Вода с шумом выплеснулась из опрокинутого ведра, унося в своём потоке повизгивающих грызунов. Хоть небольшая передышка, потом опять вернутся…
Болело укушенное предплечье, в груди покалывало, словно мешанина поломанных рёбер тыкалась острыми краями в лёгкие при каждом вдохе, по спине то и дело пробегал озноб. Проваливаясь и выныривая из забытья, он ловил себя на судорогах.
Стражник замер, в который раз услышав странный шум из-за запертой двери. Сперва невнятные тонкие всхлипы, потом вроде как мычание и более низкие интонации в ответ.
– Эй, парень! – стукнул он в дверь тупым концом алебарды. – Ты там часом не сбрендил?
Пауза, мычание, и знакомый злой голос:
– Да пошёл ты!
Стражник открыл заслонку, на всякий случай отодвинувшись подальше – лишних глаз у него нет, – и с чувством глубокого удовлетворения вывалил на пол кашу, а следом кинул хлеб.
– Жрать подано.
Шваркнул заслонкой и ушёл, громко гогоча над своей шуткой – не потому что было особо весело, а чтоб заглушить неприятное чувство, заставлявшее поскорее перебирать ногами.
Я очнулась от яркого света. По крайней мере мне он показался ярким после тьмы, в которой я провела Праматерь знает сколько. Стена с щелчком встала на место, окончательно меня пробудив. Я обернулась, но не нашла даже щели в том месте, откуда только что вышла. Кстати, вышла куда? Оглядевшись, я поняла ответ: свечи в часовне не гасили даже ночью. Повсюду вверх тянулись подагрические пальцы воска, словно указуя на ту, кому здесь надлежало поклоняться. Даже во рту от дыма горчило. А ведь каждая свеча по полденье – это целых две буханки…
От усталости всё мешалось перед глазами, тело ломило, и мечталось лишь о тёплой постели. Под конец я брела уже в полудрёме, и если б не Людо… Я взглянула на руку так, как если б её и впрямь остаток дороги держал брат, направляя, как тогда, когда мы бежали из замка.
Собравшись с силами, я сошла в проход, но замерла, услышав наверху клёкот. Там, в балках потолка, какая-то птаха свила гнездо. Было видно лишь, как копошилась тень – то ли беспокоясь за птенцов, то ли пока в ожидании их появления.
– Не бойся, я уже ухожу.
Взгляд заскользил по покрытым копотью стенам. Ах да, Тесий ведь упоминал про приключившийся здесь пожар…
Я уже хотела двинуться дальше, как вдруг снаружи раздался звук шагов. Насторожившись, я юркнула за передний ряд лавок. Как раз вовремя – на пороге показалась тень.
Но переступать его не спешила.
– Не бойтесь, Лора, – сказал Бодуэн, как я совсем недавно птице, – я вас не трону.
«Уже не трону», – читалось между строк.
На сей раз он пришёл один, да и глаза уже приняли обычный вид, но показываться я не собиралась. Конечно… нелепо было думать, что он не знал, куда ведёт ход.
– Не глупите – застудитесь, – снова попытался он, так и не дождавшись ответа.
Меня и впрямь бил озноб, зубы стучали – от пола и стен нещадно сквозило, промокший подол холодил.
Подождав ещё немного, он со вздохом отстегнул плащ и перекинул через лавку последнего ряда.
– Не сидите там долго: ночи ещё холодные.
Лишь когда шаги стихли вдали, я прикрыла глаза и сползла спиной по лавке.
Какое-то время сил не хватало даже встать. Наконец я поднялась и побрела к выходу, шатаясь, как мэтр Фурье после кабака. Уже на пороге помедлила и вернулась к крайнему ряду. Подняв с лавки плащ, застыла, зарывшись лицом в мех и втягивая запах. Постояв так какое-то время, укуталась в него и вышла наружу.
Небо слезилось мириадами звёзд, мир дышал тишиной и покоем. Благость разлилась повсюду, не достав только до меня: на душе скребли кошки, хоть и удалось сегодня сбежать. Потому что внутри где-то знала – не удалось. Ещё никому не удавалось сбежать от себя.
33
– Ваше Высочество, ваш ведь?
Служанка втиснулась в башенную комнату с утра пораньше смущённо, бочком.
Бодуэн поднял голову от свитка, поглядел на ношу, которую та держала бережно, точно дитя, и кивнул на стул.
– Положи туда.
Забавляясь, смотрел, как она аккуратно укладывает плащ, расправляет складки, отряхивает мех…
– Где был?
Девушка зарделась вконец.
– На статуе… той, что подле трапезной: голый, и с дубиной. Им… им срам евойный прикрыли.
Сказала и быстренько глазки опустила, будто испугавшись собственной смелости. Только глазки эти нет-нет да поигрывали шельмовски.
– Ясно, ступай.
Девушка поклонилась и исчезла за дверью, кинув последний смешливый взгляд.
Бодуэн посмотрел на плащ, хмыкнул и вернулся к документу.
После ночи в саду я была готова к чему угодно… только не к тому, что Бодуэн вдруг оставит в покое. Весь остаток недели мы если и встречались, то случайно. Это и встречами-то нельзя был назвать: то на мессе поверх голов, то в галерее, где он был среди лордов, а я в толпе фрейлин, то во дворе, когда он отлучался куда-то на лодке. А он теперь почти каждый день куда-то отлучался, приучив меня по одним лишь интонациям собачьего лая отслеживать его перемещения. Он даже трапезы теперь пропускал. Про меня и вовсе, казалось, забыл. По крайней мере ни разу я не поймала на себе его взгляд, как то бывало раньше.
