Следом кинула гребень. Он сдался с каким-то жалобным писком, словно моля отменить казнь, пока не поздно. Людо посмотрел, как он горит, и молча раскрыл объятия. Я так же молча в них нырнула, усевшись перед ним и устроив голову ему на грудь. Так мы и сидели, глядя на огонь и веселье вокруг.
– Я скучала. Правда.
– Знаю. Я тоже.
Вдали кто-то затеял пляски, а совсем рядом жонглёр запел старинную балладу. Я вслушивалась в куплеты, бездумно перебирая пальцы Людо.
– Представь, если б однажды кто-то и о нас балладу сложил…
Людо подбросил веточку в огонь.
– Ты бы этого хотела – чтоб о нас сложили балладу?
Подумав, я покачала головой.
– Пожалуй, нет. Чтоб правильно о нас рассказать, нужно чувствовать то, что чувствуем мы, и пережить то, что пережили мы. А эти писаки всё, как всегда, переврут.
Потянувшись, я сняла у него ресничку под глазом.
– Загадай желание и сдуй.
Он послушно сдул.
– Что загадал?
– Нельзя же говорить.
– Но я ведь не в счёт.
Людо как-то невесело посмотрел.
– Только ты и в счёт.
Костры горели всю ночь, вино лилось рекой. Мимо лениво текли лодки, каждая с огоньком и венком на носу. Лишь под утро все стали разбредаться, и собравшийся над полями туман казался застывшим дыханием.
Мы тоже вернулись к себе, чтоб отдохнуть пару часов перед началом нового дня. Я снова напоила брата отваром и смазала ему болячки на губах – к лекарю идти он наотрез отказался.
А после, поднявшись на локте, смотрела, как он спит.
– О чём-то хочешь спросить? – спросил он, не открывая глаз.
Я пожевала губу.
– Людо… а ты когда-нибудь думал о том, что это может быть последним, что мы сделаем в жизни?
– Да. Думал, – ответил он после паузы.
– И… и что?
– И ничего. Значит, такова была воля отца и Праматери. Сделать-то мы всё равно должны.
Я посмотрела на неподвижное лицо брата, и в болезненно заострившихся чертах мне вдруг привиделось лицо отца в его последний день.
– Слизняк приходил? – нарушил молчание Людо.
Я покачала головой, забыв, что он не может меня видеть. Порой казалось, что меня он может видеть и с закрытыми глазами.
– Нет. В последний раз я видела Артура в тот день, когда мы рисовали.
Грудь Людо тихонько шевельнулась.
– Если придёт…
– Я скажу, что сейчас не лучшее время.
Он чуть кивнул, благодаря.
Неслышно вздохнув, я улеглась рядом. Потрогала рёбра.
– Болят?
Но он уже спал. Обняв его, я тоже попыталась уснуть, но ещё какое-то время не могла, стараясь понять охватившее меня странное чувство. Словно я пыталась втиснуться в одежду, которая вдруг стала мне мала.
35
– Миледи! Как хорошо, что я вас встретил: наткнулся тут на один любопытный трактат по рисунку и подумал, что вам было бы интересно взглянуть…
– Мне некогда, извините.
– Постойте, Лора, в чём дело?
– Дело в том, что вы держите меня и не даёте пройти.
– Вы уже который день меня избегаете. Почему?
– Это неправда.
– Это правда. Я вас чем-то расстроил? Обидел? Просто скажите чем, и я постараюсь загладить вину.
– Пожалуйста, отпустите, на нас смотрят.
– Мне плевать, пусть смотрят! Ответьте мне.
– А вот мне не плевать! Вы мне не брат, и не муж, чтоб так требовать ответа. И это, в конце концов, неприлично… Да, неприлично, что мы проводили столько времени вместе!
– Не вместе, а в компании Её Высочества и Диты. И кажется, моё к вам отношение не в чем упрекнуть.
– Неважно, я не хочу толков.
– Дело ведь не в толках, правда? Всё из-за вашего брата. Едва он вышел, как вы опять переменились.
– Не трогайте Людо! Я ведь уже однажды вас об этом просила. Одну просьбу не так уж и трудно запомнить. Нет, две: оставьте в покое и меня. И дайте пройти!
Но пройти мне не дали.
– Лора, так нельзя: вы то притягиваете, то отталкиваете. Я ничем этого не заслужил.
– Неужели так сложно понять, что вы мне просто неприятны! Скучны и надоели!
Мой локоть тут же отпустили.
Выпрямив спину и вздёрнув подбородок, я прошла до конца коридора. Свернув за угол, привалилась к стене и зарыла лицо в ладонях.
Потом сделала глубокий вдох и, отняв пальцы от лица, двинулась вперёд. И шла до тех пор, пока носки не упёрлись в гранитный бортик, за которым плескалась вода.
Долго, до затёкшей шеи и рези в глазах, глядела на решётку, освещённую с двух сторон факелами, но ни огней за ней, ни плеска вёсел в вечерней воде так и не дождалась.
Пять дней. Я не видела его уже пять дней – даже издалека.
– Вы снова поссорились, – вздохнула Бланка.
– Лорд Авен что, доносит вам о каждом своём чихе?
– Он ничего мне не говорил. Но всё и так понятно по его лицу. К тому же теперь он не составляет нам компанию на прогулках.
– Мне жаль, что у лорда Авена дурное настроение. Это всё от избытка чёрной желчи. Пускай ест побольше корней чемерицы. Говорят, они убирают меранхолию на раз.
