— Давай-кось, сынок, положим тебе под голова.
— Что, бабушка?
— Вот полешко осиново. К утру головушка и выздоровеет.
— Неужто пособит?
— Обязательно, сынок. Головна-то боль осинового духу боится. Давай положим.
Михаил Ярославич поднялся, сел. Бабка положила полешко в изголовье, прикрыла дерюжкой, молвила ласково:
— Лягай, сынок, лягай. Почивай.
Князь лёг, бабка перекрестила его, пошептала какую-то молитовку, поплелась к печи. Кряхтя, забралась на неё. Притихла там.
На полене, ощущаемом через дерюжку, не засыпалось, но усталость, накопившаяся за день, быстро сморила князя. Утром, проснувшись, он действительно не ощутил боли. Даже повеселел.
— Сысой, гля. А ведь права бабка. Выздоровел. Ты вели-ка в телегу кинуть осиновых полешек с полдюжины. Пригодятся, глядишь.
Он подошёл к печке, где, скрючившись в комочек, лежала босая старуха.
— Ну, спасибо, баушка. Вылечила. Чем наградить-то тебя?
— Не за што, сынок. Полегчало, и слава Богу.
Князь сунул руку в калиту, вынул гривну, положил перед лицом старухи.
— Вот, купи себе, что захочешь.
— Какой из меня покупник, сыночек. Да и де покупать-то? Ежели б из одёжи чё. Мёрзну всё, кровь-то остыла уж.
— Сысой, принеси какой-нито кожушок и что там на ноги потеплее.
Сысой ушёл и воротился с овчинной шубейкой и чунями, тоже шитыми из овчины. Накинул кожушок на старуху. В выцветших глазах бабки заблестели слезинки. Лепетала растроганно:
— Ой, Хосподи, за что мне счастье-то такое? Дай вам Бог здоровья, сыночки, и пути доброго.
— Спасибо, бабушка.
И в это утро хорошее настроение было у Михаила Ярославича. Голова не болела, а в памяти нет-нет да всплывала осчастливленная старуха. Думалось: «Как мало ей надо для счастья, кожушок и чуни. А нам? А мне? Мне-то что надо для счастья?» И не мог ответить на этот вопрос, не знал, в чём же заключено счастье для него. Что его могло обрадовать так, как эту несчастную старуху? И чтобы уж не думалось об этом, решил: «Оправдание перед ханом. Вот что станет моим счастьем». А что за этим? За этим жизнь. Наверно, это и есть счастье — жизнь. Но об этом догадываешься, увы, слишком поздно. На краю пропасти.
29. СУДИЛИЩЕ
Узбек обвёл сердитым взглядом приближённых советников — князей, темников, нашёл среди них двоюродного брата своего, окликнул:
— Чолхан.
— Я слушаю, повелитель, — отозвался тот, привставая.
— Вот уже более месяца живёт в Орде князь Михаил, ожидая моего решения. Слишком много наговорили на него Юрий и Кавгадый. Так много, что я начинаю сомневаться в его вине. Кавгадый плёл, что Михаил собирается бежать к немцам, что он никогда ко мне не приедет. Михаил приехал и живёт у нас. Не значит ли это, что он ни в чём не виноват? Вот ты, Чолхан, возглавишь суд, который и должен решить, виновен князь Михаил или невиновен. Если виновен, я велю казнить его, если не виновен — верну ему мои милости. Ты понял?
— Понял, повелитель.
— Поскольку один человек может ошибиться, я назначаю к тебе судей-помощников Казанчия и Сабанчия, и от вашего суда я буду ждать единогласного решения. Слышишь? Единогласного. Если кто-то из вас троих будет не согласен с решением, я его не признаю законным.
— Я понял, высокий брат мой.
Кавгадый, узнав о назначении судей, бросился к Юрию Даниловичу.
— Хан назначил суд над Михаилом. Нам очень важно засудить его, иначе нам самим не поздоровится.
— Что ж твой Сарык, разиня, прохлопал его в дороге?
— Он ждал его по-над Волгой, а Михаил ехал Доном.
— Может, попробовать его здесь убить?
— Что ты, что ты, Юрий. Подозрение сразу на нас падёт. Узбек и так уж сердится на меня за то, что я говорил, что Михаил никогда не приедет. А он явился.
— А судьи-то кто?
— Главный судья, Чолхан, — сродник Узбека, спесив очень. А два других, Казанчий и Сабачий, мои хорошие знакомые. С этими я договорюсь. Эти будут на нашей стороне. А Чолхану надо хороший подарок послать. У тебя есть что?
— Найдётся.
— Вот и поклонись подарком. Хорошо бы лис связку послать. Он лис любит. Но главное, нам надо налегать на смерть твоей жены, отравил её Михаил, и всё. Для Чолхана это обвинение очень важно, она ему сродной сестрой доводилась. Ты — муж Колчаки, ты особенно на это налегай, что-де погубил он твою семью, разбил твоё счастье. Скажи, что она уже беременна была.
— Но она не была беременна.
— Кто сейчас проверит? Говори, была, что погубил Михаил твоего наследника. Этого, мол, я никогда не прощу.
Суд начался в отдельной кибитке, у входа в которую были разложены два костра. Меж ними предстояло пройти не только судьям, но и свидетелям и подсудимому. Огонь должен был очистить входящих от дурных мыслей и намерений.
Вокруг кибитки стояли оружные воины, дабы никто и ничто не могло помешать справедливому суду.
