— В Орду шлёт выход везти и ярлык получить.
— Ну туда, конечно, надо съездить.
— Дядя Данила, Михаил Ярославич, прошу вас, присмотрите за моим уделом, пока меня не будет.
— Присмотрим. Ты оставь наместника кого из бояр. И накажи, чуть что, чтоб ко мне гонца поспешного слал. Мы присмотрим, Ваня, не бойся. Ты токо там не вздумай Тохте на Андрея жалиться, он потатчик его. Андрей-то в молодости там почти два года прожил, видно, и сдружился тогда с ним, ещё с ханичем.
На следующий день съезд резко разделился. И хотя в самом начале Неврюй велел более говорить о всей земле Русской, о желаемом пополнении выхода и особенно хлеба, князья сразу же скатились к обоюдным попрёкам.
С одной стороны за спиной великого князя встали князь Фёдор Ярославский и Константин Ростовский, с другой стороны — князь Данила с Михаилом Тверским и Иваном Переяславским.
Поскольку княжества не имели чётких границ, то при сборе дани невольно или с умыслом сосед залезал в чужой удел и собирал дань с деревень, ему не принадлежащих. В самый разгар препирательств Константин Борисович вспомнил и про Кашинский удел:
— Мой брат Дмитрий, Царствие ему Небесное, подарил князю Михаилу землю, ему не принадлежащую.
— Как не принадлежащую?
— А ты глянь на грамоты метевые — к кому ближе Кашин, к Ростову али к Угличу? К Угличу. Стало быть, это угличская земля.
— Ты что, князь Константин, с коня свалился? — спросил Данила Александрович. — Ростов издревле держал Кашин под своей властью. И князь Дмитрий выделил его в приданое своей дочери Анне, ныне княгине тверской.
— Ну где ж справедливость? От Углича до Кашина можно в день доехать, а от Твери в три дни не доскачешь.
— Это ты у наших пращуров попытай, как это они делили, тебя не спросив. И кстати, ты ж ныне в Ростове сидишь, чего ж за Углич хлопочешь?
Все понимали, чего ростовский князь за Углич хлопочет: там сын его Александр сидит, как ему не порадеть?
— Ох и язва ты, князь Данила, — молвил Фёдор Ростиславич, пытаясь хоть так отомстить за вчерашнее. — Не твой удел, чего нос суёшь?
— Ты бы уж молчал, Фёдор. Сидишь в Ярославле, а рот на Смоленск разеваешь, эвон аж через моё княжество и Можайское глядишь.
— Смоленск — моя дедина.
— Какого ж лешего присох в Ярославле? Он-то ведь не твоя дедина.
— Он мне с женой достался.
— Вот и молчи за Кашин, он князю Михаилу тоже с женой достался, тем более к его землям примыкает.
— А крепость есть?
— А то как? Миша, покажи им крепость.
Михаил Ярославич полез за пазуху, достал пергаментный свиток, развернул его, но передал не Фёдору, а великому князю.
Тот не стал вчитываться, взглянул только на подписи, печать и тут же вернул Михаилу.
— Всё верно. Нечего воду в ступе толочь. Надо о выходе думать, как его увеличить, — сказал Андрей Александрович, косясь верноподданно на Неврюя.
Татарин, улыбаясь, кивал утвердительно. Это было его главной заботой — выход. Для этого и собрал он голдовников великого царя Тохты. Пусть думают, если не хотят прихода самой орды. Тогда всё дороже обойдётся.
13. ЮРЬЕВСКИЕ ПЕРЕСЫЛЫ
Из Москвы в Тверь прискакал гонец от князя Данилы Александровича, вручил князю Михаилу грамоту. Тот сорвал печать, развернул грамоту.
«Миша, как известил меня верный человек наш, великий дуропляс хочет идти на Переяславль, а оттуда на нас с тобой вроде. Надо заслонить ему путь к Иванову уделу. Выступай с дружиной на Юрьев, и я подойду туда же. Надо сбить ему рога. Данила».
— Сысой, накорми гонца и коня его. Я отвечу Даниле Александровичу.
Подошёл Александр Маркович.
— Что случилось, Михаил Ярославич?
— Вот читай, — подал ему грамоту князь.
— Он что, не навоевался с Дюденей? — сказал боярин, прочтя грамоту.
— Главное, Ивана отправил с женой в Орду и в это время решил поживиться в его уделе.
— Не понимаю я великого князя, — пожал плечами Александр Маркович. — Только что съезд собирал, умирились вроде. И пожалуйста, опять руки чешутся.
— Ты поедешь со мной, Александр Маркович, может, удастся как под Дмитровой уговориться миром.
На следующий день Михаил отпустил московского гонца с ответной грамотой Даниле Александровичу, в которой обещал выступить с дружиной незамедлительно под Юрьев, оговаривая, однако, возможность помириться с «дуроплясом».
В свой полк великий князь Андрей Александрович собрал нижегородских, Городецких и владимирских ратников. Из Владимира полк выступил по Переяславской дороге, и, как обычно, вперёд были посланы дозоры. Двигались не спеша, поскольку половину полка составляли пешие ратники.
Трое дозорных ехали по лесной дороге и оживлённо переговаривались, хотя по правилу должны были передвигаться тихо и по возможности скрытно. Но поскольку от своих они оторвались не менее чем на два поприща и ехали не по вражеской земле, чего было скрытничать и хорониться? Свои не слышат, врага не предвидится, а от голоса зверь бежит, почему бы не поговорить.
