— Я вот что тебе посоветую, Юрий Данилович, возьми с собой побольше даров. Может, удастся отдариться.
— Это само собой, — согласился Юрий. — Заеду в Москву, захвачу казну с собой, мехов, драгоценностей.
— Можно и Новгород пощипать.
— Нет-нет. Новгород нельзя. Вон наместник тверской пощипал, и дали ему по шеям. Новгороду я дал облегчение, пусть так и остаётся. Он твёрже за нас будет стоять. Славянам-то кто потакает, за того они и вопят на вече.
Алчедай не разрешил Юрию взять с собой много гриди.
— Зачем? Моих воинов-татар вполне достаточно. Что ли мы тебя не укараулим?
И опять эта ненавистная ехидная ухмылка. Если б кто из своих так посмел ухмыляться, князь бы ему всю рожу плетью исполосовал. А этот лыбится, погань. Знает свою силу.
Разрешил татарин князю взять с собой и Стюрку.
— Бабу можно. Она в дороге годится. Это вещь нужная. Хе-хе-хе.
Передав своего засёдланного коня Романцу, Юрий Данилович влез в телегу к Стюрке, опустил холщовую занавеску. Так и он никого не будет видеть, и встречные его не узрят.
Наконец тронулась коляска, закачался, заскрипел короб, зацокали вкруг копыта татарских коней.
— Словно в полон везут, суки, — процедил сквозь зубы Юрий Данилович.
Рядом, у плеча, Стюрка точила слёзы, лепетала всхлипывая:
— Хосподи, и за что ж нам такое наказание?
Это раздражало князя, он отталкивал от плеча её голову, ругался грязно:
— Не каркай, ворона. Заткнись!
16. ПОБЕДА МИХАИЛА ЯРОСЛАВИЧА
Хан Узбек, отпуская от себя Михаила Ярославича, придал ему двух послов татарских Таитемира и Имар-Ходжу, старого знакомца князя. С этими послами шёл и татарский отряд конников.
— Я отпускаю с тобой самых уважаемых моих людей, — сказал Узбек. — Они подтвердят на Руси твоё право на великокняжеский стол. И не только словом, но, если понадобится, и оружием. А с недоброжелателем твоим Юрием Московским я разберусь, пусть только явится.
Михаил Ярославич возвращался на Русь окрылённым. Ещё бы, его великокняжеский ярлык был снова подтверждён, а главный соперник, Юрий Данилович, вызван к царю на расправу.
Правда, во Владимире несколько охладил его торжество митрополит Пётр:
— Однако неладно, сын мой, тащить поганых за собой в наш дом. Ох, неладно.
— Но их навелил мне хан, владыка. И потом, Даниловичи доброго слова не понимают. Не успел я отъехать, а они уж в Новгороде уселись.
— Я их не оправдываю, сын мой. Но и тебя одобрить рука не подымется. По Андреевой стежке пошёл, князь, по Андреевой. А она к добру никогда не приводила. Ай запамятовал?
Где ж тут запамятовать? Любой приход татар на Русь добром никогда не кончался, даже когда являлись они вроде с благими намерениями — помирить перессорившихся русских князей. Всегда уходили в Орду, хорошо нагрузившись и ополонившись.
Родная Тверь встретила князя Михаила с великой радостью. Ещё бы! Отсутствовал едва ли не два года. Сыновья выросли, возмужали. Дмитрий почти вровень с отцом стал, правда, потоньше. Узнав о его противостоянии с новгородцами в подробностях, князь похвалил:
— Вот и хорошо, что миром разошлись.
Он понимал — сцепись Дмитрий со славянами, наверняка был бы разгромлен, а то и убит. Слава Богу, обошлось.
Однако ждала в Твери великого князя и неприятная новость: только что полученная потаённая грамота от Данилы Писаря, в которой сообщалось, что князья Афанасий Данилович и Фёдор Александрович собираются идти на Торжок и далее на Тверь.
— Ну что ж, — молвил, хмурясь, князь, — встретим. Как говорится, на ловца и зверь бежит.
— Но князь Фёдор, сказывают, немцев побил в кореле, — заметил Дмитрий. — Удачлив вельми. И смел, говорят.
— Говорят, что в Москве кур доят. Пойдёшь со мной, Митя. Попробуем рога сломить Афанасию с Фёдором. Они тут без меня, вижу, обнаглели.
Победа над немцами в корелах вскружила голову Фёдору Александровичу, поэтому, собираясь в поход на Тверь, они с Афанасием решили обойтись без мизинных ратников.
— Нам достанет дружины, — сказал князь Фёдор.
Это отчасти объяснялось экономией. Большой полк — большие траты. А ныне время в Новгороде нелёгкое. Кое-как оклемываются славяне после пожара, после двух голодных годов. А тут снова рать. Да и никто Новгороду пока не угрожает. Не настроен был Новгород на драку, хотя дружину князьям вооружил хорошо, отпустил с ними посадника с тысяцким: «Идите, воюйте, добывайте собе чести, а городу славу».
Два супротивных полка — новгородский и тверской — встретились недалеко от Торжка. Выстроились, исполнились к сече.
Михаил Ярославич послал татарский отряд во главе с Таитемиром в обход новгородцам.
— Укрывайся за лесом в лощине и нападай не ранее меня, — наказал князь. — Начну я. Когда втяну всю их дружину в сечу, тогда и ударишь сзади.
