— Что это? — удивился Святослав.
— Казна брянская, Святослав Глебович.
— Ты что? Ограбил его?
— Зачем, князь? Увёл тихо, мирно. Они если спохватятся, так в Смоленске уж.
— Нехорошо, Фалалей, — сказал, тая усмешку, князь, и тот понял всё наоборот.
— Я подумал, Святослав Глебович, чем же ты будешь расплачиваться с нами? Ведь ты ж по десять гривен обещал.
— Да, это верно, Фалалей, обещал. Я как-то не сообразил. Но что ж он так казну спрятал, Василий-то, что ты достал её?
— Э-э, нет, он хорошо спрятал, очень хорошо. На дне бочки была, под тряпьём разным. Поэтому и думаю, что не скоро хватятся, в Смоленске разве заглянут.
— А признайся, Фалалей, с такой казной не хотелось тебе на волю рвануть? А?
— Хотелось, князь, — признался Фалалей. — И ребята звали.
— Так что ж ты?
— Ну, наперво тебя пожалел, Святослав Глебович, как ты тут без меня да без казны будешь оборачиваться. Ну, и потом посчитал, что лучше тысяцким быть, чем татем. А? Больше уважения.
— Правильно посчитал, Фалалей, — засмеялся князь.
5. ДВУХКУННАЯ ПОКУПКА
Родион Несторович отфохал себе дворец за Неглинной не хуже княжеского. Мог бы и лучше, но умный боярин понимал — задевать самолюбие князя себе дороже. А потому, давая наказ городовику-строителю на постройку хором, так и сказал:
— Пусть будет чуть пониже, чуть поменее, но не хуже, чем у самого.
Терем отстроили, отстрогали и резьбой изукрасили, что пасхальное яичко. Двор загородили, ухватив земли десятины три. Оно и понятно, тут и конюшни, сараи, амбары, кузницы, медовуши, клети жилые для челяди, поварни и даже собственная ткацкая и бондарня. Мало того, вокруг подворья боярского настроили своих клетей его слуги и собственные гриди. Срубили и свою церкву.
Родион Несторович, приведший с собой из Киева чуть ли не две тысячи душ и оттого ставший в Москве вторым человеком после князя, имел среди челяди мастеров почти по любому ремеслу. Кузнецы его могли что угодно отковать: и меч, и копьё, и топор. Древодельцев было у Родиона своих около двух десятков. Оттого и отстроился он быстро. Своя ткацкая, свои швецы у боярина, могут такие порты, или кафтан, или даже шубу сшить, что не угадаешь, московского они пошива иль царьградского.
На новоселье своё пригласил Родион Несторович князя Юрия Даниловича с ближними боярами. Приехал высокий гость вершним в сопровождении тысяцкого Протасия и нескольких милостников. Хотел Родион встретить князя у ворот, да приворотный сторож-разиня не успел загодя предупредить хозяина, пришлось встречать у крыльца.
— Ну, кажи, как устроился, — сказал Юрий Данилович, слезая с коня и передавая повод подбежавшему слуге.
— Милости прошу, дорогой князь, в хоромы, откушать хлеба-соли и медов наших, — расплылся боярин в лучезарной улыбке.
— Ты кажи, кажи хозяйство, — повторил гость, не спеша вступать на крыльцо.
— Пожалуйста, — молвил Родион Несторович радушно, хотя по интонации можно было догадаться, что это ему почему-то не по шерсти пришлось.
Он подозвал кого-то из слуг, приказал коротко:
— Беги. Предупреди всех.
И когда Родион повёл высокого гостя осматривать двор, то все работники встречали их у дверей, низко кланяясь подходившему князю.
Первое, чем заинтересовался князь, это была конюшня. Если медвяницу прошёл, даже не взглянув на кланяющихся ему медоваров, то у конюшни остановился и даже кивнул конюхам, дружно поклонившимся ему. Мало того, сказал:
— Ну что, молодцы, кажите скакунов.
Не нравилась эта дотошность князя Родиону Несторовичу, не нравилась. Опасался он возбудить в нём зависть, не зря ж хоромы строил «чуть пониже, чуть помене». Но что делать? Назвался груздем... И повёл сам князя по конюшне.
Юрий Данилович с интересом разглядывал в стойлах коней, возле некоторых останавливался и делал довольно точные замечания:
— А этот, видать, норовистый.
Конюхи, шедшие следом, переглядывались, выразительно кивали головами: «Ты гля, точно».
— Ну, а этот, наверно, весьма резв. Весьма.
— Угадал, Юрий Данилович, — сказал Родион. — Не зря Вихрем зовётся. На нём я под Переяславлем Акинфа срубил.
— За Акинфа тебе ещё раз спасибо, Родион Несторович, — усмехнулся князь. — Надеюсь, это не последний из моих недругов?
— Конечно, Юрий Данилович. О чём речь?
И чтобы предупредить возможную просьбу князя отдать ему Вихря (уж очень долго тот осматривал коня), Родион молвил:
— Мы с Вихрем ещё не одну голову кинем к твоим ногам, князь.
Понял ли Юрий неуклюжую уловку боярина, Бог весть, но, похлопав по крупу Вихря, произнёс:
— Хорош, хорош, — и проследовал дальше.
Заглянул Юрий Данилович и в загородку, где содержались кобылы. Там Родион Несторович решил расщедриться:
— Выбирай любую, князь. Дарю.
