единственным пионером науки об акустике из Здания 20: молодой инженер-электрик Амар Боуз, недовольный только что купленным компонентом аудиосистемы, поспешил в лабораторию, чтобы проверить, можно ли смастерить что-нибудь получше. Там он в корне изменил устройство динамика и основал Bose Corporation. DEC, Digital Equipment Corporation, главная движущая сила машинных вычислений до эпохи настольных компьютеров, стала другой значимой технологической компанией, зародившейся в Здании 20.
Всему этому сопутствовала хаотичная и беззаботная атмосфера — настолько всепроникающая, что склад в Здании 20 оккупировал бездомный ботаник, слонявшийся по коридорам корпуса в 1960-1970-е. MIT попытался выселить его и проиграл дело в суде. Думаете, это миф? Но Джерри Леттвин и Моррис Халле подтвердили, что ботаника не выдумали. «Он отказался от работы в Филдовском музее естественной истории в Чикаго, чтобы остаться призраком Здания 20», — рассказывал Леттвин в интервью Boston Globe.
Здание 20 было уродливым и неудобным, но обитатели его любили. Президент MIT 1970-х Джером Визнер описывал его как «лучшее здание университета», а Джерри Леттвин говорил, что у корпуса был «особый дух — дух, вдохновлявший творческую деятельность и рождение новых идей». Затем он добавил, что это была «колыбель института». «Пусть и хаотичная, но, Боже мой, сколько в ней всего зародилось!»
Вопрос: почему?
Когда люди прославляют Здание 20, они зачастую указывают на то, чем восхищался сам Стив Джобс: свойство сталкивать случайных людей. Таким же хаотичным там было и все остальное — например, непонятная система нумерации офисов. Так, если вы хотели найти отдел военно-морских исследований — потомка RadLab, — то вам нужно было проследовать в комнату 20E-226. Но где ее искать? С цифрой 20 все понятно — она указывала на Здание 20. «Е» обозначала крыло Е, которое было зажато между крылом А с одной стороны и крылом D — с другой. Крыло C располагалось дальше. Крыло В было основой, соединявшей все остальные крылья вместе (по логике, B нужно было бы заменить на А, А — на В, Е — на С, а С — на Е). 226 означало комнату 26 не на втором (американском) этаже, а на третьем. Здание 20 было одним из редких сооружений в Америке, где по собственной инициативе приняли британскую систему нумерации этажей.
Благодаря такому до абсурдного неэффективному способу организации отделов сотрудники постоянно терялись и попадали туда, куда заходить не собирались. Более того, поскольку Здание 20 было малоэтажным и широким, случайные встречи происходили не в лифтах, где чаще всего можно услышать бессодержательную болтовню, а в длинных коридорах, располагающих к полноценным беседам.
Немаловажно и то пестрое сочетание исследователей, между которыми могли завязаться такие разговоры. В начале 1950-х Здание 20 включало не только отделы, которые были пережитками военных времен, — ядерной науки, управления полетами, «Отделение программ управляемых ракет», но также лаборатории по изучению пластмасс, клеевых веществ, акустики, электроники и даже аванпост факультета архитектуры — мастерскую светотехники. В течение последующих 10 лет к ним прибавилась группа обработки данных MIT, а также лаборатория по исследованию льда, MIT Press и студенты-хакеры из Клуба железнодорожно-технического моделирования.
В этой смеси можно было найти мастерские ученых-ядерщиков и лабораторию исследования электроники, фотолаборатории, материаловедческую лабораторию и испытателей автомобилей на солнечных батареях, которые использовали коридоры здания как проезжую часть и парковки. Здание 20 даже стало пристанищем мастерской по ремонту фортепиано (о ней предупреждала табличка «территория без компьютеров») и отделения Подготовки резервного офицерского корпуса, располагавшегося рядом с кабинетом антиноменклатурного лингвиста Ноама Хомского{18}.
Благодаря такой беспрецедентной хаотичности стали возможны взаимодействия между исследователями-новаторами, которые и привели к столь невероятным результатам. Кто бы мог подумать, что работа инженеров-электриков в клубе железнодорожного моделирования станет толчком к появлению хакерской культуры и видеоигр? Или что сотрудничество отделов радиоэлектроники, музыки и акустической лаборатории приведет к рождению таких инноваторов, как Bose Corporation и Bolt, Beranek and Newman?
Никто не мог предположить ничего подобного, да никто и не пытался. Кавардак в Здании 20 царил благодаря общей безнадзорности. Где MIT разместил отделы по дисциплинам, которые никуда не вписывались, исследователей без привилегий, недофинансированные проекты, студентов-любителей, словом, все, что по какой-то причине не казалось значимым? В самую захолустную дыру, которую только можно было отыскать. Если бы Здание 20 не стало сосредоточением хаоса, тех странных уз сотрудничества никогда бы не возникло.
