Если бы речь шла не о конце света, я бы расхохотался.
Через несколько минут Тото останавливает фургон. Мы отъехали достаточно далеко, так что федералов можно не опасаться. Будем надеяться, что Хасвелл прав и фургон выдержит электромагнитный импульс, которого можно ждать в любой момент.
Мы выходим и, стоя рядом с фургоном, глядим на небо.
– Вот, забрал у покойника. – Тото протягивает мне мобильник. – Если есть кто-то, с кем бы ты хотел поговорить напоследок, я так думаю, еще пару минут телефоны будут работать.
Я смотрю на телефон.
– Я бы тебе позвонил. Всем остальным похер, жив я или уже сдох.
Я возвращаю телефон Тото, а он швыряет его в ближайшие кусты, потом смотрит на меня:
– Послушай…
– Вот только давай без сантиментов!
– Просто вдруг одним импульсом не обойдется… Я что хотел-то – чтоб ты знал, что я тебя люблю.
«Все будет хорошо», – думаю я, когда в небесах над нами, выше самых высоких облаков, вспыхивает термоядерное солнце.
Джейми Форд
Джейми Форд – правнук Мин Чунга, горняка из Китая, эмигрировавшего в Сан-Франциско в 1865 г. и взявшего западную фамилию Форд, тем самым запутав последующие поколения. Его дебютный роман «Hotel on the Corner of Bitter and Sweet» два года был в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс» и в 2010-м был удостоен «Asian/Pacific American Award for Literature». Его произведения переведены на 32 языка. Ведет блог на jemieford.com блог на о своей новой книге «Songs of Willow Frost», а также смотрите Twitter@jemieford.
Наш нескладный мир разлетится на осколки
Май 1910 года
Хотя дымом и не пахло, юный Дарвин Чен Ци сделал, как ему было сказано – открыл тяжелую железную дверцу и включил пожарную сигнализацию, извещая гостей и персонал роскошного сиэтлского отеля «Сорренто», что «Звездная скиталица» наконец прибыла. Великую комету называли по-разному – «Галактическая гостья», «Небесная странница», «Космическая пришелица» и даже, заранее, «Фиаско Фламмариона», но, в конце концов, и в газетах, и по радио устоялось «Скиталица». Это, во всяком случае, звучало куда лучше, чем простенькое «Дымящаяся комета 1882 года» – та и не произвела ни особой сенсации, ни общемирового помешательства и панических настроений, даром, что была видна даже днем.
Жалко, пятнадцатилетний Дарвин ее не застал – он тогда еще даже на свет не появился. Он родился в Гонконге больше десяти лет спустя – внебрачный ребенок британского военного моряка и китаянки. Попал в приют для таких же полукровок, а потом мальчика переправили морем в Сиэтл и отдали в услужение. Не самая худшая судьба, если подумать. Дарвин не получил никакой профессии, но зато умел говорить и читать по-английски. Да и вообще лучше умереть слугой в лучшем и новейшем отеле штата Вашингтон, чем жить королем в обитых толем лачугах у моря. Дарвин как-то побывал там во время особенно сильного отлива и не позавидовал беднягам, работающим на огромном паровом конвейере по разделке рыбы и роющимся в пропитанном нефтью иле в поисках съедобных моллюсков, которых продавали по полцента за фунт.
Стоя навытяжку, Дарвин погрузился в свои мысли, в то время как мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях из прошитого медными нитями ламе и шелковых перчатках до локтя торопились к лифту – всем не терпелось побыстрее оказаться на седьмом этаже, в ресторане «Над городом». Поймав, однако, на себе проницательный взгляд мистера Розенберга, владельца отеля, мальчик тоже сорвался с места, захватил в курительной комнате большой хьюмидор из испанского кедра и бросился к лифту для прислуги, в котором пахло каллами и ростбифом.
Гости располагались за чайными столиками в уютных кабинках и на спешно остекленных верандах под «Дикие вишни» Бетти Холл Кларк и незамысловатый регтайм на механическом пианино. Со всех сторон раздавались восторженные ахи и охи – в ночном небе извивались светящиеся пурпурные и сине-зеленые ленты северного сияния, предваряя, возможно, самый величественный финал из всех. Самые бесстрашные из клиентов отваживались выходить на галерею во флорентийском стиле и в сад на крыше и склонялись над перилами, чтобы лучше разглядеть далекую линию горизонта и огоньки суденышек на озере Вашингтон – медленно двигаясь по водной глади, слегка покачиваясь вверх-вниз, они вспыхивали светлячками в меду. Некоторые из смельчаков носили сдвинутые на макушку противогазы, словно на каком-то маскараде. Пожилые дамы закрывали лица плотными вуалями и не расставались со специальными «кометными» зонтиками, чтобы защитить себя от пыли и сажи, которые должны были вот-вот посыпаться с неба.
