Обычно Наима гуляла по району, чтобы размяться: обходила сквер и бассейн, баскетбольное поле, разглядывала лепные фасады, выкрашенные в общей цветовой гамме. Сегодня она отправилась на поиски нового жилья – проверяла дверные замки, принюхивалась и оценивала площадь. Большинство домов она уже видела раньше; в основном они были разорены мародерами.
В конце концов, Наима выбрала дом мистера Ямамото на противоположном углу: за удобное расположение и за буйные заросли ярко-желтых роз у крыльца. Спартанская обстановка не привлекала мародеров, только на кухонном полу поблескивало битое стекло. Зато тут были двойные двери, в которые легко пройдет бабулина кровать. Исправный замок. Целые окна. Нормальный запах. И никаких ковров и дорожек – рассадников блох.
Настоящий оазис.
– Спасибо, мистер Ямамото, – сказала она вслух.
Мистер Ямамото предлагал довезти их с бабулей до пустыни Мохаве на своем кроссовере, но отказу явно не огорчился. С дочерью и внуками его машина и так была забита под завязку. Взамен он зачем-то вручил ей коробку со специями. Мистер Ямамото вечно делал подарки невпопад: например, на Хэллоуин раздавал мандарины вместо конфет. До болезни они с бабулей вместе выгуливали собак. Как и она, он был пенсионером. И, как и все, оставил большинство вещей дома.
Старые бабулины часы показывали половину восьмого утра, хотя небо больше походило на вечернее. Наима уже выдохлась, а самое трудное было еще впереди.
Бабуля спала на боку – в той же позе, в которую ее уложила Наима в четыре утра, бережно подоткнув подушки. Поразительно, как быстро и безжалостно рак уничтожил жировую прослойку на некогда пухлых щеках. Да и все тело с каждым днем как будто сморщивалось.
«Умерла?» – задалась привычным вопросом Наима.
Нет, жива. Грудь бабули поднималась и опускалась в такт поверхностному дыханию. Поначалу, ошарашенная диагнозом, Наима вскидывалась на каждый стон и цепенела от ужаса, заподозрив маску смерти на смуглом морщинистом лице. Бабуле было почти семьдесят, но до болезни она выглядела моложе. Хотя седые волосы сохраняли густоту и упругость, лицо одряхлело; казалось, бабуля и дня не протянет.
Но она все время умудрялась протянуть еще день. А затем и следующий.
Под рукой у бабули всегда лежал звонок. Правда, ей уже не хватало сил долго нажимать на кнопку. Специальная больничная кровать – с надувным матрасом, оберегающим уязвимую кожу, – стоила им целое состояние. После эвакуации во всем округе отключили электричество, и Наима кое-как накачивала матрас старым велосипедным насосом. Получалось слабовато, но, по крайней мере, он не сдувался полностью.
От масштаба предстоящих дел голова шла кругом. Когда промывать и перевязывать бабуле пролежни – до переезда или после? Что ни выбери, пожалеешь.
Наконец она решилась. Движение в любом случае разбередит бабулины раны, так что лучше отложить перевязку на потом. Жаль, что мобильник не работает. Впрочем, звонить все равно некому, а об Интернете и вовсе мечтать не приходится. Тяжко, когда негде спросить совета.
Словно разбуженная флюидами ее сомнений, бабуля открыла глаза – когда-то живые и яркие, а теперь подернутые прозрачной пленкой.
– Детка, это ты?
Наима подошла к кровати. В нос ударил ненавистный запах мертвой плоти. Пролежни. Она погладила иссохшую бабулину руку. В ответ та попыталась стиснуть ее ладонь, но не смогла сомкнуть пальцы.
– Это я, бабуля, – сказала Наима.
Бабуля посмотрела на нее испытующим взглядом, как в тот раз, когда Наима поздно вернулась «из кино» со своим первым парнем, пропахшая травкой и сексом. Только сейчас вопросы можно было не озвучивать, а ответы они обе не желали слышать. Наима неделями изолировала бабулю от радио и телевизора; так что та не подозревала о масштабах эпидемии и не знала, что соседи покинули город.
– Мы переезжаем в дом мистера Ямамото. Тут слишком много блох.
– А… коты? – спросила бабуля.
– С ними все хорошо, – соврала Наима. После эвакуации она перестала кормить и пускать домой четырех бабулиных котов, так что они сбежали. Она днями плакала от жалости, но на воле хотя бы можно охотиться.
– И Танго? – встревоженно спросила бабуля. Быть может, заподозрила обман.
– Он все такой же толстый бандит.
Ей показалось, или бабулины губы тронула улыбка? У кровати стояло фото в рамочке: раскормленный черный кот Танго развалился у бабули на коленях, а Наима – она тогда как раз вернулась из колледжа и носила светло-голубую олимпийку с его символикой – обнимает ее за плечи. Кадр сделала Шанис, лучшая подруга Наимы и ее соседка с шестого класса. При виде сияющего от гордости бабулиного лица у Наимы сжалось сердце.
Бабуля стала прикрывать веки, но Наима схватила ее за руку, не давая уснуть.
– Мне придется перевезти твою кровать. Будет больно.
– Ничего страшного, детка.
Она всегда так отвечала, когда ей сообщали плохие новости.
