– Ты что творишь?!
Но Людо опять привлёк меня и, жёстко удерживая за затылок, преодолевая сопротивление, снова прижался к губам, и на этот раз я и правда чуть не задохнулась. Это не было поцелуем, скорее попыткой сломать мне челюсть.
– Рот открой, – велел он, тяжело дыша, и сдавил пятернёй щёки так, что хрустнуло.
Я мычала, отворачивала лицо и бестолково скребла по его груди зажатыми между нашими телами руками.
Он сам неожиданно отпустил меня, даже чуть оттолкнул. Я отшатнулась, прижимая дрожащую руку ко рту. Скулы сводило судорогой.
Людо принялся прохаживаться туда-сюда, как хищник в клетке, не сводя с меня злого прищуренного взгляда.
– В чём дело? Ты же неустанно твердила, что любишь меня.
Меня била крупная дрожь.
– Конечно, люблю! Ты всё, что у меня есть! – Я жалобно промокнула губу и показала ему влажный отпечаток на тыльной стороне ладони. – Но не так же, Людо! О Праматерь! Не так!
– А как?! Скажи, где граница? Где кончается одна любовь и начинается другая?
– Не знаю! Но так, как сейчас, мы должны любить других!
Сказала и осеклась. Каких ещё других? Я и вполовину не смогу никому доверять так, как ему. А от одной только мысли, что у него кто-то появится и потеснит меня, сердце рвалось на куски.
Людо словно прочёл мысли и мрачно хохотнул – звук, гвоздём прошедшийся по позвонкам и заставивший поёжиться.
– А ты ещё не поняла? Не будет никаких других. Никто не сможет понять тебя так, как я, а меня так, как ты. Для всех остальных мы уроды, зверушки на потеху. Думаешь, кто-то примет меня такого? – Он раскинул руки, а потом ткнул в мою сторону. – Или тебя.
– О чём ты…
– Не держи меня за идиота! Я что, по-твоему, совсем слепой? Что, хочешь стать такой же, как они? Веришь, что сможешь вписаться, что они тебя когда-нибудь примут? Ты правда в это веришь?
– Ты бредишь. И… и ты зря так: они не все плохие, среди них есть и достойные люди. Я ведь не знала, Людо, не знала, что и среди чужих они есть… К примеру, Альбрехт, он…
– Они если и приняли, то не тебя, а Лору Грасье. Анну Морхольт они не знают. Нет, Лора, они тебя никогда не поймут – и уже за одно это осудят. И только мне ты нужна такая, какая есть…
Сама того не сознавая, я трясла головой на его слова.
– Не веришь? Давай, иди и скажи этому малахольному Тесию всю правду о себе и посмотри на его лицо. Ну же, прямо сейчас, смелее!
Людо потянулся к моему локтю, но я увернулась. Он криво ухмыльнулся и продолжил мерить шагами пространство от стены до стены между мной и выходом.
– Ну, или любому другому… Давай, выйди замуж, нарожай спиногрызов, почему нет? Как считаешь, сколько пройдёт времени – год, два? – прежде чем ты опостылешь супругу и он попросит тебя перекинуться в кого-нибудь ещё, сперва всего на одну ночь, а потом каждую ночь. Иметь всех женщин мира в одной, чего ещё желать мужчине?
– Не хочу это больше выслушивать, – пробормотала я и, воспользовавшись тем, что он отошёл к стене, направилась к двери, но Людо был начеку. Вмиг оказавшись рядом, отшвырнул меня обратно и продолжил вышагивать как ни в чем не бывало.
– А мне ты никогда не надоешь. Для меня нет никого лучше тебя, Лора, и не будет. Да ты и сама знаешь… – Он резко остановился. – Самое время сказать мне то же самое.
– Я тебе всё уже сказала. Что ещё тебе нужно услышать?
– Скажи, что тоже хочешь меня. Всего.
– Я люблю…
– Хочешь, а не любишь.
– Что? – Я потёрла лицо. Голова гудела и раскалывалась. – Я устала от разговоров, Людо, хочу вернуться к себе и немного поспать.
– Хорошо, сворачиваем болтовню, у меня тоже на сегодня другие планы.
– Да? И что же ты собираешься делать? – рассеянно спросила я, сверля глазами засов.
Одним неуловимым движением он оказался рядом, опрокинул меня на охапку сена и, не дав опомниться, навалился всей тяжестью. Удерживая запястья, сел сверху.
– Собираюсь сделать тебя женщиной. Своей женщиной.
Я онемела, глядя снизу вверх на склонившееся надо мной лицо, такое знакомое, но с непонятным чужим выражением. Слова кружили бессмысленным набором звуков.
По глазам поняла: не шутит. Да Людо и не умеет шутить… Но даже тогда не испугалась, я никогда его не боялась. Вместо этого накатила неконтролируемая ярость, я начала неистово вырываться, рыча и пытаясь его скинуть:
– Людо, встряхни мозги! Это же я, ты не сделаешь этого со мной!
– Встряхнуть мозги?! Ты всегда считала меня тупым!
– Это неправда! Да что на тебя нашло!
Все попытки высвободиться из-под него ни к чему не привели, только вымотали меня, а брат даже не вспотел, и впервые я не радовалась его силе.
– Ты на меня нашла! – проорал он в лицо, стискивая руки. – Себялюбивая дрянь! Думай только обо мне, Людо, – передразнил он, – а сама в это время вертела хвостом перед половиной замка. Что, хотела, чтобы это сделал кто-то другой? Твой Тесий? Доверенный? Может, вообще Бодуэн?
Он ляпнул это в запале, но я от шока перестала дёргаться.
– Бо… бодуэн… ты хоть слышишь себя со стороны?!
