попроще — калачи да рыба в разных видах, — но всё равно было весело, даже веселее, чем во дворце.
И когда гости выпили по третьей чарке, а на стол принесли жареных лебедей, то перед молодыми поставили блюдо с жареной курицей. Они ещё не успели насладиться запахом её, как тут же подскочил Сысой с камчатной скатертью[153], схватив курицу, завернул её и, подмигнув Михаилу, тихо шепнул:
— Я ещё вам одну приволоку.
И, обратившись к родителям новобрачных, громко попросил:
— Благословите вести молодых опочивать.
— Благослови Бог, — поднялись из-за стола родители новобрачных.
Ксения Юрьевна направилась к сеннику, но Дмитрий Борисович проводил молодых только до дверей. Здесь он взял за руку дочь и сказал, обращаясь к Михаилу:
— Сын мой, Божьим повелением и родительским благословением нашим и матери твоей княгини Ксении Юрьевны велел тебе Бог сочетаться законным браком и поять нашу Анну Дмитревну, прими её и держи, как человеколюбивый Бог устроил в законе нашей христианской веры и святые апостолы и отцы заповедали.
С тем князь Дмитрий передал руку дочери её мужу. И они пошли в сенник, держась за руки, а впереди них шёл свечник и дружка Сысой с завёрнутой в скатерть курицей.
В сеннике, положив её на лавку, Сысой успел шепнуть Михаилу:
— За подуш-шкой.
И молодожёны остались одни. Наконец-то при свете единственной свечи Михаил смог без помех рассмотреть свою жену.
— А почему твоей сестры на свадьбе не было?
— Им Переяславль вернули, а там одни головешки. Обустраиваются.
— A-а. Знаю. Князь Фёдор постарался. Чего стоишь? Садись.
Анна присела на краешек лавки, притихшая, вроде даже испуганная, беззащитная.
В сердце мужа явилась нежность, и, чтобы снять оцепенение с юной жены, он сказал:
— Есть как волк хочу. А ты, Анница?
Она кивнула головой утвердительно: да. Михаил развернул скатерть и достал курицу.
— Ты что любишь? — Он стал отламывать ножки, крылышки.
— Грудку, — негромко сказала Анна.
— Сейчас.
Он оторвал мягкую грудку, протянул в горсти жене.
— Ешь.
Сам стал обгладывать ножки и крылья. Наголодавшись за день и во время пира, на котором им не полагалось ни пить, ни есть, они очень скоро управились с курицей. Михаил спросил:
— Наелась?
— Угу.
— Ох, обманываешь мужа, — засмеялся Михаил. — Нехорошо. А я б так ещё столько съел бы.
— Сказал бы мне, — молвила тихо Анна, — я бы не стала есть, потерпела.
— Зачем терпеть? Мы сейчас поворожим, и нам ещё курочку Бог пошлёт. Не веришь?
Анна смотрела на мужа, улыбаясь недоверчиво.
— Поворожить? — спросил он.
— Поворожи, — согласилась она, улыбаясь.
Михаил привстал и начал кокать, как обычно кокает курица перед тем, как снести яйцо:
— Ко-ко-ко-ко-ко-ко-ко, ты совсем недалеко. Ко-ко-ко.
И он пошёл по сеннице, поводя смешно носом, словно принюхиваясь. Анна смеялась, прикрывая рот, чтоб громко не расхохотаться.
А Михаил обнюхал кади с зерном, приговаривая при этом:
— Тут-ка нету-ка... Тут-ка тож... Где ж ты, курочка, живёшь?
И вдруг остановился, замер, знаками призывая и Анницу притихнуть. И в полной тишине спросил шёпотом:
— Ты слышишь?
— Что? — тоже прошептала Анна.
— Как што? Курицу.
— Нет, — покачала головой Анна.
— А она вон где! — Михаил неожиданно прыгнул на ложе и, сунув руку за подушку, извлёк жареную курицу. — Вот видишь, наворожил.
Жена вытаращила в удивлении глаза:
— Как? Как ты это?
— Ну как? Обыкновенно. Захотел, позвал — она и явилась. Мы ж с тобой целый день голодом сидели. Заслужили вторую курицу.
И эту он ломал, подавая жене её любимую грудку, она всё никак не могла прийти в себя от увиденного, всё приставала:
— Ну как ты? Скажи.
— Обыкновенно. Хочешь, наворожу, и на ложе жареный баран окажется?
— Не, не надо, Миша, не надо, — с вполне искренним испугом молвила жена. — Нам же спать на ложе.
И вдруг, осёкшись, покраснела.
— Глупенькая, — молвил ласково Михаил и, схватив её за голову, поцеловал в нос, прижал к груди. — Ребёнок ты мой дорогой.
И дунул на свечу. Она погасла. В темноте Анница прошептала:
— Надо бы вместе гасить... Как же ты?
— Ничего, милая. Я за себя и за тебя дунул.
А со стороны свадебного пира нёсся весёлый шум, игра гуслей, песни и пляски. Казалось, что весь дворец ходил ходуном.
Три дня пировали во дворце тверского князя. Уже на второй день прискакал из Москвы боярин с несколькими гридями. Он привёз от московского князя Данилы Александровича поздравления новобрачным и подарки. И вручил их торжественно.