Судьи уселись на кошме у дальней стенки кибитки. Слева сели Юрий и Кавгадый, направо, лицом к ним, был посажен подсудимый князь Михаил.
— Князь Михаил, — начал медленно и важно Чолхан, — на тебя пожаловался твой младший брат Юрий, что ты без всякой причины ходил на него ратью, захватил в плен его жену — нашу сестру Кончаку и отравил её. Что ты скажешь в своё оправдание?
— То, что Юрий первый пошёл на меня ратью, и не один, а поднял против меня Новгород. Я вынужден был напасть на него. Он, убегая, бросил и брата своего младшего, и жену. Княгиня Агафья содержалась у меня в чести, в отдельной хоромине, кормилась с моего стола. И никто её не травил, она умерла своей смертью.
— Чолхан, позволь мне спросить подсудимого, — сказал Кавгадый, поднимая руку.
— Спрашивай, — разрешил Чолхан.
— Князь Михаил, а почему ты не отдал мне княгиню, когда я просил её у тебя?
— Я хотел отдать её мужу, князю Юрию.
— А может, ты уже задумал тогда отравить её?
— Повторяю, у меня этого и в мыслях не было.
— Кто может проникнуть в мысли человека, — вздохнул Кавгадый. — Но княгиня Агафья была отравлена. Перед смертью её сильно рвало едва ли не с кровью.
— Я не видел, она умерла без меня.
— А я знаю. Нам рассказывал князь Борис, вернувшийся из полона. И потом, ты не отдал тело княгини её мужу. Почему?
— Он и не просил, и не присылал за ней.
— Чолхан, спроси об этом самого князя Юрия, — посоветовал Кавгадый.
Чолхан посмотрел на Юрия, словно раздумывая, и наконец выдавил:
— Ну?
— Я посылал за телом княгини людей, но Михаил не отдал её, — сказал Юрий, не моргнув глазом.
— Он врёт, — возмутился Михаил. — И тебе не стыдно?
— Князь Михаил, — вмешался Казанчий, — ты наносишь оскорбление свидетелю.
— Но если он врёт...
— Мы должны верить ему. Ведь тело княгини так и не было передано ему.
— Я послал к нему старейшего своего боярина послом с предложением мира, а князь Юрий убил его.
— Я мстил за жену, — быстро нашёлся Юрий.
— Да, это законное право, мстить за своих родных, — поддержал Юрия Чолхан.
Михаил Ярославич видел, что суд явно берёт сторону Юрия, выслушивая внимательно все его обвинения и не давая князю Михаилу до конца оправдаться и в открытую не доверяя его словам. Мало того, и Кавгадый вдруг выдвинул обвинение против великого князя, который перебил у него много татар, а многих пленил.
— Но я же на следующий день воротил тебе их. И даже одарил вас всех.
— Мёртвых как воротишь, князь? — оскалившись, ехидно спросил Кавгадый. — Ты ныне пред судом татарским и за убитых татар должен отвечать.
— А не ты ли, Кавгадый, просил меня тогда не говорить хану о том, что и ты участвовал в драке? Просил. Умолял.
— Я? Просил? — вытаращил удивлённо глаза Кавгадый. — Я был послом великого хана, стал бы просить тебя? Нехорошо, князь Михаил, придумывать то, чего не было.
И Михаил Ярославич увидел, что суд поверил не ему, а своему татарину. И перестал говорить. А когда Чолхан обратил на это внимание, сказал:
— А о чём мне говорить, если вы не верите ни одному моему слову.
Судьи переглянулись меж собой, перекинулись несколькими словами, и Чолхан объявил:
— Можешь отправляться в свою вежу, князь Михаил. О нашем решении будет объявлено тебе позже.
Михаил Ярославич вышел, прошёл меж очищающих огней. Уже вечерело. Он шёл мимо кибиток в удручённом состоянии духа. Сзади послышалось тарахтенье колёс. Он отступил в сторону, дабы пропустить телегу, но возчик, сидевший в плетёном коробе, придержал коней и спросил:
— Князь Михаил Ярославич?
— Да. А в чём дело?
— Садись. — И возчик подвинулся. — Да поскорей.
— Ты кто? — спросил князь.
— Я русский. Фалалей. Прошу тебя, князь, садись. Я друг твой.
И только Михаил Ярославич влез в тележку, в коробок, возчик перепоясал пару лихих коней плетью: «Но-о-о, милай!» Они хватили почти с места в елань, так что тележка моталась за ними, едва не несясь по воздуху.
Вскоре они вырвались из города, помчались по степи. Михаил Ярославич наконец спросил:
— И куда ж мы гоним?
— К свободе, князь. К свободе.
— А ну-ка останови.
— Зачем? Отъедем подальше, пока не хватились.
— Останови. Как тебя зовут?
— Фалалей. Тр-р-р, — натянул вожжи возчик.
Кони перешли на хлынь, потом на шаг и вскоре встали.
— К какой свободе ты собрался везти меня, Фалалей?
— Михаил Ярославич, татары собираются убить тебя. А я хочу спасти. Я сам был в рабах у них. Потом бежал в горы к ясам[218]. Теперь я там свободный человек. Бежим, князь, они примут тебя.
— А с чего ты взял, что меня убьют?
— Да вся Орда говорит об этом. Тебя вызвали на смерть, Михаил Ярославич. На смерть.
— А ты как попал сюда?