— Что случилось, Дмитрий Александрович?
— A-эх, — махнул рукой с горечью тот и обессиленно опустился на нижнюю ступеньку крыльца, склонил голову на колени, обхватив руками.
Антоний, приблизившись к Михаилу, негромко сообщил ему:
— Князь Андрей захватил нас на переправе и отбил всю казну. И княгиню пленил.
Михаил обернулся, увидел за спиной своего «сыночка», поманил пальцем.
— Аксай, быстренько принеси ковш воды.
Татарчонок обернулся мигом. Михаил взял ковш, подошёл к Дмитрию.
— Дмитрий Александрович, испей водицы.
Дмитрий поднял голову, взял ковш, стал пить жадно, гулко, словно в пустоту лил воду. Выпил всю.
— Спасибо, князь.
— Пойдём в опочивальню, Дмитрий Александрович.
— Да-да, — кивнул Дмитрий и сделал попытку встать, но не смог.
Михаил подхватил его под руку, помог подняться.
— Сысой, помоги.
Они повели внезапно ослабевшего Дмитрия Александровича вверх по ступеням крыльца, провели во дворец, в опочивальню князя. Помогли лечь на ложе.
— Ступай, — махнул Михаил Сысою, и тот вышел.
Они остались вдвоём — два князя. Михаил присел на ложе в ногах у Дмитрия. Долго молчали, один не решаясь начать, другой стесняясь спрашивать. Наконец Дмитрий разомкнул со вздохом уста:
— Вот так, Миша. И это родной брат.
— Вам надо наконец помириться, Дмитрий Александрович.
— Но как? Я бы рад. Но он ведь меня со свету сживает. Два раза на меня татар приводил. Тохта зовёт в Орду, но как я пойду, если там меня смерть ждёт? Я же знаю. Я нутром чую: на смерть зовёт.
— Да. Орда не тёща, блинов не печёт.
— Был у Ногая на Дону. Хорошо принял. Так нет, давай приезжай в Золотую Орду. Ясно зачем. Они с Ногаем как кошка с собакой. А я при чём, Миша? Я-то, русский князь, каким боком меж ними?
— Но всё же вам лучше помириться, Дмитрий Александрович. Татары — шут с ними, но вы-то одного гнезда дети.
— Вот то-то, Миша. Езжай ты к Андрею, уговори его, чтоб отстал от меня. А? И чтоб вернул княгиню. А? Съезди, Миша.
— Не послушает он меня, князь, не послушает.
— Но почему?
— Я ему в сыны гожусь. Скажет, яйца курицу не учат.
— А ты возьми с собой епископа Симеона.
— Симеон умер давно. У нас уже другой рукоположен митрополитом — Андрей.
— Откуда взят?
— Из игумнов Богородицкого монастыря. Литовского рода сам, сын князя Ерденя. Но христианин благоверный, литургию ведёт — заслушаешься.
— Ну вот и езжай с ним. Епископ, да ещё из князей, неужто не уговорите Андрея?
— А где сейчас князь Андрей?
— Должно, в Торжке, мою казну пересчитывает. Попроси его хоть часть вернуть, я ж ныне наг и нищ. И княгиню. Обязательно выручи княгиню мою, Миша. Очень прошу тебя.
— Постараюсь, Дмитрий Александрович. Не знаю, как получится, но я постараюсь.
В Торжок князь Михаил и епископ Андрей поехали в сопровождении тридцати гридей. Иерей, несмотря на свой сан, сидел на коне как влитой, видно, будучи княжичем, получил настоящее воспитание и навык.
Князя Андрея они нашли у Торжка в шатре, установленном на берегу реки.
— A-а, — вскричал Андрей, завидевши их, шедших к шатру. — Не иначе посланцы от братца.
— Здравствуй, Андрей Александрович, — приветствовал Михаил. — Как ты догадался?
— Как? Очень просто. Мои отроки почти до Твери гнались за этим зайцем линялым. Ха-ха-ха. Едва за хвост не ухватили. Ну, заходите, гостьми будете. Акинф, вели принести нам мёду хмельного.
— Если можно, князь, мне бы сыты, — попросил Михаил.
— И мне тоже, — подтвердил епископ.
— Ну что ж, принеси и сыты, а мне всё же мёду.
Они вошли в шатёр, сели по-татарски на расстеленный на земле ковёр.
— С чем пожаловали? — сразу спросил Андрей.
— Мириться надо, сын мой, — начал епископ. — Вы одним чревом выношены, одного отца дети. Зачем вам тешить нечистого ссорами и враждой? Миритесь, а я благословлю вас и помолюсь за вас.
— Я никогда от мира не отказывался, отец святой. Но он, именно он всегда попирал наш ряд. И если нынче он остался почти без порток, то это ему в наказание от Бога.
— Ты бы вернул ему хотя бы часть казны, князь, — попросил Михаил.
— Ни ногаты. Это моя законная добыча. Я её взял в бою.
— А княгиню? Она уж старая. Зачем она тебе?
— Старуху возьмите, чёрта ль мне в ней.
— И всё же, Андрей Александрович, вам надо мириться. Скажи свои условия, на которых ты готов помириться с братом своим Дмитрием.
— Условия мои такие: он окончательно отказывается от великого княжения и просит у меня прощения за всё прошлое. — И тут голос у Андрея дрогнул: — Он убил моего лучшего боярина. Ну как мне его прощать?
— И всё же надо простить, сын мой. Кто из нас Богу не грешен!
