– Сомневаюсь.
Он раскрыл было рот, но лишь вздохнул:
– Там ваш брат. Ещё увидимся…
И вовремя смешался с толпой.
– Кто это стоял рядом с тобой? – первым делом спросил Людо, привалившись ладонью к стене рядом с моим лицом.
– Со мной много народу стоит. Это пир, – вяло откликнулась я.
Людо фыркнул, но допрос продолжать не стал.
– Ну что, действовать будем?
– Не сегодня. Нужно подготовиться.
– Зачем готовиться? Толчёное стекло в вино или случайно факел на кого уроним. Как ты заметила: сегодня пир, а в такие дни всякое случается.
– Я сказала «нет», – с раздражением повысила голос я. – Возьмёмся в другой день. И не за «кого-нибудь» – тут нужен доверенный жениха. Без него и свадьбе, и миру угроза.
О чём же они всё-таки говорят?
Людо с досадой пристукнул кулаком о стену. Пламя факела метнулось, лизнув жаром мне щеку.
– Ну ладно, тогда пошли, – потянул он меня.
– Куда?
– Как куда? Танцевать. Не зря же ты меня учила. – Он кивнул в ту часть зала, где уже отодвигали столы.
– Не хочется. – Я привалилась обратно к стене.
Людо внимательно посмотрел.
– Часом, не заболела? Ты вся в испарине, и щёки горят, – он принялся ощупывать моё лицо.
– Да нет же! Ну что ты пристал! – скинула я его руки и сама поразилась злости, с которой это сделала. Людо стоял, не меньше моего поражённый этой вспышкой. Ну почему нельзя было просто оставить меня в покое, не закрывая плечом обзор?
– Как слизняку, так слюни подтираешь, а как мне, так сразу «отвали»?! – придвинувшись, прошипел он.
– Кто сказал «отвали»? Хочешь – рядом стой. Кто мешает-то?
Людо с силой дёрнул запястье.
– Идём!
Я снова вырвалась.
– Сказала же: нет! Что тут непонятного?!
– Да ничего непонятно! – взорвался он. – Чего-то постоянно жди, на пиру не веселись, на других не смотри, меня не трожь. От кого? – кивнул он на браслет.
– Нравится? На! Забирай! Только отвяжись уже от меня! Чтоб хоть один вечер тебя не видеть и не слышать! – содрав подарок, я швырнула его ему в грудь.
Людо не моргнул, когда венок, отскочив, упал на пол, смешавшись с другими подвявшими и никому не нужными цветами.
– Да что ты к сестре прицепился? Может, влюбилась в кого… – пьяно гоготнули у него за спиной, панибратски закинув руку на шею. – Пошли-ка лучше хлебнём вина из фонтана.
Людо молча вломил с разворота, даже не глянув кому, и двинулся прочь, расталкивая танцующих. Взмахом снёс со стола несколько блюд и покинул зал.
А я привалилась затылком к стене и прикрыла глаза. Да что со мной такое! Может, и впрямь заболела? Откуда такая злость на Людо? Мы и раньше, бывало, грызлись, натуры такие, но в последнее время будто вовсе разучились говорить друг с другом. Что не разговор – то ссора. Открыв глаза, я оглядела зал. Нахмурилась, подалась вперёд, вправо, влево… Нет нигде. Доверенный уже вился подле фрейлин.
Вот же ж…!
А щёки и вправду горят. И потряхивает, душно… дым ещё этот всюду… тела, тяжкий хмельной дух.
Я пробралась к окну и подставила лицо сквозняку. Немного полегчало…
Повернулась обратно и вздрогнула, наткнувшись на бесшумно подошедшего Бодуэна. Он парой шагов загнал меня в тень оконной ниши, заслонив от пирующих, и опёрся о подоконник с двух сторон – не выскользнуть.
Наклонился к лицу.
– Девушка не должна так смотреть на мужчину. Опустите глаза.
Его собственные жарко блестели. Он много выпил. Чересчур… Это ощущалось в севшем голосе, расслабленной позе и откровенной близости тела, почти касавшегося моего.
Опустить? Я даже моргнуть не могла, покачиваясь на плывущем полу…
– Как «так»? – прошептала я.
Он придвинулся вплотную, обдав шею горячим дыханием:
– Так, словно хочет того же, что и он. – Отстранившись, взял меня за руку и потянул из зала. – Идём.
– Куда?
– Покажу тебе герб Скальгердов. В деталях. Ты ведь у нас любишь гербы…
Я даже не пыталась вырвать пальцы из властной ладони. Шла за ним, как околдованный зверёк. Попавшегося по пути слугу он толкнул в грудь:
– С дороги!
Накатило шальное чувство, что всё происходит не со мной. Кто-то другой покорно следует за Бодуэном полутёмными галереями, переходами, поднимается по ступеням, напрочь забыв осторожность, отстранённо любуется танцем бликов в медных волосах и чётким профилем. На меня он не смотрел – только вперёд.
И крепко держал за руку. Светильники на стенах пульсировали в такт сердцу, взрываясь мутными солнцами и стягиваясь до размера булавочных головок, наши шаги доносились откуда-то издалека, отражаясь гулким эхом, сквозняки осыпали кожу мурашками, но холода я не чувствовала. Я вообще ничего не чувствовала, кроме стискивающей пальцы ладони, вся сосредоточившись на этом ощущении.
Путь закончился в башенном кабинете, залитом лунным светом от окна. Бодуэн подтолкнул меня вперёд и запер дверь. Визг засова как-то сразу и вдруг развеял морок. Стало зябко, неуютно, а зверёк внутри меня насторожился.
