– А кто это ещё может отправить тебе прядь? – возмущаюсь я.
– И то правда, – ухмыляется он.
Я улыбаюсь в ответ и резко задуваю свечу.
А потом плыву за её тающими струящимися в темноте узорами. Туда, куда меня влечёт неудержимая сила, выдирающая навстречу серому утру.
В нём я лежала на полу, не чувствуя ног от холода. Кашляя, села и оглядела расплывающуюся комнату, пытаясь понять, что я и где я. Пальцы саднило: под ногтями застыли кровяные корки, смешанные с грязью. Я встала, держась за стену, пытаясь устоять на дрожащих ногах, подошла к кувшину и, выплеснув воду в пригоршню, умыла лицо.
Вульписа рядом уже не было. Выбежав из комнаты, я бросилась по коридору, ловя удивлённые взгляды служанок. Ворвавшись в трапезную, впилась взглядом в королевский стол, но нужное место оказалось пусто.
– Миледи, я могу вам чем-то помочь?
Молча развернувшись, я кинулась к башне. Ступени рябили перед глазами, пока меня не начало тошнить.
Дверь я толкнула с такой силой, что она, распахнувшись, ударилась о стену.
– И тебе доброе утро, – обернулся Бодуэн от конторки.
– Тебя не было за завтраком! – обвиняюще бросила я.
Я должна была с ним поговорить. Теперь, когда Людо всё знает, я… и… просто должна.
– Я закончу и смогу принять тебя через полчаса, – ответил он, снова возвращаясь к работе.
– Может, мне ещё и на аудиенцию к тебе записаться?!
– Записываться не нужно. Тебя я приму вне очереди.
Я пересекла спальню и, отодвинув бумаги, села на краю конторки. Потянула наверх подол, оголяя колени.
Бодуэн скользнул по ним взглядом и потянулся пером к пузырьку с красными чернилами, которыми выделял строку.
– Я же сказал: через полчаса.
Я резко оправила подол и выхватила его первой. Подняв флакончик, перевернула над почти законченным письмом. Упругая струя ударила в ровные размашистые строки. Бодуэн откинулся на стуле и, скрестив руки, молча наблюдал за тем, как я вывожу узоры. Аккуратно вернув пузырёк на место, я вылила поверх и второй – на сей раз с синими чернилами, стараясь, чтоб не дрогнула рука, потому что, уже взяв его, поняла, что перегнула палку.
В полной тишине со стуком поставила его обратно и тотчас рванула к двери, но задохнулась, перехваченная поперёк талии. Падая, ухватилась за край кровати, сдирая одеяло. Ладони Бодуэна ударились о пол рядом с моими. Я тут же попыталась встать, но он за шею прижал щекой к полу. Чуть отстранившись, просунул руку под животом, ставя на колени. Платье оказалось задрано до шеи, а брэ спущены до колен.
Из последних сил я выставила назад руку, пытаясь его оттолкнуть, и она тут же оказалась заломлена за спину.
– Нет! Я не хочу!
– Не повезло тебе. Потому что теперь хочу я.
От первого толчка я заорала. Отдышавшись, выдавила:
– Сволочь…
Кричала не столько от боли, хотя проникновение было резким, но не грубее, чем у нас бывало, сколько от злости, обиды и бессилия.
Рука исчезла с шеи, но лишь за тем, чтобы крепко ухватить за волосы.
Больше меж нами не было произнесено ни слова. В последовавшие бесконечные мгновения слышались лишь удары плоти о плоть, которые я терпела, зажмурившись, чтоб не видеть его даже краем глаза, и часто дыша. На губах скрипела грязь. Бей уродов! И с каждым новым толчком внутри меня что-то ломалось и умирало. А у него даже дыхание не сбилось. До какого-то момента.
В самом конце, прихватив зубами кожу на холке, как звери, бывает, удерживают самок, он навалился, придавив меня к полу. Какое-то время мы лежали не шевелясь, и я чувствовала, как в спину бьётся его сердце, а потом он отодвинулся. После паузы на мне оправили одежду и мягко провели по спине. Как может так мягко дотрагиваться тот, кто только что сделал со мной это?
С трудом уперевшись ладонями о пол и дрожа локтями, я не с первого раза приподнялась, выбралась из-под него и, не оборачиваясь, вышла из комнаты.
Во дворе меня вырвало жёлчью. А потом, за неспособностью плакать, я долго и мучительно кашляла. Когда кашель и всё, что могло закончиться внутри, закончилось, побрела прочь.
Бодуэн какое-то время стоял, глядя на захлопнувшуюся дверь, а потом схватил кубок и швырнул в стену. Красное пятно поползло винными потёками.
49
Почувствовав на себе чьи-то руки, я протестующе застонала. Они подняли меня с постели и куда-то понесли. Какое-то время я ещё силилась взглянуть на того, кто это сделал, а потом сдалась, смежив веки.
Аккуратно опустив свою ношу на постель, Бодуэн прилёг рядом.
– Прости, Хамелеонша, я осёл…
– Да, ты осёл, – едва слышно прошептала она, то ли ему, то ли уже в рассеянности сна, от которого её глаза задвигались из стороны в сторону под сомкнутыми веками.
Отодвинувшись, принялся рассматривать лежащую рядом девушку. Теперь, когда внимание больше не отвлекали большие злые глаза, он вдруг впервые с удивлением заметил, какая она маленькая и хрупкая.
