— А от отца этот ярлык должен наследовать я.
— Верно, Юрий, совершенно верно.
— Но отец мой умер раньше Андрея Александровича.
— Какая жалость, — сочувствовал хан, щуря глазки.
— И теперь на великокняжеский стол замахивается тверской князь Михаил, который не имеет на это никаких прав.
— Конечно, конечно, Юрий, не имеющий прав не может стоять на твоём пути.
Ах, как пело сердце Юрия Даниловича: «Какой славный этот Тохта, как всё понимает. Как сочувствует».
— Ступай, Юрий, отдыхай. Охоться, забавляйся. Мы подумаем. Посоветуемся. Всё учтём.
И князь Юрий удалился, окрылённый надеждой, и, встретив у своей кибитки милостника Романца, сказал ему:
— Всё. Хан мою руку держит. Не видать Мишке ярлыка великокняжеского.
— Ну и слава Богу, — крестился радостно Романец.
И Юрий Данилович отправлялся на охоту в сопровождении своих гридей и татарских нукеров, благо здесь, в низовьях Волги, был настоящий охотничий рай. Птицы носились тучами. Стоило в эту «тучу» пустить стрелу, и почти обязательно она попадала в цель, редко промахивалась.
А через день-другой звали к Тохте князя Михаила Ярославича. И он, представая перед великим ханом Золотой Орды, падал на колени и бил лбом в землю, приветствуя хана.
— Встань, Михаил, — великодушно разрешил хан. — Ты привёз большой выход, намного более московского, и я рад этому. Испей со мной кумыса.
Михаил пил кислое кобылье молоко, пересиливая христианское отвращение к этому поганскому напитку. Пил, приняв чашу, именуемую пиалой, из рук самого хана.
— Вкусно? — щурясь, с улыбкой спрашивал Тохта.
— Очень, — лукавил Михаил.
— Наш кумыс шибко полезный для здоровья, — говорил хан. — Если его всё время пить, ты всегда будешь чувствовать силу и бодрость. И всегда будешь хотеть баба... Хе-хе-хе.
— Великий хан, — поставив порожнюю пиалу, приступил князь Михаил к главному. — Как ты знаешь, у нас на Руси умер великий князь Андрей Александрович, а без великого князя, сам понимаешь, на земле разброд начинается и шатание, никто никого не слушается. И поскольку из нашего рода я остался старшим, прошу тебя дать ярлык великокняжеский мне.
— Да-да-да, —кивал Тохта, —конечно, на великом столе должен быть старший из рода. Если будет великим князем молодой, кто ж его станет слушать? Молоко на губах не обсохло, а он уж великий князь! Нехорошо, неправильно. Ты совершенно прав, Михаил.
«Всё, Юрочка, — думал, веселея от сладкой речи хана и от кумыса, князь Михаил, — мимо тебя ярлычок-то, мимо».
— Ступай, Михаил. Отдыхай. Охоться, бери моих нукеров. Мы посоветуемся, подумаем. Ты прав, конечно. Нечего щенятам учить старых псов, хе-хе-хе. Верно?
После ухода князя Тохта взглянул на своего ближайшего советника, спросил, ухмыляясь:
— Ну, что скажешь, Таитемир? Хорошо я взбодрил их?
— Хорошо, Тохта. Но ярлык-то великокняжеский один.
— Вот и славно. Пусть погрызутся над одной костью.
— Но они могут горло друг дружке перегрызть.
— А мы на что? Здесь не дадим. А на Руси пусть грызутся. Имар-Ходжа, скажи своим соколятникам, пусть устроят так, чтоб они ещё на охоте столкнулись. Вот потеха-то будет.
— Хорошо, повелитель, я постараюсь.
Сысой встретил князя встревоженным взглядом.
— Ну?
— Ярлык мне обещан.
— А недавно эта рожа Романец мне встретился, даже язык показал: не видать, кричит, вам ярлыка.
— Слушай больше дураков.
Ночью в своей кибитке, предоставленной ему татарами для жилья, он долго не мог уснуть.
— Ярославич? — позвал из темноты Сысой.
— Ну что?
— Мне один поганый говорил, что надо хорошенько Имар-Ходжу одарить, его шибко Тохта уважает, он за тебя похлопочет перед ним.
— Да я уж вроде всех одарил. И ханшу.
— Этому надо добавить.
— Хорошо. У тебя там что-нибудь осталось?
— Да, ещё несколько сороковок соболиных.
— Завтра возьми две-три, сходим к нему.
На следующий день пошли вместе к кибитке Имар-Ходжи, она у него оказалась красивой. Все кошмы были почти белыми, а по белому изукрашены мудреным орнаментом из красной ткани.
Увидев входящего князя, а особенно за спиной его слугу с мешком, догадался татарин, с чем идёт гость, вскричал радостно:
— О-о, князь Михаил, как я рад, что пришёл ты ко мне.
«Ещё бы не радоваться, морда поганая, — подумал Михаил. — Узрел мешок у Сысоя».
— А я только что думал, не позвать ли тебя на охоту, — продолжал Имар-Ходжа, — нынче в заливах так много гусей, лебедей.
— Но это ловища ханские, позволит ли он?
— О-о, он сам мне сказал: съезди с гостем дорогим на охоту, пусть отведёт душу, порадует сердце.
— Имар-Ходжа, я слышал, твои женщины очень любят соболей.
— О-о, эти женщины, им всегда хочется выглядеть лучше всех. Каждая считает себя самой красивой.
