– Па-а-аворот!
– Продолжим? – предложила Бланка.
И ноги снова шагнули навстречу…
Навстречу карим глазам
Поклон
Или серым?
Рука…
И вовсе не Бланкин запах, а восковницы и дыма…
Обход
И не закатное солнце, а жар камина…
Поворот
Хотите секрет?
– Довольно… – сорвалось с губ. Но слишком тихо. Увлечённая танцем, Бланка не заметила. А сама я почему-то не нашла сил его прервать. И-и-и… Шаг… поклон… бельма… коготь… мяч в крови… поворот… отступ… Карие глаза, поворот, серые глаза, обход, белые, без зрачков, поклон.
– Хватит, я сказала! – Я отшатнулась к стене, цепляясь за кладку и хватая ртом воздух.
После паузы за спиной прозвучали робкие шаги.
– Простите… вам плохо?
Разве так выглядят те, кому очень хорошо?
– Всё… в порядке.
Я потянулась промокнуть слабой рукой лоб. Бланка вздохнула и встала рядом, напротив выемки меж зубцами, откуда открывался вид на площадку. Там сейчас звенели учебные клинки. Тёмная макушка Людо, как всегда, выделялась. Брат уже оправился, только ребро порой давало о себе знать, но лекарь сказал, срастётся за пару недель.
– Неважная из меня наставница. Сказать по правде, меня тоже этому не учили. Я сама смотрела, как другие леди танцуют, и в комнате с Дитой повторяла. А вот на пирах ещё не доводилось. Знаете, лорд Авен прекрасно танцует…
Я подняла тяжёлый взгляд, и принцесса снова вздохнула:
– Простите… Просто я вам завидую.
Признание не произвело должного впечатления. Напротив, меня вдруг разобрала злость. Я впилась ногтями в стену, за которую держалась, не уверенная, что в противном случае смогу устоять на ногах.
– И чем же моя жизнь так хороша?
Пальцы всё ещё зудели от той едкой дряни, в которой пришлось полоскать волосы брата – после темницы в них снова завелись вши. А заодно полоскать и свои. После этого кожа пластами слезала с рук.
– Вы вольны обрести счастье с мужчиной, которому небезразличны и который, только не хмурьтесь так, небезразличен вам. И если б вы сами его не отталкивали, уже держали бы друг друга в объятиях. А мне же… – не дала она возразить, – мой удел принять навязанный выбор.
Я стёрла испарину над губой.
– Не сомневайтесь – навяжут хороший: стабильный, безбедный.
Она с печальным видом облокотилась спиной о скрещенные руки, подопнула какую-то шелуху.
– А если б… если б я сказала вам, что есть некий человек, к которому я питаю чувство. – И заторопилась, словно спеша выговориться, пока не оборвали. – Понимаю, что не должна. Что чувство положено питать только к супругу, но ничего не могу с собой поделать: оно сильнее меня. Все мысли лишь о нём… Что бы вы на это сказали?
Ещё один беглый взгляд на площадку, где звенят клинки, и прикушенная губа.
Злость расползалась всё дальше, распирая нутро, свиваясь кольцами, оплетая сердце… Злость на эту преследующую меня слабость, на глупость Бланки, для которой любовь – это держать друг друга в объятиях, трепеща от тонкости чувств, тогда как любовь – это выбирать вшей и подставлять таз, когда он блюёт. Злость на того, кем был пропитан сам воздух, сводя меня с ума…
Низкое давящее солнце пылило сквозь дымку ржавой мутью, волосы Бланки пушились и искрили карминовой марью, ветер пах рыжими травами, капли смолы стекали по свежеструганной двери стенной башни, а на воде догорала жидкая медь…
Мир тонул и захлёбывался в оттенках пламени и янтаря. Они впитывались в кожу, отравляли кровь, выжигали лёгкие запахом восковницы и дыма, заставляя кусать щеку изнутри, царапать стену. И царапины эти складывались в рисунок вышивки на упелянде.
– Сказала б, что это отвратительно! – выплюнула я, и Бланка отшатнулась, как от удара. – Грязно, мерзко, постыдно любить того, кого не до́лжно. После всего, что он причинил…
– Но он мне ничего…
– Да кто вы такая, чтоб мечтать о выборе? – не услышала я, продолжая цепляться за кладку, чтоб не раствориться в этой бескрайней рыжине. – Не вам решать свою судьбу. Кому подложат, тому и будьте рады. А счастье – в исполнении долга. И долг ваш в том, – сглотнув, я прислонилась лбом к стене, – чтоб раздавить в себе это порочное чувство.
– В нём нет ничего порочного! Оно светлое и чистое! А вы… вы знаете, о ком я. И нарочно так говорите! Вы просто злая и ревнуете его: хотите, чтоб брат принадлежал только вам! Но так не бывает.
– Ах, ревную? – расхохоталась я и, вздёрнув голову, крикнула в сторону плошадки: – Людо! – Он поднял глаза: – Поди-ка сюда…
Бросив тренировочный меч следующему в очереди, брат направился к стене.
– Что вы делаете? – запаниковала Бланка и метнулась было прочь, но я крепко ухватила её за запястье и держала так до тех пор, пока брат не взбежал по боковой лестнице.
– Чего тебе? – кинул он мне и поклонился принцессе. – Ваше Высочество…
Бланка, серая и полумёртвая от ужаса, едва пролепетала что-то в ответ.
