Начальник финансового управления улыбнулся:
— На это уйдут долгие месяцы.
— Но если он вор, то как мы будет его держать на свободе, не говоря уже о должности? Послать этого воришку осушать луизианские болота!.. А во-вторых, мне не нравится история с Эльзой. Этот тип вдвоем с немецкой куклой вполне могли провалить нашего агента в Штази. А возможно, он всегда был двойным агентом.
— Вполне, — заметил советник-посланник. — Тогда история с покушением в Египте выглядит иначе. Он запрограммировал его провал, доверив осуществление операции не тому исполнителю. Словом, вопросов много.
— Откуда пришел первый сигнал касательно Фурмана? — спросил представитель ФБР.
— От руководителя группы «Центр-Альфа».
— Ну, так он его хорошо знает! — воскликнул генерал.
— Главное — не этот сигнал, — угрюмо произнес представитель ФБР. — А именно то, что провал нашего человека в ГДР, по нашим данным, организовал не кто иной, как Фурман.
Генерал встал.
— Я не знаю, господа, кто и что думает по данному вопросу, но я немедленно сообщу начальству о необходимости организовать команду, которая с завтрашнего дня возьмется за этого Фурмана. Пора наводить порядок в нашем зоопарке…
60
Штормы и проливные дожди, порой даже со снегом, обрушились на все южное побережье Англии неожиданно. Некоторые яхты пришлось найтовить к ограждениям дополнительными тросами. Марину закрыли полностью, доступ к яхтам запретили. Хамсину пришлось обходить всю акваторию раз десять в день; последний раз уже поздним вечером.
Ему дали первый выходной только тогда, когда погода немного улучшилась. Он воспользовался им, чтобы съездить в Люис и взглянуть на буксир «Танжер», который предложил ему забрать Энтони. Автобус подвез его почти к самому причалу. Буксир стоял рядом со старыми посудинами, давно некрашеными и ржавеющими; их единственная ценность была в их возрасте, и покупали их одни коллекционеры. Но коллекционеров было слишком мало, и чаще всего старые катера забирали на металлолом и разрезали на части.
«Танжер» отличался от них. Он был совсем не ржавым, и, видимо, его не так давно покрасили. До ватерлинии он был покрашен красной краской, выше — черной. Надстройка была белой, а труба — ярко-зеленой с красными и черными полосками. Он сообщил дежурному на причале, что приехал посмотреть буксир с разрешения Энтони, и ему вынесли ключ от рубки.
— Вы знаете, что его надо топить углем? — спросил дежурный.
— Подозревал, — усмехнулся Хамсин. — Но зато не надо заправлять дорогим дизельным топливом.
— Бункер для топлива у этого крейсера в задней части.
— Спасибо. Я посмотрю.
Бункер был полон угля. Паровая машина и кочегарка занимали весь трюм, так что в надстройке располагались только небольшая рубка с двумя креслами и кубрик с двумя двухъярусными кроватями. Кровати были с панцирными сетками, а на полках над ними были разложены полосатые подушки и десяток пледов. Внутри было чисто, а на столике в кубрике стоял деревянный ящик, в котором оказались чашки, банки с кофе и чаем, а также коробки с галетами и сахаром. Он предположил, что чайник где-то в кочегарке. Буксир был, конечно, архаичным суденышком, но это даже придавало ему какой-то флер. Странно, что Энтони решил от него избавиться: буксир вполне мог пригодиться для какого-нибудь путешествия — хотя бы на остров Уайт…
Мысль о том, что куда-то придется бежать на этом буксире, он отогнал.
— Не-е-е, — сказал он себе. — Все будет в порядке.
В это же время в 115 километрах от Люиса, в роскошном лондонском районе Мейфэр, мысль о бегстве пришла в голову его злейшему врагу, с некоторых пор именуемому Фурманом. Верно, он считал, что прибегнет к такому выходу, как бегство, в самом крайнем, катастрофическом случае. Но то, что такой случай возможен, он не исключал. За него, похоже, взялись весьма серьезно. Не надо было высовываться, лезть туда, где царит настоящий закон джунглей, — в «царство синекур».
Фурман искренне верил, что суета вокруг него — это происки завистников, спаянных корпоративными интересами и нежеланием иметь рядом человека, который способен нанести им при случае существенный ущерб. Он еще раз проанализировал все обвинения, которые ему могли предъявить. История с египетским покушением? Тут виноват в первую очередь агент, который толком не справился со своей задачей. История с переводом денег на его счет? Но они были переведены с кодированного счета, владельца которого никто узнать не сможет. Неуплата налогов? Но подобное часто случается в разведывательном сообществе: как правило, агенты и даже их начальники не в курсе дела относительно выплат, которые им делаются по тем или иным делам. По всем вопросам его поддержат Мэддисон и Миллисенд, которые заправляют в Италии, «Каир-Альфа», а также люди из «Центр-Бета», которые занимаются Германией и Швейцарией. Не говоря уже о родственнике в управлении кадров АНБ. Бояться, в общем, нечего.