Тут веки трепыхнулись, и на него уставились чёрные маслины:
– Вы снова пришли, – прошептала она. – Я думала, вы больше никогда не придёте…
– Да, я… пришёл, Хамелеонша, – растерялся он.
– Конфеты принесли?
– Прости… кажется, я их забыл.
Она издала разочарованный вздох.
– Тогда в следующий раз принесите. Только чтоб настоящий марципан, а не каштаны, ладно?
– Ладно…
Удовлетворённо кивнув, она снова смежила веки.
Проведя ладонью по лицу, Бодуэн вышел из спальни и кликнул слугу.
Я не сразу поняла, где я. Потерев глаза, обнаружила, что лежу на постели, а за стеной слышатся голоса. Один был низкий и чем-то недовольный, а второй, кажется, принадлежал женщине. Но она говорила так тихо, что не удавалось различить интонации.
Пошевелившись, я вдруг почувствовала что-то в ногах. Это оказалась шкатулка. Поместив её себе на колени, я приподняла крышку. Нос пощекотала смесь пряностей. Там оказались крупные ровные шарики молочного цвета. Потрогав один из них, я вдруг поняла, что это, хотя раньше никогда не ела марципан и почему-то представляла его себе охристого цвета. На вкус он не был похож ни на что из того, что я пробовала прежде. Но ссора за стеной набрала обороты, и я отложила шкатулку.
Внезапно всё стихло, и громыхнула дверь, как если бы второй участник выбежал, или скорее за ним её со злостью захлопнули. Пару мгновений спустя Бодуэн ворвался в спальню. От прежнего спокойствия не осталось и следа.
– Бланка ждёт дитя.
Я молча продолжила смотреть на него. Слова ударили в голову, как камень в пустое ведро – в ней что-то прозвенело, но смысл ухватить не получилось.
Он принялся расхаживать туда-сюда.
– Я знаю, это сделал твой брат!
– Это она так сказала?
– Она так и не призналась, кто отец, но это не мог быть никто, кроме него. Он понесёт наказание.
Откинув одеяло, я выпрыгнула из постели.
– Ты не посмеешь!
– Да от него за сто ярдов разит виселичной верёвкой! – Бодуэн шагнул ко мне, схватил за плечи и встряхнул. – Где он? Его нигде не могут найти!
– Не знаю! А даже если б знала – не сказала бы. Отпусти!
Я попыталась освободиться, и он снова встряхнул.
– Не нравится быть беспомощным, да? – зло кинула я. – Ты ведь никогда не принимал нас всерьёз, меня и брата, правда? Ещё бы: ты ведь самый умный, всегда на два шага впереди, всегда всё просчитываешь, всё учёл… Кроме одного: не стоит недооценивать тех, кто слабее и глупее тебя. Думаешь, власть у тебя, а на самом деле ты цепной пёс короны, проклятый вечно сторожить этот трон для других!
Вырвавшись, я отскочила и в тот же миг почувствовала, что что-то держу. Бодуэн тоже перевёл взгляд на мой кулак, в котором был зажат его браслет-косичка. На запястье осталась полоска незагоревшей кожи.
– Верни его, – сказал он до жути спокойным тоном, протягивая раскрытую ладонь.
Я разжала пальцы, разглядывая косичку. Оборванные концы пушились отдельными ниточками лески… Вглядевшись, я вдруг поняла: не ниточками – волосками.
– Чьё это? – спросила я, отводя руку и рассматривая волоски на свет. Белокурые, тоненькие… совсем как тот волос, который я сняла с носа Хруста возле алтаря. Наверное, Бодуэн тогда зацепился браслетом за выступ камня. Почему-то легко было представить их обладателя, вернее, обладательницу: такую же тонкую и бледную.
– Верни, – повторил Бодуэн.
Ни слова не говоря, я выдернула один волосок и быстро проглотила.
– Нет! – дёрнулся он ко мне.
Но горло уже обожгло. Меня мотало так, как если бы к волосам было примешано что-то ещё. Наверное, и было примешано. Вряд ли за столько времени браслет даже не потемнел бы, если бы не оказался заговорён.
Когда всё прекратилось, я повернулась к Бодуэну. Он потрясённо смотрел на меня. При других обстоятельствах выражение его лица было бы даже смешным.
Повернувшись к зеркалу, я увидела женщину, чуть постарше меня – лет двадцати. Я не слишком ошиблась: она действительно была тонкой и бледной. Красивой? Да, пожалуй. Всяко уж красивее меня. Белокурые волосы спускались до талии, обволакивая её. Разве что слегка опущенные уголки губ портили картину. Что-то в ней показалось неуловимо знакомым. Казалось, я не раз видела её… на стене, и в саду и… перед глазами встал медальон, бережно раскрытый и потом так же бережно спрятанный обратно и прижатый ладонью.
«Матушка умерла родами…»
Я обернулась к Бодуэну. Он всё ещё ошеломлённо рассматривал меня, не в силах вымолвить ни слова.
– Ты ведь не дядя Бланки, – произнесла я наконец. – Ты её отец.
Мускул на щеке Бодуэна дёрнулся, но он ничего не ответил.
Вспомнилось вдруг, как он напрягся в коридоре, когда Бланка его обняла. Тогда я подумала, что он раздражён и не хотел бы, чтобы их кто-то увидел рядом. Теперь стало ясно: действительно не хотел бы. А ещё Бланка левша, как и Бодуэн. Судя по конторке в комнате, обучена грамоте, что непривычно для девушки.