— Я намедни в гостях был, целую корчагу мёду одолел, — хвастался один. — Что, не верите?
— И как же ты домой шёл?
— Как? Обыкновенно, на своих двоих.
— А может, на четырёх? — ржали на весь лес его спутники.
— Може, на четырёх, — склабился хвастун. — Не помню.
— А може, на пяти? — ещё более ухохатываясь, вопили дозорные.
Их хохот далеко разносился по лесу, действительно распугивая зверье и птиц. Но не людей.
На дорожном повороте из гущи ольхового куста неожиданно выскочили оружные люди и ухватили под уздцы двух коней:
— Приехали, братцы.
Третий дозорный, видя такое дело, повернул коня и, хлестнув его плёткой, помчался назад. Он мчался во весь опор, полагая, что за ним гонятся, боясь даже оглянуться. Однако за ним никто не гнался. Примчавшись к полку, он заорал:
— Бяда-а-а!
— Что случилось? — нахмурился великий князь, видя испуганное лицо дозорного.
— Збродни. На нас напали збродни.
— Эка невидаль, збродни. — Князь Андрей обернулся, позвал: — Давыд, собери свою сотню — и вперёд. Кого захватишь живьём — повесь при дороге.
— Слушаюсь, князь. — Давыд завернул коня и поехал собирать своих воинов, растянувшихся на лесной дороге.
А там, у ольхового куста, где были схвачены двое дозорных и спешены с коней, князь Данила Александрович объяснял одному из них:
— Скажешь Андрею Александровичу, что-де два полка, московский и тверской, заступают ему путь. И если он будет идти дальше, мы ударим с двух сторон, а то и в хвост ему. Поэтому пусть либо сам едет ко мне для переговоров, либо шлёт кого из бояр. Садись на коня и езжай.
— А Егор?
— Какой Егор?
— Ну товарищ мой. Его отпустите?
— Его пока в залог оставим. Приедет князь или боярин, с ним и отпустим твоего Егора. Ехай. Да поживей. А то, поди, тот наплёл там с три короба.
Тот действительно «наплёл». Едва отдышавшись, сообщил, что его товарищей «пронзили копьями», а ему, мол, удалось «увернуться». Но тут, к его удивлению и стыду, прискакал один из «пронзённых» и сообщил князю:
— Дорогу перекрыли московский и тверской полки. Князь Данила Александрович сказал, чтоб ты, князь, приехал для переговоров или прислал кого из бояр.
Андрей хлестнул по сапогу плетью, процедил:
— Скотина... — И, неожиданно обернувшись, погрозил ей первому дозорному: — Збродни, говоришь? Пронзили, говоришь?
Видимо, из желания отвлечь гнев князя от своего товарища, «пронзённый» сообщил:
— Ещё князь Данила Александрович сказал, что они уже зашли с хвоста нам и готовы ударить.
— Как? Уже с тыла?
— Ну да, так сказал Данила Александрович.
Андрей прошёлся туда-сюда, нахлёстывая голенище сапога. Потом приказал:
— Позовите ко мне боярина Акинфа.
И пошло по цепочке: «Акинфа! Боярина Акинфа к великому князю!»
Боярина долго не было, и, когда он приехал, князь Андрей выговорил ему:
— Где тебя носит?
— Я был в обозе, Андрей Александрович, проверял возчиков.
— Что их проверять?
— Так пьют, князь, а в пути разве можно? Этак и поклажу растеряют.
— Эй-эй! Куда? — заметил Андрей Давыда, направлявшегося с воинами по дороге. — Назад. Никакие там не збродни.
Завернув Давыдову сотню, Андрей сказал Акинфу:
— Езжай в сторону Юрьева. Там нам путь заступили московские и тверские болваны. Спроси князя Данилу, какого рожна ему надо? Кто его сюда звал? И пообещай, если не уйдёт с пути, худо ему будет. Езжай, Акинф.
Данила Александрович, выслушав посланца великого князя, спросил:
— А ты как думаешь, Акинф, зачем мы здесь?
— Ну, думаю, не хотите пустить великого князя на Переяславль.
— Верно думаешь, Акинф. Князь Иван, уезжая в Орду, просил меня и князя Михаила присмотреть за его уделом. Вот потому мы здесь. И потом, у твоего князя, как нам стало известно, в задумке и Москву и Тверь тряхнуть. А? Не так ли?
Боярин пожал плечами, мол, не наше сие дело. Подошёл князь Михаил Ярославич.
— Ну что?
— Да вот прислал Андрей Акинфа, грозит мне худом, если с пути не уйду.
— Ну, грозиться друг другу мы все горазды. Токо Орде боимся язык показать. Ты сам рассуди, Акинф, кого мы тешим этим? А?
— Дьявола, — неожиданно негромко сказал боярин.
— Вот именно. Ты-то понимаешь, почему не скажешь ему об этом?
— Как будто он послушает.
— Он, окромя Тохты, никого не слушает, — заметил князь Данила. — Это его разлюбезный советчик.
Посовещавшись, князья отправили с Акинфом своего представителя Александра Марковича, наказав ему склонять Андрея к миру, ни в коем случае не унижаясь, но и грозясь в меру.
— Главное, чтоб он не вздумал опять звать орду, — наказывал Михаил Ярославич. — От него всё ждать можно.