— Я подумаю, — усмехнулся Юрий.
От мысли, что князь догадался о его уловке, там, в загородке жеребцов, боярин даже покраснел.
Потом прошли к кузнице, откуда доносился звон наковальни. Боярин было хотел возмутиться, что кузнецы не встречают князя у дверей, как велено было. Но старший кузнец опередил его:
— Железо раскалили, Родион Несторович, ковать надо было. Прости.
В кузницу князь не стал входить, постоял в дверях, посмотрел на удалую работу молотобойца и, обернувшись к тысяцкому, сказал:
— Примечай, Протасий, куда наконечники да копья заказывать можно.
— Да я уж смекнул, Юрий Данилович, — отвечал тысяцкий.
— Железо токо давайте, — сказал Родион Несторович. — Накуём хоть гору.
Возле поварни встретили гостя женщины-поварихи. Одна молодка держала поднос со свежими пирожками. Поклонившись, предложила:
— Отведай, пресветлый князь, только что с жару.
Юрий внимательно глянул в лицо девушке. Сероглазая, пухлогубая, краснощёкая, видно, пироги не только печёт, но и потребляет вдоволь.
— А какие у тебя, красавица? — спросил Юрий.
— Эти вот с зайчатинкой, эти с визигой, а энти сладкие, с ягодкой.
Тут Родион Несторович, поощрённый вниманием гостя к пирогам, молвил не без гордости:
— Лучшая моя пирожница, такую в Москве не сыщешь.
— Попробуем, — сказал Юрий, беря пирожок с визигой. Откусил. Качнул головой: — И верно, вкусно. Протасий, пробуй.
Тысяцкий взял пирог, за ним потянулся к пирогам и Романеи и, подмигнув девице, молвил со значением:
— А я с ягодкой люблю.
Девица зарделась маковым цветом.
— Вот эти пожалте.
Ещё князь посетил соколятню, она оказалась у боярина почти в запустении — сидели на седале два старых ястреба.
— Э-э, Родион Несторович, это не ловцы, — молвил Юрий Данилович с нескрываемым удовольствием. — Приходи ко мне, я тебе подарю парочку крепкокогтистых соколов. Эти не промахиваются.
— Спасибо, Юрий Данилович, — отвечал боярин, довольный, что хоть соколятня не в зависть гостю стала.
Обойдя весь двор и вернувшись к крыльцу, князь заметил:
— У тебя, Родион Несторович, прям город свой, всё-то есть здесь, и даже портомойня.
— В нашем богатстве твоя сила, князь, — отвечал боярин вполне искренне. — Пожалуй за стол теперь, Юрий Данилович. А то, поди, всё простыло там.
В светлой горнице был уставлен закусками и корчагами с медами невеликий стол. За него и уселись хозяин с сыном Михаилом, князь с тысяцким, нашлось местечко и для милостника Романца.
Родион Несторович сам разлил хмельное по чаркам, взял свою.
— Ну, Юрий Данилович, спасибо тебе, что не побрезговал нашим домом, освятил своим приходом наш двор и наше новоселье. Твоё здоровье, князь.
Выпили по чарке, хозяин сразу начал наливать по второй. Юрий понял, что все ждут его слова.
— Ну что, Родион Несторович, я рад, что ты пустил на Москве крепкие корни и уже на рати успел доказать преданность нашему дому и что, глядя на тебя, потянулись к нам другие бояре из Киева. Чем больше прибудет к нам таких людей, как ты, тем сильнее будет наша Москва. Уже сегодня, опираясь на таких людей, как ты, Родион Несторович, я могу справиться с любым княжеством, которое захочет потягаться с Москвой.
— Я подумал, Юрий Данилович, что теперь никто того не захочет, — ввернул словцо Родион.
— Есть некие, которым неймётся нас копьецом пощекотать. Есть, — сказал Юрий Данилович, опрокидывая в рот очередную чарку.
После третьей чарки князь высказал пожелание музыку послушать.
— Счас будут лицедеи, — с готовностью отозвался хозяин. — Михайла, зови.
— У тебя, никак, и лицедеи свои? — удивился князь.
— Да нет, Юрий Данилович, то мой конюх и тесляр выкомаривают.
Явились музыканты, один с двенадцатиструнной кобзой, а второй с ложками.
— А ну, вдарьте мою, — приказал Родион.
Грянули струны кобзы, ложечник запел:
За Днепром широким, на горе высокой
Стоит город красный — Киев златоглавый,
Там живут поляне — воины лихие.
Трещат на Почайне лавки от товаров.
И плывут из греков паволоки, сласти.
Нет богаче града на Днепре бескрайнем.
После песни князь взглянул испытующе на взгрустнувшего Родиона, спросил:
— Уж не скучаешь ли по Киеву, Родион Несторович?
— Скучаю, князь, — вздохнул боярин. — Но того уж нет там, о котором песня пелась. Нет. После Батыя всё ещё не оправился город. Да и вряд ли оправится, покою там никакого от поганых. Митрополит не зря ж утёк во Владимир. А ну, хлопцы, плясовую.
Музыканты заиграли плясовую, откуда-то как чёрт из-под лавки выскочил лихой плясун и так затопал, что половицы заходили ходуном, на столе чарки закачались.
Князь не заметил, когда из-за стола исчез его милостник Романец. Потом пили ещё. Захмелевший князь угощал музыкантов. Они исполняли ещё песни, и грустные и весёлые.