В особой тюрьме, как правило, допрашивали через стекло, непрозрачное с одной стороны: допрашиваемый не видел следователя и не представлял себе, сколько человек за ним наблюдает. Но на этот раз было сделано исключение. Фрау привели в большую комнату и посадили в кресло, привинченное к полу. Большой стол имел форму буквы «П», так что за ней наблюдали с трех сторон. В середине, прямо перед ней, сидел грузный человек с густой седой шевелюрой и свинцовыми глазами. Она знала, кто это, видела его несколько раз. Это был всемогущий заместитель министра Штази и начальник внешней разведки Виктор Мессман.
Он минут пять просматривал какие-то документы, а потом поднял глаза и вперил буровящий взгляд в женщину.
— Фрау Краузе, прошу простить за причиненные неудобства, — начал он. — Но, когда дело идет об интересах государства, с неудобствами приходится смириться.
Марта Краузе смолчала.
— Знаете ли вы, фрау Краузе, что ваш муж — изменник родины, американский шпион?
Когда она услышала это, из глаз ее брызнули слезы.
Немного придя в себя, она сказала:
— Я полагаю, что это страшная ошибка. Этого не может быть!
— Увы, это так, уважаемая фрау. У меня есть все доказательства этого. Кстати говоря, пока вы находились у нас, в вашем доме был проведен серьезный обыск. Мы нашли шифры, суперскоростной передатчик, инструкции. Ваш муж был «кротом» шесть лет из одиннадцати, что служил у нас. Повторяю — вы знали об этом?
Теперь она зарыдала. Ей подали керамическую кружку с водой.
— Нет, — наконец сказала она. — Конечно, ничего не знала…
— Хорошо, если так, — криво улыбнулся Мессман. — В противном случае ваши дети попадут в специальный интернат.
Она снова зарыдала.
— Успокойтесь, — сказал Мессман приказным тоном. — Идите и подумайте, что вы будете говорить следователю. Вы должны помочь нам выяснить о вашем муже все. Мне что-то не верится, что за все эти годы вы ничего не заметили, ничего не подозревали.
Теперь она растерялась по-настоящему. Что ей говорить следователю? Облегчат ли ее слова участь мужа или, наоборот, усложнят его ситуацию? Ее свербила одна мысль: «В любом случае, я должна сделать то, что мне посоветуют, ради детей…»
С самим Краузе заместитель министра был более суров.
— Вы знаете, в чем вас обвиняют? — спросил он.
— Пока нет, — ответил тот.
Министр сделал знак помощнику, и тот убрал непроз рачную клеенку с предметов, лежащих на столе. Радиопередатчик, бланки шифровальной документации, схемы связи и частот. У Краузе закружилась голова. Он считал, что его звание и членство в социалистической партии давали ему иммунитет от любых подозрений. Его кто-то предал, это ясно.
Он не сразу взял себя в руки.
— Я буду сотрудничать со следствием, — наконец выдавил он. — Я искуплю вину. Любой ценой.
Эти слова были признанием.
За всю историю Штази было всего два случая предательства со стороны офицера такого высокого ранга, вхожего в кабинеты высших лиц государства. Мессман не сомневался, что предатель будет казнен и что этот факт будет доведен до всего аппарата Штази. Поэтому он был не намерен разговаривать с предателем: теперь им должны были заняться парни из контрразведки.
Но один вопрос он ему все же задал:
— Куда тебе, скотине, переводили деньги? И сколько перевели?
— Я верну все деньги! — оживился Краузе. — Там большая сумма. Больше двух миллионов долларов.
— Это уж точно! Все вернешь, все твои тридцать шекелей. И поскорее — искренне тебе советую.
Мессман сделал знак увести арестованного.
— Эти его миллионы переведите в фонд разведки, — сказал он помощнику. — Мы посмотрим, как их получше использовать.
59
Пока контрразведка Штази работала над изъятием денег, заработанных Краузе его предательством, контрразведка ЦРУ изучала счета О’Коннора. В придачу к его счетам, на которых было 720 тысяч долларов, на его счет в банке «Вестминстер» пришли из двух других английских банков еще 514 тысяч долларов. Инспекторы обратили внимание на то, что переводы были осуществлены на протяжении одной недели, то есть речь шла о консолидации счетов.
Если бы О’Коннор — или, точнее, новоиспеченный Фурман — знал, что затеял эту денежную аферу с переводом чужих денег на свой счет в самое неподходящее время, он бы подождал год, а то и два! Но ему казалось, что у него невероятная полоса удач и, что бы он ни затеял, все получится. Однако фортуна, эта легкомысленная красотка, приходит и исчезает тогда, когда ей вздумается…
И в этот самый момент пришло сообщение об аресте Краузе. Следом, через день, пришло сообщение, что «Три-Альфа» подслушала телефонный разговор двух высокопоставленных сотрудников Штази, в котором они упоминали, хотя и в общих чертах, об аресте Краузе и о человеке, который постоянно информировал Штази о важнейших операциях «Три-Альфа». Намек, что тот же человек теперь в Лондоне и обретается рядом с послом, дал контрразведке ЦРУ заподозрить «мистера Фурмана». Пятьсот четырнадцать тысяч фунтов сочли платой за провал «крота» в Берлине.