— Московский князь Данила Александрович просил простить его, что не прибыл на свадьбу твою, Михаил Ярославич. А не прибыл он по причине важной — накануне у него родился ещё один сын.
— Это какой же по счёту?
— Пятый, князь. И окрещён он Афанасием. Данила Александрович пожелал тебе нарожать столько же, а то и больше. И послал тебе в подарок аргамака[154] под арабским седлом, а супруге твоей княгине Анне Дмитриевне опашень[155] с золотыми пуговицами.
Молодожёны благодарили москвичей за подарки и пригласили на пир. В тот же день князь Михаил прокатился на вороном аргамаке и остался доволен:
— Хорош конь, воистину хорош.
Но, конечно, самый дорогой подарок Михаил Ярославич получил с женой. Князь Дмитрий Борисович, как и обещал, передал ему Кашинский удел, как раз прилегавший к землям Тверского княжества.
— Богатей, сынок. Ширься.
12. СЪЕЗД[156]
— Однако шириться на Руси не так просто было. То и дело данщики одного князя заезжали в удел соседнего князя. Это, естественно, служило причиной ссор, а то и потасовок на границах княжеств. Вот и с подарком свадебным — Кашинским уделом — неприятности начались. Вскоре после свадьбы Михаила с Анной скончался князь Дмитрий Борисович, в Ростов сразу же перебрался из Углича его младший брат, Константин Борисович, оставив князем в Угличе сына своего, Александра. И конечно, тут же князь Константин пытался оспорить право Михаила на «исконно ростовскую землю Кашинскую».
В Тверь к Михаилу Ярославичу прискакал гонец из Владимира.
— Великий князь Андрей Александрович велел тебе, князь, прибыть во Владимир.
— Зачем?
— Из Орды туда приехал посол с повелением Тохты умирить нашу землю. И великий князь решил собрать во Владимир всех князей, дабы уговориться об отчинах и выходе.
— Значит, и московский князь будет?
— Да и московский и ярославский, все-все соберутся. Гонцы ко всем поскакали.
Михаил выехал во Владимир в сопровождении Сысоя и ещё нескольких гридей, захватив с собой и крепостную грамоту на право владения Кашинским уделом, которую вручил ему на свадьбе покойный Дмитрий Борисович. Он полагал, что на княжеском съезде новый ростовский князь Константин может заговорить об этом.
Во Владимире он не поехал сразу к великокняжескому дворцу, а отыскал подворье, где остановился московский князь Данила Александрович.
— О-о, Миша, — искренне обрадовался Данила. — В нашем полку прибыло.
Они обнялись и даже расцеловались.
— А мы вот здесь с Иваном, свояком твоим, а моим племянником, расположились. — Князь обернулся, позвал: — Ваня, иди поздоровайся со свояком.
Переяславский князь Иван Дмитриевич, в отличие от своего дяди, был не очень шумлив, скорее даже стеснителен. Он сдержанно поздоровался с Михаилом, обниматься не стал.
Князь Данила тут же потянул их обоих за стол.
— Идёмте. Мои отроки дорогой вепря завалили, отведаем свежатинки.
Налил по этому случаю по кружке мёду хмельного, поднял свою:
— Ну, со свиданьицем, братцы, — и выпил залпом, даже не поморщась.
— Зачем он нас собирает? — спросил Михаил, для приличия пригубив свою кружку, — он не любил хмельное.
— А кто его знает, — отвечал Данила, беря с блюда кусок жареной вепрятины. — Может, соберёт нас в одно место всех и перебьёт, как в своё время рязанский князь перебил слишком расплодившихся родственничков[157].
— Ну у тебя шуточки, дядя Данила, — сказал Иван.
— Какие шуточки, Ваня? От Андрея чего угодно можно ждать, не зря в молодости почти два года в Орде прожил. Не он ли доконал твоего отца? А сколько раз он Орду на нас приводил?
— Ну, в этот раз-то он только посла Неврюя привёз.
— Это, наверное, оттого, что в Орде своя замятица идёт. Меж собой помириться не могут. А будь там мир, наверняка приволок бы братец Андрей с собой какого-нибудь салтана с туменом, как пить дать.
— А где он будет собирать нас? — спросил Михаил.
— Наверное, во дворце. Как хотите ребята, а бережёного Бог бережёт, но пойдём мы туда в бронях, ну и на всякий случай с засапожниками. Оно бы и с мечами не мешало, но при входе его церберы всё равно отберут.
На следующий день сразу после заутрени их позвали во дворец. Они и впрямь все трое надели бахтерцы, прикрыв их цветастыми сорочками. Однако пополневшие фигуры их выдавали сокрытое — даже кафтаны не застёгивались.
— Ничего, пойдём враспашку, — успокоил Данила. — А что брони заметны, так мы, чай, князья, не иереи альбо купчишки какие.
Съезд собрался в большой светлой горнице, вдоль стен которой были широкие лавки, покрытые коврами, а в простенке передней стены меж окнами стоял великолепный столец с высокой спинкой, изузоренной резьбой. И даже подлокотники стольца представляли собой каких-то вытянувшихся зверей с раззявленной пастью, тоже искусно вырезанных мастером.