– Какая же вы… упрямая! – с возмущением посмотрела на меня Бланка и кивнула караульным, дежурившим на этом участке стены. – Вон, даже Хруст считает вас жестокосердной. – Мы обе посмотрели вниз, на вульписа, вставшего передними лапами мне на подол и смотрящего с умоляющим видом.
С некоторых пор он снова крутился рядом. Я отодвинула платье и двинулась дальше.
– Вы поссорились и с ним?
– Всего лишь разошлись во мнениях о том, каким должен быть верный питомец.
Вздохнув почти по-человечьи, Хруст потрусил догонять Финика, обнюхивающего угощение на ладони стражника. Вокруг меня что, все теперь будут вздыхать?!
– А вот лорд Авен точно будет верным мужем!
– С чего вы так решили?
– Так дядя сказал.
– Сказал вам? – удивилась я, чувствуя, как участилось дыхание.
– Не совсем, – Бланка смутилась, затеребив концы шали. – Я… случайно… когда он с лордами обсуждал… о разном. И тогда как раз сказал, что лорд Авен, который тоже был среди них, слишком правильный и что с женщинами так нельзя. Зато его супруге повезёт, потому как он будет верным и заботливым мужем.
– Будет, – равнодушно согласилась я. – Для кого-то вроде леди Жанны.
– Но он не хочет леди Жанну! Он хочет вас!
– Ничего такого лорд Авен мне не говорил.
– А вы бы стали слушать?
– Нет.
– Вот оттого и не говорил. Я слышала, – Бланка снова зарозовелась, – мужчины чувствуют отношение, чувствуют, когда мы от них… закрыты. – Она умолкла, смешавшись от такого немыслимого откровения.
– Если вы и дальше намерены обсуждать лишь настроение и достоинства лорда Авена, то я, с вашего разрешения, пойду.
– Постойте! – удержала она меня. – Хорошо, не буду, если тема вам столь неприятна. Лишь надеюсь, что ваша размолвка скоро пройдёт. А поговорить я думала о другом…
Вслух я спорить не стала, выжидающе на неё глядя. Бланка помялась.
– Вообще-то я хотела спросить, намерены ли вы танцевать на предстоящем пиру.
Казалось странным обсуждать пир в честь её помолвки, о которой Бланка до сих пор ни сном ни духом.
Я покачала головой:
– Едва ли.
– Но почему?
Я помедлила и, слегка удивляясь самой себе, ответила честно.
– Я не умею танцевать.
– Как? Совсем?
– Совсем. Родители не поощряли светских развлечений. Так что мы с братом не обучены ни танцам, ни пению, ни инструментам.
– Лишь рисунку?
– Лишь ему, – спохватилась я, запоздало сообразив, что для артистов-Грасье такое воспитание выглядит уж слишком однобоким.
Но Бланка и не думала что-то подозревать. Склонила голову к плечу, о чём-то размышляя, а потом решительно потянула меня вперёд, к участку, где стена расширялась.
– Идёмте, я вас научу. Дита, будь добра, в комнату ко мне отнеси! – скинула она с плеч шаль и бросила компаньонке, которая едва успела её подхватить, покачав головой.
– Что? Нет, право же, у меня нет ни малейшего…
– Не бойтесь, там ничего сложного.
– Нет, я…
– Встаньте вот так, – развернула она меня за плечи, – а руки чуть разведите, будто они у вас такие лёгонькие, что сами подымаются. Видите, как у меня?
Поколебавшись, я переняла её позу.
– Отлично. Теперь шажок вперёд… Шажок, а не шажище. Поклон… и вскиньте руку. Плавнее – если не хотите изувечить кавалера!
– А вы довольно строгий наставник, – заметила я.
Она хихикнула.
– Теперь повернитесь на месте. Вы все же уклонились. Не заходите за эту черту, – она очертила носком туфли границу. – Давайте сначала.
Мы снова разошлись, встав друг напротив друга.
– Я буду кавалером, – вызвалась принцесса.
Она вполне годилась на эту роль: высокая, на целую голову выше меня.
– И-и-и, шаг вперёд, поклон, вскиньте руку, обход…
– Давеча видела в доке вашу лодку с гербом, – безразлично заметила я, обходя её.
– А, это не моя, а дядина. Подбородок чуть выше.
– Цвет подновили, с днища тину и водоросли соскребли – теперь идти должна ровней. Так значит, ваш дядя уже вернулся?
– Да, ещё неделю тому. Подол не забывайте держать.
– Отчего же его не видно на трапезах и в часовне? Грешно мессу пропускать…
– У дяди много дел, а ниши с образами есть в каждом зале. Знаете, у вас нога тяжёлая. Я ещё не встречала девушек, так мало приспособленных к танцам! Только не обижайтесь. И вы напряжённая, а тут лёгкость и плавность надобны больше, чем умение. Вот так, почувствуйте ритм…
Отступив, она поклонилась незримому кавалеру, вскинула кисть с аккуратными ноготками и розоватыми в закатных лучах веточками пальцев, невесомо засеменила, развернувшись, выплеснула рдяную копну по ветру…
– Теперь с вами! – обернулась Бланка, и я влилась в танец, где она отдавала приказы.
– Вперёд! – И мои ноги сами шагнули вперёд.
– Рука! – Пальцы ощутили тепло её пальцев, отделённых от моих каким-то дюймом.
– Обход! – Схлестнувшись крест-накрест, руки сплели нас воедино, и лица оказались так близко, что была видна россыпь веснушек, бронзовой позёмкой на щеках.