— Это тебе за труды.
— А как я скажу Давыду Давыдовичу, кто вы?
— Мы-то? — Давыд задумался лишь на мгновение. — Мы от княжича Александра Даниловича, им и посланы за братом.
Зерн пожал плечами, подозревая, что спутник немного врёт, но гривна грела карман. Смолчал.
Постучали в калитку высоких тесовых ворот. Выглянул приворотный сторож:
— Чего надо?
— Давыда Давыдовича, — сказал Зерн.
— Его дома нет.
— Тогда позови Бориса Даниловича, — попросил Давыд.
— Князь у Жеребца.
— У какого жеребца? — выпучил глаза Давыд.
— Это купец наш, — пояснил Зерн.
— Фу-ты, — вздохнул Давыд облегчённо. — Я думал, дед тронулся. А почему он там?
— Жеребец пригласил на обед.
— Идём к Жеребцу.
Купец, услыхав, что Давыд прибыл из Москвы, позвал его немедленно за стол.
— Я не хочу, — пытался отговориться Давыд. — Мне только Борис Данилович нужен.
— Идём, идём, — тянул его за рукав хозяин. — Он мой гость почётный, и ты будешь гостем. Нехорошо от приглашения отказываться, неуважительно.
— Ты подожди меня здесь, — сказал Давыд Зерну. — Или лучше знаешь что, ступай к берегу.
— А если вдруг я...
— Ступай, ступай. Ждите там. Мы скоро.
Давыд поднялся за Жеребцом на высокое крыльцо, прошёл в трапезную. Там за столом, уставленным блюдами с икрой и рыбой в разных видах (жареной, вяленой, копчёной), а также корчагами с сытой и медами, сидел юный княжич.
— Кто там? — спросил он.
— Да вот, из Москвы, говорит.
Давыд поклонился княжичу.
— Здравствуй, свет наш Борис Данилович.
— Здравствуй, — отвечал княжич. — Ты кто?
— Я боярина Родиона Несторовича сотский. Послан за тобой Александром Даниловичем.
— Что он там? Уже соскучился?
— Да. Наверное.
— Хых. Вот же поросёнок. Когда дома, норовит подраться. Как уехал, заскучал, вишь. Садись с нами, сотский.
— Спасибо, Борис Данилович.
«Сказать? Не сказать? — ломал голову Давыд. — Если скажу, что Александр с нами, на той стороне, а он вдруг скажет, езжай, вези его сюда. Как ослушаться? Нет, так рисково. Лучше по-другому».
Давыд присел к столу, налил себе сыты, выпил, потянулся ложкой за икрой. Сидел как на иголках, придумывая, как бы выманить княжича отсюда к берегу. И как можно скорей.
— Посмотри, какой мне подарок подарили, — похвастался княжич, и в руках его появился кинжал в позолоченных ножнах, изузоренных мудреной вязью рисунка.
— Прекрасный подарок, — похвалил Давыд и взглянул на расцветшего от гордости Жеребца, всем видом говорившего: «Это я! Это мой подарок».
— Его надо сегодня же опробовать, — сказал Давыд.
— А на чём?
— На лозе. Он с одного взмаха должен перерубить лозину вот в такой палец толщиной.
— Тогда идём попробуем, — стал вылезать из-за стола княжич.
— Пойдём.
— Ну как же? — пытался удержать их Жеребец. — Вы же ничего и не попробовали.
— В другой раз, — отмахнулся княжич.
Жеребец проводил их до ворот, всё ещё надеясь вернуть назад. Но, увы, княжич рвался скорей испробовать кинжал в рубке.
Когда вышли на улицу, Давыд, взяв за локоть княжича, заговорил негромко:
— Борис Данилович, я не хотел говорить при чужом человеке. Твои гриди уже на том берегу.
— Как? Почему? — удивился княжич.
— Потом объясню. Сейчас идём на берег, там ждут нас мои гриди, надо до вечера отъехать подальше. Идём, идём.
— Но как они посмели бросить меня? — возмущался княжич, следуя за Давыдом.
— Нет-нет, они тебя не бросили, — бормотал Давыд, всё более запутываясь в своих объяснениях и не зная, как из них выкарабкаться более правдоподобно. — Переправимся, спросишь с них.
Но, видно, отрока, не умудрённого жизненным опытом, вполне удовлетворил лепет Давыда.
— Хорошо. А где мы порубим лозу?
— На той стороне лозняка тьма, Борис Данилович. Там нарубишься досыта.
Он вывел княжича к берегу, усадил в свою лодью, скомандовал Зерну:
— Пошёл. Да побыстрей.
И две лодьи, переполненные людьми, устремились к правому берегу. Давыд понимал, что сейчас сразу откроется его обман, и ещё неведомо, как отнесётся к этому княжич. Чего доброго, вместо лозы рубанёт его этим кинжалом. Однако, едва выскочив на берег, Борис устремился к кустам лозняка, размахивая кинжалом.
Давыд, улучив несколько мгновений, быстро объяснил Ивану ситуацию и приказал:
— Если он спросит, где его гриди, скажи, что, как только высадились, поскакали в Москву.
— Но он же не поверит.
— Поверит. Научи ещё нескольких парней тому же: были — ускакали. Всё. Я бегу. Вон он уже высматривает меня, кажется.
— Ну где ты? — сердито спросил Борис подбегавшего Давыда. — У меня не получается. Вон смотри.