Поэтому лучшее, что он пока может сделать, продолжить поиски яхт-клуба, который он купит. Пока ему предложили марину в Вестон-супер-Мэр в Сомерсете и яхт-клуб в Английской Ривьере. Но это далеко от Лондона. Надо поискать что-нибудь поближе. Например, в Брайтоне. Модное место. Много туристов. Несколько яхт-клубов.
И он решил обязательно съездить в субботу в Брайтон.
61
Герхард Дамме не удовольствовался тем, что уже было сделано, чтобы подозрение ни в коем случае не пало на Лобо. В отделе контрразведки разведуправления ему предложили идеальный вариант для этого. В Дрездене находился под постоянным наблюдением французский агент, не знавший, что работает под контролем Штази. Ему «помогал» офицер восточногерманской разведки, который представлялся фотографом-гомосексуалистом, любовник которого уже много лет работает в фотолаборатории Штази.
Суть операции была в следующем. В фотоархиве Штази нашли фотографию О’Коннора, сделанную в Берлине на большом расстоянии с помощью телеобъектива. Лицо, сильно увеличив, искусственно подстарили, фон, на котором были явно берлинские постройки, изменили. Теперь О’Коннор стоял на фоне собора в швейцарской Лозанне. Чуть ближе к камере виднелась фигура, стоящая спиной. После всего этого измененную фотографию подвергли долгой и сложной обработке, в результате которой определить, что это фотомонтаж, стало невозможно.
Согласно данным Штази, О’Коннор побывал в Лозанне в последние годы только один раз — в 1979 году, причем без партнера и без прикрытия. За ним в течение всего визита следили агенты Штази. Он ни с кем не встречался за пределами отеля: в Штази это знали, потому что сняли там целый фильм о нем. Получалось, что встреча произошла в самом отеле. Парни из Штази выяснили через своих людей, что в то время в гостинице останавливался египетский инженер немецкого происхождения, и пришли к выводу, что О’Коннор встречался именно с ним. Но изготовленный фотоснимок был неким свидетельством, что у О’Коннора была еще одна встреча, о которой он начальству не сообщил. А фотография якобы была украдена из лаборатории Штази и затем передана французу. К ней прилагалось сообщение, что О’Коннор подозревается в работе на Штази. Фотография и сообщение были переданы в центр «Три-Альфа» уже через два дня, а на третий день уже лежали на столе генерала Маккормика. Он тут же вызвал к себе на виллу представителя ФБР и показал ему полученный документ.
— Значит, ваши подозрения подтвердились, генерал? — сказал тот, покривившись.
— Как видите, — ответил генерал, наполняя два стакана дорогим шотландским виски. — Интуиция меня редко обманывает.
— Взять его сегодня?
— Нет, подождем пару недель. Посмотрим, как он будет себя вести. Если его оговорили, до него это так или иначе дойдет, хотя бы от его коллег и приятелей, и он начнет просить у нас помощи, чтобы мы его защитили. Но если он будет себя вести как ни в чем не бывало, тогда это, скорее всего, правда. Кроме того, не будем делать из этого шоу. Возьмем его тихо, у него дома. Придумаем как…
— Да, сэр. Вы правы, сэр. Шум нам не нужен.
Фурман, однако, не собирался вести себя как ни в чем не бывало. Лучшей обороной, как известно, является наступление. Первым делом он поехал на почтамт и позвонил родственнику в штаб-квартиру АНБ в Форт-Миде, штат Мериленд. Тот оказался на редкость неразговорчивым.
— Позвоню тебе в конце дня, — буркнул он. — Сейчас занят.
И повесил трубку.
Фурман понял.
В АНБ прослушиваются все телефоны, за исключением телефонов директора и его первого заместителя, а также сотрудников управления кадров. Но сейчас, вероятно, стали прослушивать и их телефоны. Но прослушивать секретные сообщения, которые передаются по оперативным каналам радио, не разрешается. Родственничек свяжется с ним по радио. Значит, все не так хорошо, как ему казалось.
Он просидел дома весь день. Радиоканал ожил только ночью, в половине двенадцатого. В Мериленде была половина седьмого. Родственник остался на работе, когда все разошлись. Разумно.
— Тебя серьезно проверяют, — услышал он.
— Я знаю, — отозвался Фурман.
— Не думаю. Такой серьезной проверки на моей памяти еще не было. Ты понял? Ни разу…
Разговор на этом закончился. Единственное, что понял из него Фурман, — его карьера в разведке закончилась. Его обвиняют либо в должностном преступлении, либо в преступной халатности. И, следовательно, эти ребята из «Центр-Альфа», на которых он надавил, решили состряпать на него донос в качестве превентивной меры, чтобы себя защитить. Так поступить они могли в одном-единственном случае: если Хамсин жив и работает на разведку противника. А это тот случай, когда надо принимать экстренные меры.
Он достал папку, в которой его временные помощники собрали все имеющиеся в архивах документы, касающиеся Хамсина, и начал просматривать их так тщательно, как это делает только человек, находящийся в смертельной опасности. С финансами можно разобраться позже; сейчас нужно выяснить, остался ли жив Хамсин. Это, на его взгляд, могло бы стать одним из основных пунктов обвинения. Если он жив, его надо найти и уничтожить: это было бы самым сильным аргументом в его пользу.