Сперва я напряглась, ожидая подвоха, затем возликовала и наконец испытала досаду, которую не могла объяснить даже себе. Всё ведь с виду было хорошо, и оставалось лишь дождаться Людо и ответа ювелира…
Вечерами тех дней, когда он ездил куда-то на лодке, я взяла в привычку спускаться к каналу и подолгу смотреть на воду, представляя, как сматываю нить, другой конец которой привязан к его лодке. Сматываю, подтягивая её всё ближе к замку… Но едва заслышав плеск и суету в переднем дворе, уходила к себе, не дожидаясь подъёма решётки.
А ночами меня по-прежнему ждал Гость. Сны о нём не прекратились, хоть я и не понимала почему, ведь живой настоящий Бодуэн вот он, рядом. Тем не менее еженощно я приходила в трофейную нашего бывшего замка. А однажды я оказалась там не девочкой, а нынешней собой, причём прекрасно всё помня.
Когда я вошла, Гость сидел на шкуре напротив камина, трепля за ухом устроившуюся у него на колене Никс.
Обернувшись на шум, приложил палец к губам.
– Опять ты здесь! Почему не уйдёшь? Почему не хочешь оставить меня в покое?!
– Ты сама приводишь меня сюда, Хамелеонша.
– Неправда! Уходи, выметайся из моего сна!
Рванув дверь, я выбежала наружу и едва не ослепла от брызнувшего в глаза жара камина.
– Убедилась? – хохотнул Гость, взирая на меня снизу вверх своими белыми очами.
Не поверив, я выбегала снова и снова, пытаясь попасть хоть куда-то, кроме трофейной, но раз за разом оказывалась подле камина. Наконец, выбившись из сил, плюхнулась рядом с Гостем на шкуру.
Запустила руку в шерсть Никс, чувствуя, как много её остаётся в пальцах. Осторожно потрогала нос, коснулась тяжко дышащего бока – эту зиму она вряд ли переживёт… Наткнувшись на чужие пальцы, отдёрнула руку. Наши с Гостем взгляды встретились, и в руке его сам собой оказался золотой мяч, ловя зеркальными боками тени и наши искажённые лица. Он приподнял брови, и сердце пропустило удар. Схватив мяч, я швырнула его в угли и не дыша наблюдала, как из каменного колпака стекает столб огня, на ходу отливаясь в лапу с дрожащими от жара чешуйками, как она с шорохом впечатывается в угли и как гранёный коготь отправляет его назад, приглашая в игру…
В остальном же это была до странного обычная неделя. По сути, всё, что от меня требовалось, это есть, спать, гулять да вышивать. Даже королева оставила меня в покое, видимо, решив мужественно взять на себя супружеский долг. В первые день-два я ещё размышляла, какие варианты, кроме алмаза, могли бы приблизить нас с Людо к цели, но ничего другого в голову не шло, и я смирилась с тем, что остаётся просто ждать. Я даже Зои и Альбрехта навестила. Он вырезал мне гребень, не принять который значило бы его обидеть. А мне ведь это не с руки… К тому же как ни старалась я невзлюбить подарок, как и всё во владениях Скальгердов, гребень был мне к лицу… И надевая его на прогулку, я старалась не думать о том, какой была бы реакция Людо, если бы он его увидел. Он бы точно этого не одобрил. Как и всю неделю.
Ещё от безделья я продолжала делать ванночки с молоком, а после того, как Дита на прогулке заметила мои искусанные губы и одолжила настойку полыни, стала мазать их каждый вечер. Горечь была такая, что першило в горле, зато не было искушения слизнуть. В какой-то момент показалось, будто я и впрямь леди Лорелея Грасье, живущая в этом замке и не знающая большей заботы, как дождаться брата из темницы.
Как-то так сложилось, что после мессы мы с Бланкой вместе отправлялись на завтрак и вместе же садились в рабочей комнате. В обед к нам присоединялся Тесий, и мы все втроём шли в сад или на стену гулять. Верней, вчетвером – ещё и Дита, почти никогда не разлучавшаяся с принцессой.
Вот и сейчас они вдвоём шли впереди, а мы с Тесием, поотстав, вели беседу, стараясь не замечать их многозначительных улыбок и шепотков. О произошедшем во время моего визита к нему оба молчали, но я замечала, что что-то в нашем общении переменилось. Как-то раз даже нарочно попыталась вызвать в себе злость, представив, как он помогает Бодуэну совершать злодейства, однако теперь что-то в этом образе не стыковалось.
– Что-то хотели сказать?
– Я слушала вас.
– Пожалуй, тут больше ничего не добавишь: сыр сварен, масло сбито, впереди прополка и стрижка овец.
Знали бы кидающие на нас лукавые взгляды принцесса с Дитой, о каких романтических материях идёт речь.
– Вы уже готовы к празднику мая?
– А к нему нужно как-то готовиться?
– Примерно, как вы: нарядиться и быть красивой, – взъерошил себе волосы Тесий и переплёл пальцы за спиной.
Какое-то время мы продолжали путь молча.
– О чём задумались?
Я вздрогнула, внезапно осознав, что прислушиваюсь к поднявшемуся в переднем дворе лаю, обычно возвещавшему прибытие лодок.