– Я… хочу уйти!
Бодуэн усмехнулся.
– Не хочешь.
Перехватив брошенный на дверь взгляд, качнул головой, зажёг светильник и подошёл к шкапу. Выбрал том и небрежно кинул на стол. Рукопись от удара раскрылась, тканая закладка свесилась вишнёвой змейкой.
– Это будет поинтереснее гербов, м-м? – произнёс он, разворачивая меня к столу, и встал за спиной.
Книга оказалась работой, смутившей когда-то Тесия, и распахнулась на той же странице: обнажённая дева в окружении рыцарей.
– Листай, – приказал Бодуэн.
– Я не…
Ладони упёрлись в стол, снова поймав в ловушку, а губы почти коснулись уха, властно повторив:
– Листай.
Низкий рокочущий голос отозвался болезненным напряжением в шее и сухостью на кончике языка.
Я перевернула страницу.
Нимфа, уестествляемая сатиром… быстро перелистнула.
Мужчина в маске быка с бугрящимися под кожей мышцами и блестящей от пота спиной пристроился меж раскинутых ног темноволосой женщины.
И хриплый голос, шевельнувший прядь возле виска:
– Дальше.
Двое, чьи тела переплелись так тесно, что не различить границ.
Дева на коленях перед мужчиной, придерживающим её затылок.
Огонь в светильнике дрожал, оживляя персонажей, заставляя их дышать, двигаться, беззвучно стонать и выгибаться в судорогах.
Я ощущала стоящего позади всей кожей. Чувства обострились до предела, превращая пергамент в наждачную бумагу и многократно усиливая каждый звук: шорох сухих страниц, треск пламени и рваное дыхание над ухом.
С каждой перевёрнутой страницей оно тяжелело, а мои шея и плечи затекали от напряжения. Камиза прилипла к спине, кончики пальцев заледенели, щёки, напротив, пылали, а в висках толчками гремела кровь. Смачиваемый палец оставлял во рту сладковатый кисель пергамента. Я ощупала взглядом стол в поисках чего-то тяжёлого или острого. Ничего… Только бесстыжая книга и шелест страниц.
Мужчины и женщины вперемежку с животными и фантастическими тварями, по двое и целыми группами, выпяченные груди, полуприкрытые глаза, запрокинутые головы, потные извивающиеся тела, искажённые, как в агонии, лица… Вскоре все эти картины перетасовались в сознании и сплелись в единое огромное полотно стонущих, гладящих, целующихся, совокупляющихся людей и нелюдей. Отголоски их соития оседали на пальцах золотистыми крупинками отслоившейся краски.
Я снова потянула подушечку в рот, чтоб разделить слипшийся разворот, как вдруг волосы скользнули в сторону и опустились всей массой на левое плечо, а к обнажившейся шее сзади прижались горячие губы, лаская позвонки, посылая импульсы до кончиков пальцев ног. Широкая ладонь собственнически легла на грудь и сдавила, впечатываясь перстнем в сосок через ткань. Я с судорожным вздохом развернулась и тут же оказалась притиснута чужими бёдрами к столу. Бодуэн нависал, упираясь кулаками в дубовую поверхность. Мерцающая радужка размылась, в зрачках плавилась, взметаясь и оседая, серебристая взвесь.
Он наклонился и легко провёл кончиком языка по моей верхней губе, передавая вкус тернового вина и своего желания. Стены качнулись, и что-то горячее и сладкое скользнуло в низ живота и осталось там тлеть. Я выставила ладонь, пьянея от его запаха и то ли отталкивая, то ли цепляясь за тесёмки туники.
– Не на-адо…
Протяжный, с придыханием, отказ прозвучал призывнее стона, и Бодуэн это услышал. Придвинулся, зажав руку между нашими телами, куснул за ухо.
– Надо.
Потянул за волосы, принуждая отклониться назад, подставить шею, ключицы. И тело покорилось его воле, как инструмент настройщику, рука безвольно сползла, уцепившись за край стола. Я, дрожа, выгибалась, чтобы ему удобнее было целовать. Чуть обветренные губы то едва задевали кожу, то жадно с нажимом раскрывались, заставляя покрываться мурашками в предвкушении, где и каким будет следующее прикосновение.
Золотистый полукруг света на стене мигнул, и фитиль с тихим шуршанием уполз в озерцо воска, погрузив комнату в полумрак, в котором ещё отчётливее проступили звуки: наше громкое прерывистое дыхание, шорох трущихся друг о дружку одежд, скрип стола…
Сильные пальцы нетерпеливо стащили, почти содрали с моего плеча платье, открыв кожу, неправдоподобно белую на фоне чёрного бархата платья, с оттиском тугой шнуровки. Бодуэн повторил узор бороздок ногтем и тут же прижался губами, разглаживая, залечивая след от рукава поцелуями и лёгкими укусами, от которых я вздрагивала и невольно подавалась навстречу. Не прекращая целовать, дёрнул ткань ниже, оголяя правую грудь, и надавил языком на набухший сосок, вырвав глухой вскрик.
Почему-то вид одной белеющей в полутьме груди, с блестящими островками слюны, показался мне непристойнее, чем если бы он обнажил сразу обе…
Я откинула голову и зажмурилась, гася закипающие в уголках глаз слёзы напряжения и борясь с желанием скинуть с себя платье, чтобы почувствовать его губы на каждом дюйме кожи. До хруста суставов стиснула край стола.