Вводящие в замешательство ситуации всегда притягивают внимание, как утверждал Брайан Ино. Озадаченные водители осторожно двигались вперед: они так медленно проезжали через Оудехаске, что Мондерман мог больше не измерять их скорость радаром. Эрл Винер узнал бы логику: благодаря столкновению водителей с возможностью мелких ошибок вероятность последних перерасти в трагические была значительно снижена.
Мондерман был самым знаменитым членом небольшой группы специалистов по дорожному движению во всем мире, который выступал против тенденции разумной стратегии по созданию безопасного дорожного потока. Обычный подход заключается в том, чтобы предоставить водителям самые ясные указания, что они должны делать и где они должны ехать: светофоры, полосы для автобусов, полосы для велосипедов, левосторонние и правосторонние светофоры, ограждения для пешеходов и, конечно, знаки, установленные на любой доступной поверхности и запрещающие или разрешающие различные маневры. Ловейплейн в голландском городе Драхтен был подобной типичной развязкой, и аварии были распространенным явлением. Раздраженные пробками водители иногда пытались победить светофоры, прорвавшись через развязку на скорости, — либо они с нетерпением следили за светофорами, а не за другими участниками движения (в городских условиях около половины всех дорожных аварий происходит у светофоров[262]). С торговым центром на одной стороне развязки и театром на другой пешеходы во многих случаях также становились препятствием.
Мондерман применил свою магию беспорядка и создал так называемый squareabout{45}. Он отказался от всех явных средств контроля. Их заменила площадь с фонтанами, небольшая травянистая кольцевая развязка в одной части, узкие места, через которые велосипедисты и пешеходы могли пересечь транспортный поток, с небольшим количеством дорожных знаков. Система была похожа на пешеходную зону за исключением того лишь факта, что к площади со всех четырех сторон направлялось прежнее количество машин. Пешеходы и велосипедисты должны были пересекать поток, как и раньше, но теперь их не защищали светофоры. Это не выглядит безопасно, с чем согласились и местные жители. Squareabout однозначно заставляет понервничать — пути водителей, велосипедистов и пешеходов хаотично «переплетаются» между собой.
И все же squareabout работает. Транспортный поток движется медленно, но редко приостанавливается надолго. Число автомобилей, проходящих через развязку, выросло, однако перегруженность снизилась. Squareabout безопаснее, чем развязки со светофорами, которые существовали раньше, при этом число дорожных аварий снизилось в два раза. Это происходит именно потому, что squareabout кажется опасным, а не безопасным, каким является на самом деле. Водители никогда не знают, что произойдет или куда поедет следующий велосипедист, и в результате этого они едут медленно и пребывают в постоянном ожидании проблем. Хотя squareabout и выглядит рискованным, но не угрожающим: на невысокой скорости, ставшей привычной для развязки, водители, велосипедисты и пешеходы могут установить зрительный контакт и рассмотреть друг друга как людей, а не угрозу или препятствие. При демонстрации squareabout заезжим журналистам Мондерман показывал свой коронный номер — он закрывал глаза и шел спиной навстречу транспортному потоку. Машины плавно ехали вокруг него, даже не сигналя.
В искусственно хаотичном squareabout Мондермана водители никогда не имели возможности бессознательно смотреть вперед и переключаться на режим автоматического вождения, так нам всем знакомый. Хаос заставляет их быть внимательными, разбираться в ситуации и наблюдать друг за другом. Эта площадь — хаос в сочетании с замешательством. Именно поэтому она выполняет свою функцию.
8. Устойчивость
В 1968 году Ричард Плохман, немецкий профессор по лесоведению, обратил внимание на страшный секрет лесного хозяйства. Спустя 200 лет после того, как Иоганн-Готлиб Бекман очистил древние лесные массивы и превратил их в аккуратные ряды норвежской ели, немецкие леса стали погибать.
В «Лесоведении Федеративной Республики Германия» Плохман писал, что «чистые насаждения» норвежской ели, создавшие столь благоприятные условия в первые годы после работы Бекмана, «прекрасно росли во времена первого поколения, но показали удивительный упадок уже во времена второго». Выработка древесины сократилась на четверть, и снижение продолжалось. Проблемы начались довольно быстро — во времена второго поколения саженцев. Однако деревья живут достаточно долго, так что понадобился век, чтобы понять, что что-то пошло не так.
Немцы назвали недуг Waldsterben, или «синдром смерти леса». В 1986 году Западная Германия выпустила набор памятных марок с сообщением: «Спасите наши леса в последний момент».