Обезболивающими Наиму щедро снабдила Шанис; она работала медсестрой и выгребла все запасы, как только почуяла, что дела плохи. Благодаря Шанис у Наимы была коробка со шприцами, сотни таблеток оксиконтина, куча бутылок физраствора, мази и повязки для пролежней, специальные наматрасники и склад питательных коктейлей, которого хватило бы на взвод солдат. Правда, с тех пор как разъехались соседи, бабуля не могла ничего самостоятельно проглотить, так что Наима смешивала толченые таблетки с водой и вводила шприцом. Руки у бабули были исколоты, как у наркомана.
Наима наклонилась к бабуле сделать очередной укол, и горло сдавил спазм. Уже сейчас запах терпеть невозможно, а что же будет дальше?
Бабулины веки снова дрогнули, смыкаясь.
– Хочешь есть? – спросила Наима.
Бабуля беззвучно шевельнула губами.
Калом от нее не пахло, так что можно было отложить на потом замену пропитанного мочой наматрасника, бережное умывание губкой, обработку пролежней и кормление. Гигиенические процедуры подождут до переезда в чистый дом.
Мистер Ямамото всегда был педантом. Даже его розы до сих пор цвели по расписанию.
– Я люблю тебя. – Наима поцеловала бабулю в лоб, задержав губы на теплой истончившейся коже.
Дышала бабуля шумно. В последнее время присвист усилился от дыма.
К счастью, рак не затронул легкие, так что удушье бабуле не угрожало. Но вскоре обеим станет не хватать воздуха. Наима не догадалась попросить у Шанис кислородных подушек, ведь тогда еще никто не подозревал о будущих пожарах. Респираторы из коробки, завалявшейся в гараже, Наима занашивала до дыр. В запасе оставалось всего двадцать два.
Пока Наима прилаживала респиратор бабуле, та даже не открыла глаза. И впервые подала голос уже на улице: Наима почти поверила, что все обойдется, как вдруг колесо случайно съехало с дорожки на траву, и кровать основательно встряхнуло. От протяжного бабулиного вопля заложило уши.
– Прости, – словно мантру, забормотала Наима. – Прости, бабуля.
Бабулины глаза были широко распахнуты. Она бросила обиженный взгляд на внучку и перевела глаза на небо. На искаженном страданием лице мелькнуло изумление.
– Это дым, – пояснила Наима. – Леса горят.
Изумление растаяло, осталась только гримаса боли. Лесные пожары в их краях случались почти каждое лето. Все давно привыкли засыпать и просыпаться под вой сирен и рокот вертолетов. Вот и сейчас издали доносился шум вертолета и отрывистые неразборчивые команды из мегафона. Наима прислушалась, но в этот раз обошлось без выстрелов.
– Мистер Ямамото уехал с внуками в отпуск и пригласил нас пожить у него. – Наима пыталась отвлечь бабулю разговорами, но на очередной кочке та снова вскрикнула. – Прости, бабуля. Прости меня.
Уже на краю дорожки Наиму осенило, что можно было подогнать машину к дому. Багажник и пассажирское сиденье были забиты вещами, но задний ряд был свободен и застелен одеялами. Можно было помыть, переодеть и накормить ее на улице, а потом усадить в машину. Может, тогда крики были бы потише? И вообще, почему корчиться от боли в Футхилл-парке лучше, чем где-то на задымленной трассе?
Смог разъедал глаза. Наиме пришлось остановиться и вытереть слезы подолом майки. Она вдруг осознала, что забыла одеться после сна – так и ходила в майке и нижнем белье. И в тех самых белых носках. Пора заняться стиркой.
Крик сменился по-детски отчаянным всхлипыванием.
Наима сжала бабулину руку и бережно, по миллиметру, покатила кровать по неровному асфальту, навстречу пышным желтым кустам.
– Смотри, бабуля, – сказала она. – У мистера Ямамото цветут розы.
Бабуля глухо закашлялась под респиратором. И снова вскрикнула.
Когда Наима наконец поставила кровать в новом доме рядом с черным диваном и искусственной пальмой, бабуля плакала навзрыд.
Наима проклинала себя на чем свет стоит. Почему нельзя было вывести блох дома? Что на нее нашло? Виски пульсировали от мигрени. В последний раз она испытывала такую безысходность, когда по всем каналам стали трубить о новом трехдневном гриппе.
Словом, когда Наима сняла повязки, обнажив черно-красные язвы в бабулиной спине, плакали обе. В нос ударил резкий запах разложения. Над правой ягодицей зияла рана размером с лунку для гольфа. Несмотря на все старания Наимы, инфекция не отступала.
Девушка бессильно выругалась и принялась дрожащими руками чистить рану, слой за слоем соскребая нежную плоть, как учила Шанис.
Разумеется, бабуля не умолкала ни на секунду.
Наима не сдавалась, хотя горло сводил спазм, а глаза саднили от дыма. Наконец воспаленных тканей не осталось, зловоние улетучилось, а израненную плоть скрыла повязка с заживляющей мазью.
Она окунула губку в кувшин с кипяченой водой и принялась аккуратно подмывать бабулю. По сморщенным бедрам заструилась вода. Наима протерла узкую полоску лобковых волос. С удовлетворением отметила, что на коже нет раздражения от мочи. Хоть что-то в порядке.
Пришло время поесть, и Наима заглянула под медицинскую ленту, фиксирующую желудочный зонд у пупка. Все чисто. Она закрепила пакет с коктейлем на крючке, и питательный раствор медленно пополз по трубке в бабулин желудок.