Надо ли говорить, что Герхард Дамме потратил немало времени и сил, чтобы «Три-Альфа» смогла «подслушать» разговор офицеров Штази по внутренней, «исключительно безопасной» линии связи. Британские специалисты по подслушиванию важнейших каналов связи в Лихтенберге, Восточный Берлин, где находилась штаб-квартира Штази, даже получили поощрения и денежные премии. Дамме не преминул сказать себе, что вообще-то денежную премию за все это должен был получить он, так как его операция удалась как нельзя лучше. Впрочем, за раскрытие «крота» ему дали орден «За заслуги перед Отечеством», а это существенно повысило его престиж в управлении разведки. Мессман сам вручил ему орден.
По иронии судьбы вручение ордена Герхарду Дамме проходило в тот день и час, когда генерал Стивен Маккормик принимал в своей резиденции господина Фурмана, которого пригласили на чай. Когда его проводили в гостиную, он нашел там, кроме генерала, еще четырех господ, с которыми его познакомили сразу после приезда в Лондон. То были начальник посольского отдела контрразведки ЦРУ, директор финансового управления посольства, советник-посланник, который заведовал вопросами внутренней службы посольства, и представитель посольского отдела ФБР. Его усадили, подали чай с яблочным пирогом, а затем предупредили, что все, о чем пойдет разговор, будет записываться.
Столь представительное сборище, как он считал, созвано не ради него, а ради того, чтобы вынести какое-то совместное решение, и поэтому не озаботился ни в коей мере. Естественно, что, когда директор финансового управления задал ему первый вопрос, он чуть не выронил недопитую чашку из рук.
— Мистер Фурман, скажите нам, откуда на вашем счету неожиданно появилось полмиллиона долларов?
Фурман знал, что на такие вопросы нужно отвечать сразу, пусть даже не очень умело.
— У меня, сэр, было несколько счетов в разных банках, что, согласитесь, естественно для работника в поле. В своей нынешней ситуации я решил консолидировать счета, соединив все мои капиталы.
— Мои сотрудники, мистер Фурман, изучили все ваши ресурсы, их источники, а также весь процесс консолидации, в результате которого в ваш счет влилось пятьсот четырнадцать тысяч фунтов — из счета, который раньше не был идентифицирован как ваш; он принадлежал мистеру Фрэнсису Огдену. Это один из ваших оперативных псевдонимов?
— Да, в самом начале службы у меня был такой псевдоним.
— Вы были на оперативной работе? — спросил представитель ФБР.
— Первые годы — нет.
— Если так, то этот счет должен был контролироваться финансовым директором вашей службы: ведь вы должны были платить налоги. В вашем деле на это нет никаких указаний.
Фурман похолодел. Надо было выкручиваться.
— Думаю, что это упущение финансовой службы, а не мое, — сказал он, пожав плечами. — В конце концов, это было двадцать четыре года назад, у меня нет ни малейших соображений, как это могло сложиться.
Теперь очередь дошла до контрразведчика.
— Мистер Фурман, вы работали в Германии?
— Да, три года.
— Вы были в группе «Три-Альфа»?
— Нет, в резидентуре ЦРУ в американском секторе.
— Вы выезжали в ГДР?
— Да.
— Часто?
— Раз двадцать. Но я писал отчеты по каждой поездке.
— Разумеется.
— Меня в чем-то подозревают? — с вызовом спросил Фурман.
— Я просто хочу выяснить некоторые обстоятельства. Среди имен, которые содержатся в ваших отчетах, нет имени Краузе. Вы знали такого?
— Я общался с сотней людей в разных районах ГДР.
— Почему Штази позволяло вам спокойно разгуливать там?
— Моя официальная должность была такая: офицер по связи с работниками СМИ. Когда заходил вопрос о какой-либо публикации, которая была бы для нас нежелательна, я ехал договариваться с источником или с главным редактором.
— За это, я полагаю, вы платили немалые деньги.
— Иногда.
— Поддерживали ли вы контакт с кем-либо в ГДР?
— Только с одной молодой особой. Мне было тогда двадцать семь лет.
Контрразведчик кивнул:
— Я знаю. Об этом контакте вы написали в одном из отчетов. Эльза Бреннер, верно?
— Да, точно.
— Знали ли вы тогда, что она — сотрудник Штази?
— По-моему, она работала в уголовной полиции.
— Она говорила вам, что работает в уголовной полиции. На самом деле она была из контрразведки. Вы встречались с ней спустя годы?
— Я случайно встретил ее в Египте, она сопровождала делегацию. Мы говорили минут пять, не больше.
— Но вы жили в одном отеле?
— То была случайность.
— Да, случайности бывают… Мистер Фурман, мы изучаем дело, которое вас напрямую не касается, но здесь каждая деталь важна. Спасибо.
Фурман понял, что в его обществе собравшиеся более не нуждаются, поклонился и вышел.
Маккормик залпом допил остывший чай.
— Я не верю ему, — сказал он. — По двум пунктам, я считаю, он соврал. Относительно полумиллиона долларов: он явно их как-то украл. Надо найти у кого.