Другой ключевой элемент успеха Здания 20 заключался в том, что пространство корпуса можно было легко переоборудовать. Системы технического обеспечения — вода, телефонная связь, электричество — монтировались снаружи, проходили вдоль потолков, коридоров и поддерживались кронштейнами. Неэстетичное решение, но удобное. Исследователям нравилось, что к любому источнику энергии можно было подключиться самому, в зависимости от текущей задачи. Преподаватель инженерного дела Пол Пенфилд, долгое время обитавший в Здании 20, вспоминал: «Мы знали, что при необходимости протянуть провод из одной комнаты в другую не нужно звонить в административно-хозяйственный отдел или выкладывать тысячу долларов за услуги электрика и монтажника. Вместо этого можно было самому взять электродрель или отвертку, просверлить стену, перекинуть коммуникации — и все, дело сделано в течение дня, а не полугода (пока до твоей заявки у кого-нибудь дойдут руки)».
Можете представить, что бы там натворила команда по очистке столов из Kyocera?
С одной стороны, современный дизайнер офисных помещений одобрил бы проект Здания 20: современные пространства принято разрабатывать по стандартам, предписывающим свободную планировку перегородок. Но сегодня мало где найдешь безграничные возможности по реконфигурации, которые были в том самом корпусе MIT: когда Джерольд Закариас и его команда разрабатывали атомные часы, они попросту объединили пару этажей лаборатории, чтобы лучше приспособить ее для исследований.
Настоящее преимущество Здания 20 было не столько в свободной планировке, сколько в уверенности его обитателей в том, что у них есть возможность (пусть и негласная) вносить изменения, пусть и хаотичные. Сооружение было попросту до того неприглядным и обошлось университету в такие копейки, что, по словам Стюарта Бренда, автора книги «Как учатся здания», «никого не волновало, что ты там делаешь».
В отличие от работников Kyocera или Chiat/Day, решения принимали сами обитатели Здания 20. Хизер Лехтман, профессор материаловедения и археологии, рассказывала Бренду: «Мы и правда чувствуем, что это наши владения. Мы их создали, мы ими управляем». После того как Джером Уизнер стал президентом MIT в 1971 году, он все равно сохранил свой тайный кабинет, скрытый в недрах Здания 20. Почему? Потому что «никто не жаловался, когда ты приколачивал что-нибудь к двери».
Университет или корпоративный исследовательский центр может и должен создавать междисциплинарные пространства, в которых сработавшиеся команды сообща работают над новыми задачами. Но хаос, царивший в Здании 20, был за рамками даже самой либеральной кросс-культурной доктрины, которую способны вынести официальные лица. Интересно было бы посмотреть на того отважного председателя правления, который приютил бы и любителей строить модели поездов, и бездомных ботаников.
Когда Здание 20 наконец снесли в 1998 году, в MIT устроили самые настоящие поминки. Пол Пенфилд организовал поминальную службу, чтобы «помочь всем пережить этот скорбный момент».
Корпус заменили универсальным архитектурным символом статуса — сооружением, которое, как и штаб-квартиру Chiat/Day, спроектировал Фрэнк Гери. Stata Center, открытый в 2004 году, был задуман как символ творческий энергии. Чтобы понять, как оно выглядит, представьте одну из архитектурных взрывных фантазий Доктора Сьюза{19}. которые воплотились в кампусе MIT. Архитектурные критики оценили хаотичный флер, исходивший от Stata Center. Роберт Кэмпбелл изливал свои чувства в газете Boston Globe: «Облик центра представляет собой метафору свободы, смелости и творческого характера исследований, которым предстояло развернуться в его стенах»[102].
Но архитектурная метафора свободы, смелости и творчества сама по себе еще не является проводником этих качеств. Простецкий экстерьер недорогого Здания 20 представлял собой настоящий хаос. А вот его замена, спроектированная с помощью компьютера и педантично возведенная за $300 миллионов, — это лишь представление прагматичного автора о том, как должен выглядеть хаос. Со Stata Center вскоре начали возникать проблемы, включая снег, который скапливался на безумных формах окон, а затем срывался вниз под собственным весом, причиняя разрушения[103]. Членов администрации MIT все это разозлило так, что Гери и подрядной организации выкатили судебный иск.
Но главной проблемой такой планировки были не снежные комья. Незадолго до того, как Stata Center должны были ввести в эксплуатацию, журналист из Wired выловил одного из светочей MIT, компьютерного гуру Джеральда Сассмэна, и попросил у него комментарий о новом здании.
С презрительной улыбкой Сассмэн высказал все, что необходимо было сказать: «Я об этом не просил»[104].
Унаследованная от Chiat/Day мода на игровые комплексы и причудливые декорации в офисах по-прежнему сохраняется, особенно в творческих отраслях. За прошедшее десятилетие самой упоминаемой в СМИ штаб-квартирой стала Googleplex компании Google, расположенная в Маунтин-Вью, Калифорния, с горками и столами для пинг-понга. Прессе, как это часто бывает с необычными офисными пространствами, комплекс сразу вскружил голову.