Начало темнеть, и слуги внесли два трёхсвечных шандала, установили меж блюд на столе. Веселье продолжалось.
— Я выйду по нужде, — шепнул в ухо князю Протасий, поднимаясь из-за стола.
— Глянь там, куда Романец пропал.
— Хорошо.
Тысяцкого долго не было, а когда появился в дверях, поманил к себе князя, чтобы сказать что-то.
Тот вылез из-за стола, кивнув музыкантам, чтоб продолжали, подошёл к тысяцкому.
— Худо, Юрий Данилович, — зашептал Протасий. — Романец какую-то девку сильничает за поварней.
— Да ты что?
— Ей-богу.
— И ты не вступился?
— Так там уже того... вершится, что мне его, за яйца стягивать?
— Тьфу. Ну, я ему покажу, — разозлился князь. — Иди за стол, я тоже вроде до ветру отлучусь. Ну, я ему покажу в гостях гадить.
Юрий Данилович вышел на крыльцо. С звёздного неба улыбался молодой месяц, пытаясь хоть чуть осветить притихшую землю. Князь решительно направился к поварне и посреди двора столкнулся с Романцом.
— Ты?
— Я, — отвечал милостник.
— Где был?
— Ну это... справил нужду и... это...
— Не ври, стервец, — ухватил князь его за грудки. — Ты что ж, сукин сын, пришёл в гости, а сам сильничать?
— Я не сильничал, Юрий Данилович.
— Как не сильничал, когда тебя только что Протасий видел на девке.
— Но она сама... Ей-ей, сама, по обоюдному согласию. Ей-ей, Юрий Данилович.
— Я тебе, стервец, всыплю по-обоюдному. Иди за стол. Ну! Погоди, я отолью, вместе пойдём.
Князь прямо посреди двора справил малую нужду, поглядел на месяц. Романец стоял переминаясь. Юрий спросил:
— Как девка-то?
— У-у, — обрадовался Романец смене настроения господина. — Ягодка, ей-ей, Юрий Данилович.
— А если я тебя женю на этой «ягодке»?
— А можно?
— А чего ж нельзя-то. Спортил девку, надо покрыть грех.
— Не, Юрий Данилович, она уж распочатая была. Она мне ещё днём мигнула. Я ж говорю, всё по согласию.
— Так женишься али нет?
— Если можно, то беспременно, Юрий Данилович, но она из рабынь, говорит.
— Значит, купим. Как её звать?
— Стюрка.
— Стюрка, — повторил князь. — Гм. Стюрка. Ну, идём, жених.
Они вернулись в горницу, где музыканты наяривали какую-то весёлую мелодию. Сели за стол к уже наполненным чаркам. Князь взял свою, выразительно кивнул в сторону кобзаря, тот тут же кончил играть.
— Родион Несторович, — начал Юрий, — нам у тебя понравилась одна девица-рабыня, не продашь ли её нам? А?
— Господи, Юрий Данилович, да я буду рад подарить тебе любую.
— То не мне, Родион, вот милостнику моему понравилась одна.
— Да не всё ли равно, тебе ли, милостнику. Дарю.
— Нет, Родион Несторович, ты ж её покупал?
— Да.
— Вот и нам продай. Назначай цену.
— Ну как это? Я — да с тебя, — смутился боярин.
— Вон с него, с него, — указал, улыбаясь, князь на Романца.
— A-а, продавать так продавать, — махнул рукой боярин. — Гони две куны за девку.
— Две куны? — удивился князь. — Ты серьёзно?
— Серьёзно.
Обернувшись к Романцу, князь скомандовал:
— Плати, дурак, пока купец не раздумал.
Романец сунул руку в карман, вытащил несколько монет, молвил разочарованно:
— У меня лишь ногаты, кун нет.
— Гони ногату, — засмеялся Юрий, — чай, не обеднеешь.
И все за столом рассмеялись: столь мизерной была плата, назначенная за рабыню.
— Вы хоть скажите, какую девку покупаете? — поинтересовался наконец хозяин, принимая ногату.
— Спорку.
— Стюрку?! Эх, — крякнул Родион.
— Что? Уже и пожалел?
Родион Несторович поскрёб потылицу.
— Да это ж моя пирожница. Ну что делать? Слово дадено — девка дарена.
— Куплена, Родион Несторович, куплена, — смеясь, поправил Юрий Данилович. — Вот и обмоем покупку. Романец, пей, чертяка, задарма девку получил. Да благодари хоть.
— Спасибо, Родион Несторович, — бормотал растроганно Романец. — Спасибо, Юрий Данилович. Век не забуду этого... Век благодарен буду... Спасибо.
Вскоре изрядно захмелевшие гости засобирались домой. Поднялись из-за стола, благодарили хозяина, желали дому его новому благополучия: не гнить, не гореть, не разваливаться.
Вышли во двор. Гриди подъехали, подвели гостям коней. Романец помог затяжелевшему князю взобраться на седло, разобрать поводья. И только подошёл к своему и занёс ногу к стремени, как Юрий Данилович сказал:
— Да, а где ж наша двухкунная покупка? Родион Несторович?
— Я завтрева пришлю. Спит пока девка.
— Э-э, нет. Сейчас давай, боярин. Утром ещё передумаешь. Мы ещё и не зрели, чего там купили.
— Михайла, иди разбуди Стюрку, — сказал Родион Несторович. — Тащи сюда. Да не рассусоливай, люди ж ждут.
— А где она спит-то?
— Ну где? В клети каля поварни.