— Борис Данилович, ты рубишь прямо, а надо наискосок. Дай-ка.
Давыд взял кинжал, намахнулся.
— Смотри. Вот! Вот! Вот!
И он срубил три лозины.
— Ну-ка, — взял кинжал княжич. — Вот! Вот! Вот!
Отрок был в восторге, чисто срубив три ветки. И хотел рубить ещё, но Давыд сказал:
— Борис Данилович, надо скорей ехать. Твои-то что учудили — высадились и сразу ускакали.
— Как ускакали? — возмутился княжич. — Они что? С ума посходили?
— Так мне сказали мои гриди. Спроси их сам.
Эх, дети, как легко вас обмануть! Вы верите сказкам и обманам.
И Борис верил, что едет в Москву, даже когда въезжал в Тверь, поскольку, как объяснил ему в пути Давыд, через Тверь к Москве путь короче.
И только за обедом, когда Александр Маркович стал допытываться: куда делся Юрий Данилович, Борис наконец смекнул, в чём дело, и рассмеялся.
— Чего ты, Борис? — удивился боярин.
— Так мы ж из Москвы вместе с ним выехали. Ха-ха-ха.
— Ну и?..
— А потом он с обозом свернул в Городец, а мне велел скакать в Кострому.
— Зачем?
— Чтоб вас надуть. Ха-ха-ха. Он знал, что вы его перехватить собираетесь.
Александр Маркович обескураженно взглянул на Давыда: вот тебе и мальчик. Неизвестно ещё, кто кого за нос водил.
23. СУД ВЕЧА
Степан Остя — десятский из охраны княжича — вечером забеспокоился, что Борис Данилович задерживается в гостях. И направился к Жеребцу.
— Так он давно ушёл домой, — удивился купец.
— С кем? — насторожился Степан.
— С этим... как его... ну с вашим каким-то.
Жеребец напрягал память до боли в висках, но так ничего и не мог вспомнить. И наконец ухватился за знакомое:
— Да, с ним был наш Зерн.
— Какой ещё Зерн?
— Ну, перевозчик, он его перевёз с того берега. Да-да-да. Они, кажется, отправились рубить лозу.
— Какую лозу? Что ты мелешь?
— Да я подарил княжичу кинжал, а тот ваш ему и скажи: мол, на лозе надо опробовать. И они ушли.
— Но его доси нет дома, дурья голова! — с отчаянием прорычал Степан и кинулся назад, слабо надеясь, что княжич уже вернулся. Не найдя его, десятский напустился на своих гридей:
— Спите, сволочи, а княжича умыкнули.
— Кто?
— А я знаю? Може, збродни.
Степан кинулся к хозяину подворья.
— Давыд Давыдович, беда. Княжич пропал.
— Как пропал? Он же был у Жеребца.
— Он давно ушёл от него с кем-то... Да, кстати, кто такой Зерн?
— Это, кажется, перевозчик.
— С ним... С ним был этот гад, который... Где он живёт, покажите!
— Счас, счас, — засуетился Давыд Давыдович. — Я сам не знаю, отрок тебя проводит.
Мальчишка повёл Степана к реке и у самой воды показал покосившуюся избушку.
— Вот тут он живёт.
Ещё подходя к избушке, Степан услышал душераздирающую песню, несущуюся оттуда:
Эх, разлилась Волга широко-о-о,
На лодье не переплыть...
Он резко рванул дверь, шагнул через порог. В колеблющемся свете лучины увидел за столом двух дюжих мужиков, уже изрядно упившихся. На столе стояла корчага, глиняные кружки, россыпь вяленой рыбы. Питухи[179] дружно обернулись на вошедшего.
— Кто из вас Зерн? — спросил Степан.
— Ну, я, — промямлил один мужик. — А что?
— Куда ты дел княжича Бориса Даниловича?
— Перевёз на тот берег... ик, — икнул мужик. — Как велено было.
— Кем велено было?
— Ну этим... как его... А чёрт его знает, как его звали. Слушай, садись лепш с нами, выпьем по чарке. А?
— Ты, дурья голова, — шагнул Степан к Зерну и ухватил его за лохмы, — ты кому отдал княжича? А?
— Ты глянь, Ляксандр, — обратился Зерн к собутыльнику. — Они княжича туды-сюды таскают, а я, выходит, отдал.
— Ты чё пристал к человеку? — поднялся от стола Александр. — Не вишь, мы отдыхаем.
Почувствовав поддержку товарища, Зерн ударил по руке Степана, освобождая свои волосы.
— Ты не видишь, люди отдыхают? К ему по-людски... а он вишь...
Но Степан, свирепея, схватил его за плечо.
— Я тебя спрашиваю: куда ты дел княжича?
— Ляксандр, — со слезой обратился Зерн к собутыльнику. — Ведь обижаеть.
— Мы ему счас обидим, мы ему обидим.
В следующее мгновение Степан почувствовал, как крепкие руки обхватили его. Он попытался освободится от них, вывернуться, но плечом зацепил лучину, выбил её из держака, и она упала вниз, зашипев в воде стоявшей на полу посудины. В избушке стало темно. На Степана навалились двое, завернули ему руки за спину.
— Чё будем с им деить-то?
— Утопим, — отвечал Александр. — Дай верёвку, связать...
— Где я те возьму в тьме-то.
«А ведь утопят, черти драные», — подумал Степан и попытался вырваться. Но у пьяниц сила оказалась тоже немерена. Удержали.
— Ты гля, вырывается.