– Её Высочество имеет сказать тебе о светлом и чистом, – растянула я рот в улыбке, слизнув кровь с прокуса.
Людо перевёл взгляд на принцессу, и Бланка затеребила дрожащими пальцами сорванный из расщелины в стене тусклый цветок.
– Я… я… только хотела спросить, собираетесь ли вы на пир, – прошептала она, уставившись на свои расшитые стеклярусом туфли со сбитыми носами. – И станете ли там танцевать, – докончила она, чуть не плача.
– На пир пойду, а танцевать не умею. – Людо помолчал, что-то про себя прикидывая. – Окажете честь научить?
Бланка вскинула глаза, часто моргая. А я нахмурилась, переводя взгляд с принцессы на него.
– А не пора ли тебе обратно на тренировку?
– Отчего ж пора, когда можно и задержаться? – с непроницаемым лицом ответил он, продолжая смотреть только на Бланку.
Её грудь часто вздымалась, а под тонкой кожицей щёк разлился румянец.
– Я научила вашу сестру, а она научит вас, – быстро ответила она, снова спрятав глаза. Но я заметила, как углы её губ приподнялись.
– Вы правы, слуга забылся, – скривился Людо.
– Нет, что вы! – испугалась Бланка. – У меня и в мыслях не было вас обижать!
– Ваше Высочество, – позвали издалека, – Его Высочество желает беседовать с вами в башне, – докончил Тесий с лёгким поклоном, остановившись шагах в двадцати.
Бланка чуть заметно вздрогнула и кивнула.
– Вот теперь пора, – заметил Людо и придвинулся к Бланке, так что их тени на земле сомкнулись – верней, тень брата наползла на её. – Осчастливьте сувениром в знак того, что не сердитесь на мою дерзость. Причина её единственно ваша красота, – прошептал он глубоким бархатным голосом, которого я у него отродясь не слышала, и протянул руку к измочаленному цветку, давая понять, какой именно сувенир сделает его таким счастливым.
Неужели Бланка купится?
Ещё как купилась. Бережно, словно цветок был очень хрупкий, протянула его на ладони Людо. Их руки задержались чуть дольше, чем то надо было для передачи цветка. Я едва сдерживалась, чтоб не оттолкнуть от него Бланку. Ишь, вцепилась!
А цветок Людо не просто взял – картинно спрятал на груди. После чего наконец удалился.
Бланка с вызовом вздёрнула подбородок. Я спокойно выдержала взгляд.
– То, что я сейчас скажу, я скажу лишь раз: Людо никогда вас не полюбит.
– Потому что обязан любить только вас? – холодно поинтересовалась она.
– Потому что вы единственная в мире, к кому он не способен питать это чувство.
Её лицо дёрнулось, а радужка посветлела от проступившей белой росы. Тихий голос звенел не то от ярости, не то от подступающих слёз.
– Я думала, мы с вами подруги, но теперь вижу, что ошибалась.
– Желали моего мнения? – продолжила я. – Так вот вам мой совет: держитесь подальше от Людо. И уж лучше ненавидьте.
– За что мне ненавидеть вашего брата?
– Да хотя б за то, что не нужны ему. А когда не можешь получить то, что очень хочешь, остаётся лишь возненавидеть это.
Бланка посмотрела в упор, словно я была испортившим вышивку стежком, и, молча отвернувшись, направилась к Тесию. Выждав немного, я двинулась следом.
Проходя мимо секретаря, услышала бесстрастное:
– Рискну навязать своё скучное неприятное общество, сообщив, что вернулись фалернские купцы, и ювелир справлялся о вас. – Тесий глядел в пространство и будто не обращался ни к кому конкретно.
Это стало последней каплей, и напряжение выплеснулось дрожью во всём теле и срывающимся голосом:
– Вы прекрасно знаете, что на самом деле я о вас так не думаю, так перестаньте же мучить меня! – И прежде чем растерявшийся Тесий нашёлся с ответом, я выбежала на лестницу.
36
Перед дверью Бланка остановилась, переводя дух. Внутри ещё жгло от горечи и обиды: за что ей такие слова? Чем заслужила? Ведь даже в мыслях не держала дурного и ничегошеньки для себя не желала, стоять с ним рядом – и то за счастье.
Разве такое бывает, чтоб счастлив просто оттого, что смотришь на другого человека? И сердце заходится, полнится радостью и странной тоской, того и гляди разлетится на части, не способное столько вместить…
Бланка тронула незримый след от его пальцев, и стало больно дышать. До звёзд перед глазами, до пересохшего горла больно. Украдкой прижалась губами. Её талисман, теперь и дядин разговор не так страшен.
Не то чтоб она его боялась, но… никогда-то прежде к себе не вызывал. И Бланка торопливо перебирает в памяти все провинности, навроде упрёков Диты за то, что предпочла в такой холод суетные туфли сапожкам, но таковых совместно и на один грешок не наскребается.
Выдыхает и стучит – той самой, счастливой рукой. И не удивляется, застав дядю за бумагами, вот только пером он как-то запоздало водить начинает, будто с её лишь появлением. Но Бланка привыкла, что всегда-то она не вовремя. Всегда-то отвлекает его, даже когда сам позвал.
Перо упрямится, скрипит, плюясь кляксами, и дядя хмурится, словно это её, Бланкин, приход в том виноват. Нетерпеливо ломает стержень и тянет из стаканчика новый.