— Вот пусть попросит прощения за всё. И чтоб больше не искал подо мной стола. Никакого.
— Но Переяславль-то ты ему воротишь? — спросил Михаил.
— Нет, — решительно ответил Андрей.
— Почему? Это ж ваш родовой удел.
— Я отдал его своему союзнику, Фёдору Ростиславичу.
— Помилуй, Андрей Александрович, у Фёдора же есть Ярославль, и даже, кажется, Смоленск за ним останется. А куда ж тогда деться Дмитрию?
— А куда хочет. Пусть вон едет к своему сыну Ивану. Я ему Кострому отдал. Пусть хоть за сына спасибо скажет. Я б мог Ваньку в монастырь упечь, а я ему стол отдал.
Сколько ни уговаривали посланцы Андрея, он так и не уступил более ничего. Гости опорожнили корчагу сыты, Андрей насосался мёду и захмелел, но, захмелев, стал ещё несговорчивее.
— Всё, всё, всё. Митька от меня уж ничего не получит. Моё терпение лопнуло. И вообще, на кой чёрт он выполз из Пскова? Сидел бы там у дочки с зятем на печи да ел бы калачи. Ха-ха-ха.
Сговорились, что Дмитрий приедет в Волок и там в присутствии Михаила Ярославича и епископа они примирятся и заключат ряд, как водится, поцелуют крест в руках епископа Андрея, который и благословит этот мир.
Старая княгиня ехала в лёгкой коле и всю дорогу точила[144] слёзы. При встрече с мужем заплакала и того более, так что Дмитрию Александровичу пришлось утешать её, хотя сам он не меньше нуждался в утешении. Выслушав условия встречи, он вдруг сказал тихо, но твёрдо:
— Прощения у него просить не стану.
— Но почему, Дмитрий Александрович?
— Потому что перед отчиной он в десять, нет, в сто раз виновнее меня. И потом, я старше его, я ему в отца место, дураку.
Как ни уговаривали его князь и епископ, так и не смогли уговорить.
— Ну, нашла коса на камень, — сказал Михаил, когда они вышли с епископом на двор. — Что же делать?
— Всё равно надо ехать, сын мой. На мир оба согласны, и слава Богу. Увидятся, авось образумятся, братья всё же единокровные. Их нелюбие слишком дорого отчине обходится.
Старая княгиня тоже хотела ехать с ними, кое-как уговорили её остаться в Твери с Ксенией Юрьевной.
Ехали не спеша, на ночлегах гриди варили похлёбку, иногда жарили дичину, тут же подстреленную. Все ели, но Дмитрий Александрович от всего отказывался и спал плохо. Часто среди ночи шёл к потухающему костру, садился около, смотрел на тлеющие угли. И молчал.
Уже на подъезде к Волоку остановились на взгорке, слезли с коней промять ноги.
— Вот, считай, мы на месте, — сказал Михаил Ярославич.
И вдруг князь Дмитрий, стоявший около, пошёл на полусогнутых ногах в сторону и через несколько шагов повалился на бок.
— Князь! — кинулся к нему гридь, пытаясь подхватить его. Но не успел.
Подбежал Михаил с епископом Андреем. Дмитрий Александрович был в беспамятстве, но ещё дышал.
— Что с ним?
— Видно, сердце надорвалось. Сбегайте за водой.
Несколько гридей кинулись искать воду, но, когда нашли и принесли её, она уже не понадобилась. Князь был мёртв. А иерей читал отхожную молитву.
9. НИ МНЕ, НИ ИМ
Очень не глянулось князю Фёдору Ростиславичу, когда в его удел, в Переяславль, привезли хоронить Дмитрия Александровича. «С какой такой стати, — думал он, — в моём городе, в моём храме Святого Спаса хотят положить его? Там моё законное место, я там лягу, когда Всевышний призовёт меня». Так думал, но не говорил. Потому как в Переяславль понаехала вся родня покойного, и близкая и дальняя. Приехал из Костромы сын Иван с женой, из Москвы брат Данила Александрович с сыновьями Юрием и Иваном. Из Городца пожаловал и великий князь Андрей Александрович — смерть примирила его с братом.
От Волока гроб с телом сопровождали Михаил Ярославич с епископом. Приехали проститься с покойным ростовский и угличский князья с жёнами и детьми.
Где уж тут было Фёдору Ростиславичу заявлять своё неудовольствие, надо было размещать гостей, кормить, поить и даже готовить тризну по усопшему. Правда, на тризну родные навезли и питья и хлебов достаточно.
Отпевали Дмитрия Александровича в храме Святого Спаса, в котором когда-то и постригал его отец Александр Невский. И там же в правом приделе положили князя. Данила Александрович во время отпевания стоял рядом с братом Андреем и, покосившись на него, увидел в глазах слёзы. И они показались ему вполне искренними. На душе князя Данилы как-то потеплело от этого: «Всё-таки мы братья, и от этого не уйдёшь».
Поэтому сразу после похорон, ещё до начала тризны, Данила, улучив минуту, заговорил с братом:
— Андрей, всё ж как-то неладно у нас получилось.
— О чём ты, Данила?
— Да о Переяславле. Это ж наш родовой удел, а ты взял да и посадил в нём Фёдора.
— Что? Тебе хочется его себе?
— С чего ты взял? Мне пока Москвы довольно.
— Ну, а чё ж разговор затеваешь?
— Я об Иване речь веду, о сыне Дмитрия. Он должен наследовать Переяславль, а ты его в Кострому запятил.