Сынок боярский и впрямь рассусоливать не стал (с рабыней-то этого ещё не хватало), приволок девку в ночной длинной домотканой сорочке, простоволосую. Она была испугана.
— Могла б накрыться, дура, — выговорил ей боярин.
— Так они ж меня выдернули, рта раскрыть не дали.
— Ну ладно. Вот что, Стюрка, тебя купил эвон тот молодец княж. Поняла?
— Ага.
— Ты теперь в его воле.
— Ага.
— Сейчас поедешь с ним.
— Ага.
— Чего заагакала, как сорока, — озлился Родион.
Но, видно, до Стюрки наконец дошло, что её отдают как раз тому, кто её только что так сладко тискал за поварней. И она опять же «агакнула», не скрывая радости.
— Тьфу, — сплюнул Родион Несторович.
И все рассмеялись. Смеясь, князь скомандовал:
— Ну, давай садите её, да едем.
— Сюда, сюда, — похлопал Романец своего коня по крупу. — Ко мне.
— Михайла, пособи ей, — приказал Родион Несторович.
Тот подвёл Стюрку к коню, подхватил под мышки, подкинул. Она взвизгнула от щекотки. Вцепилась в Романца. Ноги Стюркины оголились выше колен.
— Прикройся, срамница, — зашипел боярин.
— Ды как я, — пыталась девка подтянуть подол на коленки. Их только и прикрыла.
Князь с тысяцким поехали вперёд, за ними Романец с своей двухкунной покупкой, а с ним рядом и следом другие княжьи гриди, начавшие сразу зубоскалить:
— Романец, дай хошь пощупать. А?
— Гляди, сотрёт «маньку», не склеишь.
— Гы-гы-гы, хе-хе-хе.
Видно, смешки донеслись до князя, и он догадался, с чего развеселились его гриди. Обернулся, сказал громко:
— Прекратите, жеребцы. Кого услышу, всыплю сотню плетей.
И сразу стихли гриди, как утопли. Через мост въехали в Боровицкие ворота и, когда прибыли к княжьему дворцу, Юрий Данилович неожиданно легко спрыгнул на землю, кинул повод, подошёл к Романцу, протянул руки вверх к его спутнице.
— Ну, девонька, давай пособлю сойти.
— Да что ты, Юрий Данилович, — залепетал Романец. — Да я сам. — Мигом слетел с седла.
Князь видел расширенные глаза Стюрки, не то от испуга, не то от волнения. Приказал:
— Ну, падай, я держу.
И девка, ойкнув, повалилась в горячие руки князя. Юрий ощутил под руками её тёплые подмышки, под большими пальцами упругие груди и почувствовал, как пересохло во рту, застучало в висках и вспыхнуло в нём неутолимое желание. Поставил её на землю.
— Ну, идёмте во дворец, — сказал князь и обернулся к Романцу. — Живо распорядись насчёт огня.
Гриди уводили коней на конюшню. Романец кинулся к поварне, споткнулся, упал, выругался. Вскочил, побежал дальше.
— Иди за мной, я путь ведаю, — сказал князь девке и пошёл к крыльцу.
Она шла за ним, притихшая, робкая, давно усвоившая, что следует за щупаньем грудей.
На крыльце возле балясины, князь остановился, остановилась и Стюрка на ступеньку ниже. Молчали. Наконец в стороне поварни явился огонёк-другой, то шёл Романец с шандалом[184], прикрывая огонь ладонью, дабы ночная сырость не погасила свечу.
Когда он стал подниматься на крыльцо, князь сказал:
— Иди вперёд. Свети.
— Куда прикажешь, Юрий Данилович?
— В опочивальню. Куда ж ещё?
Они так и шли по переходам — впереди Романец, с шандалом, освещая дорогу, за ним князь и сзади Стюрка. Поднялись наверх, вошли в опочивальню.
— Поставь на столик у ложа, — сказал князь, опускаясь на лавку. — А ты, — обратился к Стюрке, — сыми мне сапоги.
Девка присела перед князем на колени, ухватила правый сапог за носок и пятку, потянула за пятку. Романец, поставив шандал на столик, стоял там.
— Ну, ты чего? — взглянул на него князь. — Ступай вон.
— Так я... это...
— Ишь ты, ещё сладкого захотел? Теперь мой черёд. Ступай, ступай. Ну!
Романец, посапывая, вышел, осторожно прикрыл дверь.
Девка сняла с князя сапоги, поднялась с колен, стояла, теребя пальцами свою домотканую сорочку.
— Иди ложись, Стюр, — сказал негромко Юрий. — Я счас разденусь. Приду.
Она подошла к ложу, несмело наступила на край его коленкой. Князь засмеялся коротко, ободрил:
— Смелей, Стюр. Лезь под одеяло.
Сам, быстро раздевшись, прошёл босым до ложа, дунул на свечи сильно, погасил их и, взвизгнув от восторга, прыгнул на ложе и, дрожа всем телом, схватил девку, притянул к себе. Она привычно раскрылась ему навстречу. Жаркая. Желанная. Шептала ласково:
— Сюда, сюда... Вот... Милый... Хороший.
Он был неистов, неумолим и, казалось, нескончаем. Даже она утомилась.
Отдышавшись после первого сближения, Стюрка задремала. И казалось, лишь смежила веки, как он полез к ней снова. Ничего не попишешь — князь. Пришлось Стюрке с прежней страстью являть своё постельное мастерство.
«Ну, теперь-то, наверно, успокоится», — подумала после этого, вновь пытаясь уснуть. Он опять разбудил её, требуя новых ласк.