— Хорошо, — согласился татарин, отлично понимая, что чем позже он вступит в сечу, тем лучше для него. Меньше потеряет, больше возьмёт.
— И ещё. Князей бери живыми. Они мне живыми нужны. Особенно Афанасий.
Лукавил несколько князь Михаил, не очень-то они ему нужны были. Но не хотелось стать убийцей родственников, хотя бы и дальних. Афанасий вспомнился почему-то замерзшим, сопливым, зарёванным мальчишкой, когда он сбежал с Александром от старшего брата. И вот, пожалуйста, то прибегал с жалобой, а ныне с мечом пришёл на заступника.
«Ах ты, чертёнок, — думал об Афанасии князь Михаил. — Ну погоди, пленю, я тебя тоже за уши оттаскаю, как когда-то Юрий в Москве. Зажило ухо-то, зажило. Забыл? Я напомню».
Наказал и Фёдору Акинфовичу, занявшему место в челе полка:
— Афанасия мне живого доставь. Слышь, Фёдор?
— Попробую, Михаил Ярославич, — неуверенно отвечал Фёдор, не забывший ещё гибели отца, который собирался пленить переяславского князя Ивана Даниловича, а вместо пленения Ивана свою голову потерял.
Иван Акинфович встал на правом крыле и тоже получил от князя приказ: «Афанасия взять живым». Иван сразу догадался: «Ага, жалеет сродного брата». Но обещал гораздо твёрже Фёдора:
— Попадётся, не упущу, Михаил Ярославич.
Новгородский посадник с тысяцким и Фёдором, посовещавшись, решили Афанасия к сече не приобщать: «Ещё молод! Пусть со стороны посмотрит».
И князь Афанасий Данилович остался с несколькими ближними гридями на опушке леса, откуда плохо было видно поле предстоящей сечи. Один из гридей по его приказу забрался на самый верх крайней берёзы.
— Смотри за боем и всё сообщай мне.
Тот, усевшись на развилке, обрубил засапожником несколько веток, заслонявших зрелище, и крикнул:
— Князь, я всё хорошо вижу.
— Ну, что там?
— Тверичи, кажись, пошли... Да, да, левым крылом мчатся на наших. И чело двинулось.
— А князь Фёдор где?
— Он под прапором[199]... Вот выхватил меч и помчался на них... Да... Да...
Потом наблюдатель умолк, но и без него Афанасий видел, как схлестнулись там, на поле, сражающиеся.
— Чего молчишь?
— Да худо дело, князь.
— Говори, дурак, что худо?
— По дальней лощине нам в спину пробираются, кажись, поганые.
— Ты что?! — взволновался Афанасий. — Серьёзно?
— Да куда уж серьёзней. Это татары, князь.
— Олфим, — обернулся князь. — Скачи, предупреди посадника или тысяцкого: татары в засаде.
Гридь хлестнул коня, поскакал туда, где клубилось сражение.
— Не найдёт он там их, — вздохнул кто-то за спиной. Афанасий взглянул вверх, крикнул зло:
— Ты чего молчишь, где?
— Так там каша, князь.
— А татары? Татары где?
— Там же.
— Где там же?
— Ну в лощине.
— Что они делают?
— Стоят.
— А Олфима видишь? Где он? Что делает?
Тот, наверху, не отвечал. Афанасий озлился того более:
— Ты оглох там?
— Нет.
— Что с Олфимом?
И опять наверху молчание. Афанасий закричал:
— Почему не отвечаешь, гад?!
— Татары пошли! — заорал громко сидевший наверху.
— Где Олфим, тебя спрашиваю?
— Фимку срубили... Наши бегут... Стяги кинули... Татары насели... Посадника убили...
Наблюдатель кричал уже без подстегиваний, а внизу встревоженные гриди без команды князя подтягивали поводья, шевелили плетьми, готовые в любой миг сорваться с места.
Афанасий Данилович был в растерянности: «Как же так? Фёдор же обещал, что разнесёт их в пух и прах. Откуда взялись татары?»
Наконец сверху донеслось паническое:
— Надо тикать, князь.
И наблюдатель, ломая сучья, кубарем слетел вниз, отвязал поводья, вскочил в седло.
Все кинулись было в сторону, но гридь, только что свалившийся сверху, заверещал:
— Не туда-а! Там татары. Вот сюда, через лес.
Разгром новгородцев был сокрушительный. Даже сам Михаил Ярославич не ожидал этого. Конечно, свою роль сыграли конники Таитемира, врезавшиеся в тылы славян. Но как в дальнейшем выяснилось, новгородский полк был чуть ли не вдвое меньше тверской стороны. Пожалуй, это и предопределило исход сражения. Ратников-пешцев, набиравшихся обычно из мизинных, на этот раз не было, понадеялись на княжьих конников, столь доблестно справившихся с немцами в корелах. Но тут счастье изменило новгородцам.
В скоротечной сече погибли посадник и тысяцкий, но князь Фёдор ускакал. Не оказалось ни среди убитых, ни среди пленных и Афанасия Даниловича.
Вечером у костра Михаил Ярославич, собрав начальников, говорил:
— Завтра я с Таитемиром скачу следом за остатками их до самого Новгорода. Жало у змеи не вырвано, пока Фёдор с Афанасием на воле. Ты, Иван Акинфович, с Дмитрием остаёшься на костях[200]. Соберёте оружие, коней, телеги, пленных заставите рыть скудельницы и схороните павших.
— Всех? — спросил Иван.