– Я-то себя слышу! А вот ты себя не видишь.
– Это неправда, – повторила я едва слышно.
– Но не волнуйся, – Людо деловито перехватил мои руки и завёл над головой, – я сделаю это получше любого из них.
Запястья горели огнём, придавленная нога ныла, но волновало меня сейчас совсем другое.
– Ты этого не сделаешь. Не причинишь мне боль, – быстро сказала я.
– Больно и не будет, только немного в самом начале, как у всех. А потом будет приятно.
– Я тебе этого никогда не прощу!
– Простишь, – уверенно заявил он, дёргая мою горловину. – Ты мне всё простишь, потому что любишь. Сама ведь говорила, что на свете нас только двое. Так из кого тебе ещё выбирать в мире, где я единственный мужчина?
– И Артур тебе не простит!
Но Людо уже не слушал. Отпустил меня и, дёрнув обеими руками, разорвал платье до пояса, а потом и камизу. Я тут же скрестила руки на груди, но он развёл их, разглядывая меня с каким-то жадным и растерянным выражением. Оказывается, самое ужасное – это невозможность прикрыться, хотелось провалиться до самых Скорбных Чертогов.
– Доволен? – зло прошипела я, чтобы голос не дрожал.
– Пока нет, но скоро буду, – пробормотал он, не отрывая глаз от распахнутого платья.
Положил ладонь на живот и неуверенно провёл к шее, царапая кожу мозолями. Потрогал большим пальцем припухшую нижнюю губу и, помедлив, сжал левую грудь.
Горло стиснул спазм, глаза стали горячими.
Даже ночь с Годфриком не вызывала такого тягостного чувства. Тогда было просто мерзко, а тут никакого отвращения – только ощущение чего-то глубоко неправильного.
Я крепко закусила губу, ненавидя себя за слабость. Людо тоже поморщился.
– Вот только не плачь, ты же никогда не плачешь. Сказал ведь, что не причиню лишней боли, если не будешь дёргаться.
– Ты, наверное, меня ненавидишь, да? – вырвался всхлип. – Поэтому наказываешь?
Чёрные глаза поднялись к моему лицу в глубоком искреннем удивлении.
– Наказываю? Ненавижу? Никто не любит тебя сильнее, чем я, Лора.
Он наклонился поцеловать меня, но я дёрнула подбородком, и поцелуй пришёлся в шею, за первым последовали другие. Я снова принялась судорожно отталкивать его руками и ногами, но когда поняла, что всё без толку, перестала сопротивляться и отвернула голову вбок, стараясь отрешиться от ладоней, всё смелее гладящих, мнущих и тискающих моё тело.
Спину кололо, резкий запах сухой травы и конского пота душил, а Людо казался тяжелее каменной плиты.
Мир рассыпался мозаикой. Шуршание сена, прерывистое дыхание Людо в полутьме, торопливые влажные поцелуи, покрывающие ключицы и грудь, ладони, блуждающие по бёдрам.
Внезапно неподалёку блеснула искра. Шпора. Она торчала обломанным краем кверху. Одна рука у меня была свободна, а бок Людо незащищен… Но при мысли о том, чтобы воткнуть в него острую, подёрнутую ржавчиной железку, меня затошнило. То, что сейчас произойдёт, я как-нибудь переживу, а вот если он истечёт кровью по моей вине – да по чьей угодно! – нет.
Прикосновения становились всё настойчивее. Теперь Людо била такая же дрожь, как недавно меня, шея заблестела от пота. Он стянул котту через голову и снова крепко прижался ко мне. Я дёрнулась, ощутив грудью горячую скользкую кожу на своей, холодной и липкой, и его сердце, с силой бухающее о мои ребра.
А обломок шпоры в каком-то полуярде… и пальцы незаметно поползли к нему – попытаюсь в последний раз. В себя воткну, просто раню до крови. Кровь отрезвляет… Но стоило сгрести железку, как он не глядя пригвоздил запястье. Вскинул шалые глаза и перевёл на шпору, словно не веря, что действительно держит мою руку.
– Неужто ударила б? – хрипло спросил.
– Людо, я…
– А вот я – никогда. – И начал выворачивать кисть, пока я не вскрикнула, выронив обломок.
Затрещала ткань брэ, бедра оказались резко раздвинуты, а пальцы крепко придавили ноги, когда я попыталась отодвинуться.
Людо навалился и… внезапно одеревенел: каждая мышца мучительно напряглась, глаза широко распахнулись, открыв яркие в полутьме белки с дорожками лопающихся сосудов.
Я поняла, что происходит, лишь в следующий миг, когда его руки и все суставы с шумом вывернуло в обратную сторону, откинув корпус в сидячее положение, а хребет сломало назад под острым углом, приклеив затылок к спине. Мучительная пауза на борьбу с собой, мычание, и он с хрустом выправил сперва тело, затем руки. Схватившись за волосы, рванул щёлкнувшую голову на место, мотнул ею и ударил ладонью по виску, прорычав:
– Не сейчас!!
Но тело уже били новые судороги. Лёжа под ним, я чувствовала их, как свои. Людо скатился с меня с глухим стоном, уткнувшись лбом в пол и подтянув колени к груди.
Первым порывом было вскочить и бежать к двери. Так я и сделала, пошатываясь и спотыкаясь. Но уже подняв засов, услышала позади очередной сдавленный стон и замерла. Праматерь, это же Людо! Куда я от него денусь? Ну, убегу сейчас, а смысл? Что я буду делать завтра, послезавтра и до конца жизни – прятаться от него? А вдруг кто-нибудь сейчас войдёт и увидит его в таком состоянии? Страшно даже представить… Он бы в такой момент меня не бросил, неважно, что было до того.