Что происходило? Односторонняя сосредоточенность немецких лесников на лесоматериалах дала обратный результат. По словам эколога Криса Мейсера, простая уборка упавших и мертвых деревьев привела к потере практически трети диких видов нелетающих птиц. Кажется, что такие потери не имеют отношения к работе ученых-лесоводов, которые стремились к максимально «устойчивой выработке древесины» и, что характерно, к «минимальному разнообразию». Спустя время они изменили экологию леса, что привело к поражению деревьев грибком и другими паразитами. Новый аккуратный лес с деревьями одного размера и вида легко эксплуатировался не только человеком, но и паразитами.
Да, норвежская ель поначалу была выгодна, но это скрывало ненадежность ситуации. Первое поколение деревьев жило за счет плодородного чернозема, заложенного беспорядочным лиственным покровом спелого леса{46}. и корни создали глубокие каналы, высвобождаемые по мере гниения. Спустя время ель создала свой собственный кислотный чернозем, который ослабленной лесной экосистеме разложить сложнее. Почва постепенно уплотнялась, питательные элементы выносились, и деревья второго и третьего поколения уже имели неглубокие корни без питательных элементов.
Лесники не ожидали этого. Они были уверены, что их новые леса — простая, хорошо проработанная и высокоорганизованная система. Джордж Хартиг, представитель поколения, следующего за Бекманом, уверенно разработал таблицы с прогнозами по выработке древесины великого Егертальского леса на два века вперед, вплоть до 2019 года.
Такой прогноз оказался слишком самоуверенным. Разнообразие старых немецких лесов следовало воссоздать по крупицам, чтобы вновь появились мертвые бревна (бурелом), разнообразие растительности, в первую очередь деревьев, дятлы и даже определенный вид пауков. Станет ли этот искусственно созданный хаос успешной заменой нетронутого леса? Ясно только одно: попытка нанести на карту немецкие леса, количественно их измерить и в конечном счете навести порядок не только изменила их, но и практически убила. Выяснилось, что сохранить лес не так и просто.
В природе хаос зачастую говорит о здоровье — и это касается не только лесов.
В 1982 году австралийский врач-практикант провел самый знаменитый личный эксперимент с тех пор, как Бенджамин Франклин (возможно) запустил воздушного змея в грозу. Барри Маршалл был расстроен, поскольку лечил язву желудка, возникновение которой, по мнению медиков, объяснялось стрессом. В то время это заболевание считалось неизлечимым, но борьба с симптомами была фантастически прибыльным бизнесом, который привел к созданию первых сверхмощных лекарств «Тагамет» и «Зантак»[263].
Маршалл и его коллега Робин Уоррен придерживались иных взглядов. Они считали, что язву вызывает не стресс, а спиралевидная бактерия — Helicobacter pylori, и ее можно быстро вылечить с помощью курса недорогих антибиотиков. Никто не воспринимал эту идею всерьез, даже были сделаны крупные ставки, что теория эта — ошибка.
Твердо настроенный доказать свою точку зрения, Барри Маршалл выпил сосуд с Helicobacter pylori. Как и следовало ожидать, он стремительно заболел, получив воспаление желудка с зарождающейся язвой, а затем быстро вылечил себя курсом антибиотиков. Наконец Маршалл и Уоррен добились внимания. В результате в 2005 году они получили Нобелевскую премию по медицине.
Мы могли бы назвать эту историю триумфом тщательного наблюдения, австралийской отваги и чудес антибиотиков. Поговаривали, что гастроэнтерологи пытались уничтожить Helicobacter pylori, однако спустя два года после награждения Маршалла и Уоррена микробиолог из Школы медицины Нью-Йоркского университета Мартин Блейзер увидел, что эти бактерии могут быть полезными.
Блейзер обнаружил, что американцы, в кишечнике которых есть Helicobacter pylori, с меньшей вероятностью страдают от астмы. Дальнейшее лабораторное исследование на мышах показало, что намеренное заражение этими бактериями гарантирует, что у животных не появятся симптомы астмы. Блейзер и его коллеги также полагают, что Helicobacter pylori помогают предотвратить ожирение, регулируя выработку желудочного фермента грелина. Такой вывод они сделали на основе наблюдений за людьми и контролируемых экспериментов на мышах. Когда мышам давали антибиотики, Helicobacter pylori «уходили» из области желудка, и мыши набирали вес (отрасль интенсивного хозяйства в течение многих лет знала, что антибиотики помогают домашнему скоту прибавлять в весе, но не предполагала почему). Выяснилось, что если бактерии от худой мыши попадают к толстой, последняя похудеет[264]