— Вот я принёс несколько «сорочек». — Михаил махнул Сысою, тот широким жестом вытряхнул из мешка три «сорочки». Мех зашрал, заблестел на кошме. Сысой туг же вышел, удалился.
— Прошу, Имар-Ходжа, прими этот подарок от чистого сердца.
— Спасибо, Михаил, спасибо, — заулыбался татарин. — Ты очень щедрый князь. Я думаю, что только ты достоин ярлыка великокняжеского.
— Похлопочи, Имар-Ходжа, перед Тохтой, замолви словцо.
— Я замолвлю, конечно, но понимаешь, Юрий обещал хану большой выход — по гривне с двух дымов.
— Имар-Ходжа, дым — это один очаг, а у очага может находиться и три и пять человек, а если семья большая, то и все десять. Представь, что ж это будет за выход, если, скажем, с десяти человек будет одна гривна?
— Конечно, это мало, — согласился татарин.
— А я обещаю гривну не с дымов, а с людей. С двух человек одну гривну. Как?
— О-о, это очень хороший выход будет. А если Юрий предложит больше?
— Не предложит, Имар-Ходжа, он недавно ходил воевать, у него казна пуста.
— Хорошо, Михаил, я всё понял и донесу Тохте. Не сомневаюсь, что ярлык великокняжеский получишь ты. Аллах свидетель, я буду за тебя. Садись и выпей со мной кумыса, ты у меня дорогой гость.
Князь Михаил, сняв сапоги у входа, прошёл и сел на кошму рядом с хозяином кибитки, с трудом подогнул под себя ноги по-татарски, взял из рук татарина пиалу с кумысом.
«Господи, прости мне грех сей неумышленный, пью погань не ради желания, но по принуждению лихому», — пробормотал про себя Михаил и выпил до дна.
— Вкусно? Правда? — спросил татарин.
— Правда, — согласился Михаил поморщась, едва удерживаясь от желания сплюнуть.
— А что морщишься?
— Кисло. С непривычки.
— Ничего, привыкнешь.
И Имар-Ходжа снова начал наполнять Михайлову пиалу.
— Спасибо, Имар-Ходжа, я больше не хочу. Я пойду.
— Сиди, Михаил. Нехорошо убегать из гостей, выпив всего одну пиалу. Неуважительно по отношению к хозяину.
— А сколько ж надо?
— Не меньше трёх, а лучше пять, — отвечал татарин и, поднеся свою пиалу ко рту, добавил: — А ещё лучше семь.
«Господи, — взмолился Михаил, — я же на век опоганюсь».
Однако после третьей пиалы он почувствовал лёгкое приятное головокружение и уже не вспоминал о своём грехопадении.
«A-а, была не была, попрошу своего духовника Марка, он замолит».
И уж поганское питьё не казалось ему таким противным. Наоборот, даже глянулось, как оно отдавало в нос. После пятой пиалы Имар-Ходжа похлопал в ладони и, когда на входе появился молодец, сказал ему:
— Агач, завтра съезди с моим другом, князем Михаилом, на охоту. На Жёлтой протоке много гусей. Пусть постреляет мой друг.
— Хорошо, — отвечал нукер.
— Да смотри, чтоб никто не чинил ему обиды.
— Я понял, аке.
К выезду на охоту Сысой подготовил два лука — князю и себе. У одного ослабла тетива, он подтянул её, пока она не «запела», как струна на гуслях. Проверил все стрелы, некоторые пришлось подтачивать на камне, набил стрелами два колчана.
Кроме Сысоя князь взял с собой ещё двух гридей. Выехали верхами на зорьке. Впереди ехал Агач, возле которого бежали две собаки, за ним следовали гуськом остальные.
Не доезжая Жёлтой протоки, остановились и дальше пошли пешком, оставив коней под присмотром одного из гридей.
Через высокий камыш добрались до воды. Агач молча поднял руку, призывая спутников к тишине и вниманию. Чистая вода просматривалась через камыш, оттуда доносилось кряканье, гоготание, свидетельствовавшие о множестве птиц на протоке.
Собаки настолько взволновались близостью дичи, что Агачу пришлось взять их на сворку и всё время поглаживать, успокаивая. Знаками татарин предложил охотникам изготовиться, и князь Михаил с Сысоем, достав из сагайдаков луки и из колчанов стрелы, возложили их на тетиву.
Над ними стремительно пронеслась стая уток, и Агач отрицательно покачал головой: не стреляйте.
Но вот с протоки донеслось хлопанье больших крыл, оттуда стали подниматься в воздух гуси.
Первый гусь проплыл над их головами столь неожиданно, что они не успели натянуть луки. Гусь загоготал, видимо предупреждая собратьев об опасности. Но следующему гусю Сысой прямо в брюхо всадил стрелу и тут же выхватил из колчана другую. Раненый гусь вздрогнул, но продолжал лететь, заметно снижаясь. Агач спустил одного пса, и тот помчался в ту сторону, куда улетел подбитый гусь.
Князь первого своего не поразил, но слышно было, как стрела шоркнула по перьям крыла. Только в третьего ему удалось попасть, и Агач спустил со сворки второго пса, и тот умчался догонять снижающегося подранка.
Сысой подбил ещё одного и, поскольку псы ещё не вернулись, побежал за ним сам, стараясь не выпускать из виду.
Гуси, обнаружившие наконец опасное место, стали облетать его стороной, и стрелять по ним уже было бессмысленно.
Где-то взлаяли собаки и послышалось рычанье, визг и грызня.