поймав, пустил змейкой меж пальцев. Проследив знакомый трюк, я отвернулась к воде.
В чёрном стекле пруда метались рыбки-огоньки, на том берегу тихо качались камыши, а в кустах нарастала нервная трель овсянки.
– А знаете, – покрутила я подарок, – хозяин любил этот перстень. Видите потёртость? Его часто носили. И серебро не потемнело. Да… кольцо ему явно нравилось. И он кольцу тоже: они прекрасно подходили друг другу. Составляли идеальный тандем. Как жаль, что он его потерял!
Бодуэн подался ко мне, но я уже размахнулась и зашвырнула перстень в пруд – мы вместе проследили полёт. Он с гулким плеском врезался в воду, распугав светящихся рыбок, и тотчас камнем пошёл ко дну. И в тот же миг я протрезвела.
В молчании мы наблюдали, как кольцо опускалось на дно, пока окончательно не скрылось из виду. Миг-другой висела тишина. А потом Бодуэн повернул ко мне лицо.
– Привыкли швыряться вещами? – вкрадчиво спросил он, белея глазами, и волосы у меня встали дыбом. Не дав опомниться, он шагнул вперёд, потеснив меня к борту.
– Спрашивали, чего я хочу? – он провёл костяшками по скуле. – Я покажу вам… прямо сейчас.
Голова закружилась от того, как близко он стоял. Словно в трансе, я ощущала, как рука скользит по шее, ключицам, вниз, к груди. Когда она почти коснулась выреза, я поднырнула и кинулась вперёд по мосту, запоздало поняв, что сама отрезала себе путь в замок.
В спину ударил надрывный вой Хруста. Мельком обернувшись, я увидела, что вульпис вскочил на бортик моста и вскинул морду к небу. Лисий силуэт на фоне ущербной луны.
А Бодуэн отправился за мной, не торопясь, уверенный, что никуда-то я не денусь из его владений. Глаза горели в сумерках, полы одежд развевались. К нему уже стягивались звери со всех концов парка – в траве тут и там шуршало, а над головой начала заворачиваться корона из воронья, оглашая карканьем ночь.
И я вконец утратила разум. Мчалась, не разбирая пути. Вперёд толкал древнейший инстинкт добычи – бежать. Я ломилась сквозь кусты, оскальзывалась на мостках, огибала статуи и проваливалась по колено в воду, где жирной плёнкой застыла луна. Кровь гремела дыханием мастиффов, сердце стучало, как сокольничий о кусты, а вой зверей позади походил на гиканье охотников в азарте.
Когда я попыталась свернуть обратно в замок, нахлынувшее вороньё крыльями и галдежом вернуло меня на прежний маршрут.
Вскоре я совсем выбилась из сил – мокрый подол хлопал о ноги, в груди и горле горело. Запыхавшись, я влетела на площадку в дальней и, по-видимому, самой старой части парка. Здесь доживал свой век скульптурный ансамбль, неся стражу вокруг солнечных часов, выступающих из центра и полузаросших травой. Всё дышало запустением. Статуи покрывала плесень, изъев струпьями фигуры в коронах. Прежние короли… Даже после смерти обречённые быть здесь – теперь уже в мраморе – пока окончательно не рассыплются в прах. В темноте журчал ручеёк.
Где же укрыться? Заметавшись взглядом, я заметила грот в глубине: колонны-девы с голой грудью по бокам, а над входом свисает край дёрна, почти касаясь земли. Туда и бросилась.
Забившись поглубже, сжалась в комок и обхватила колени, пытаясь унять дрожь и бешеный стук сердца, казалось, разносившийся на многие мили вокруг и выдававший меня с головой. Спина коснулась холодных прутьев решётки.