Дарвин как раз пристроил свой хьюмидор и принялся продавать кубинские сигары по десять центов за штуку, когда мимо прошла Люси Стрингфеллоу в своем ослепительно прекрасном розовом платьице и наколке в тон. На серебряном подносе девушки лежали нюхательный табак для дам и «кометные пилюли». Вошедшие недавно в моду голубые пастилки содержали в себе коллоидное серебро и помимо защиты от вредных газов сообщали коже принимавшего их изысканный пепельный цвет.
– Привет, Подарок, – поддразнила Люси, послав Дарвину воздушный поцелуй. – Я твоя до конца времен. Или до рассвета – смотря что наступит раньше.
Она была на год старше, на целый дюйм выше и вечно звала его не настоящим американским именем, а как угодно по созвучию – Подарок, Мандарин, Дракончик, Барвинок и даже Дорогуша или Дорогой. Последнее ужасно смущало, но было приятно.
Дарвин встретился с ней взглядом, но тут же поспешно отвел глаза.
– Как думаешь, она сегодня правда появится? Ложная тревога может повредить репутации отеля.
Люси кивнула в сторону горизонта.
– Мистер Розенберг сказал, в гидрографическом управлении получили сигнал с морского судна. Потом телеграф перестал работать – значит, «Скиталица» уже точно близко. Как северное сияние вспыхнуло, так радио тут же и отказало.
Сообщение о неработающем беспроволочном телеграфе испугало Дарвина. Ну то есть не то чтобы испугало, но все же заставило нервничать куда больше, чем он ожидал. Как-никак, все последние недели заголовки в «Звезде Сиэтла» пестрели цитатами Камиля Фламмариона, французского астронома. Тот подсчитал, что Земля будет целых пять часов проходить через хвост кометы, растянувшийся на миллионы миль и содержащий ядовитый газ циан – само название звучало зловеще. «Смертоносная пришелица отравит нашу атмосферу и принесет с собой страшную опасность для всего живого, причиняя слепоту, многообразные болезни, даже смерть», – предупреждал Фламмарион. А еще какой-то английский ученый из Королевской Гринвичской обсерватории предсказал, что мощная приливная сила заставит воды Тихого океана хлынуть в Атлантику.
Дарвин не знал, чему верить, как и все прочие. Отсюда, с верхнего этажа отеля, он видел собравшихся вокруг собора Святого Иакова, где служба должна была продолжаться всю ночь. Похоже, весь Сиэтл – да что там, весь мир – либо замаливал грехи, либо торопился наделать побольше новых.
– У тебя что-то бледный вид, – заметила Люси. – Ты хорошо себя чувствуешь, мой милый-дорогой?
Дарвин вспыхнул.
– Это все табачный дым, – соврал он, притворно закашлявшись и приходя в себя.
Пока раззолоченный цвет сиэтлского общества праздновал прибытие кометы, там внизу, на улицах многие вели себя совсем по-другому. Некоторые с ее приближением укрылись в пещерах или заброшенных шахтах горы Рейнир. Иные несчастные, снедаемые страхом, излишним религиозным пылом или тем и другим сразу, кончали с собой, пустив пулю в лоб или схватившись за оголенный провод. Другие выбирали более медленный путь, предпочитая упиться до смерти, и топили свой ужас в домашнем яблочном джине – стакан за стаканом, бутылка за бутылка, бочонок за бочонком. Тюрьмы переполняли свихнувшиеся из-за кометы. В газетах писали, как шериф где-то в Оклахоме спас девочку, которую отчим едва не принес в жертву под влиянием банды фанатиков, проповедовавших грядущий конец света.
Дарвин знал все это, но постарался вымученно улыбнуться.
– Мы потом посидим с тобой за чашкой чая, – пообещала Люси. – Когда вечеринка закончится. Устроим свой собственный праздник – надо же развлекаться, пока еще можем, верно?
Тоже улыбнувшись, она двинулась прочь. Дарвин смотрел ей вслед. Разве что в мечтах… Они жили под одной крышей вот уже три года, но ни разу не оставались наедине, ни на минуту, да и вообще почти всегда виделись только во время работы или за общим столом. Дарвин с другими цветными мужского пола – работниками кухни, сторожами, истопниками – обитал в восточном крыле полуподвала, куда даже лифт не ходил. Люси жила с прочей женской прислугой прямо под рестораном. Отдельное помещение на первом этаже было только у управляющего, мистера Эллиота, который крайне неодобрительно относился к любым контактам между персоналом разного пола, лишь совместный прием пищи нехотя терпел. Некоторые, особенно в последнее время, по наивности пытались встречаться в свои редкие выходные, однако такие парочки неизменно и скоро раскрывались. Конец света там или нет, но работу они теряли в момент.
Уж не заразилась ли и Люси этой кометной лихорадкой, уж не решилась ли она рискнуть? Мысль беспокоила Дарвина, но, услышав возгласы и общий гам с галереи, он вдруг подумал – а может, он и сам готов на это пойти?
– За конец света! – вознесся женский голос над ревом фортепиано и хлопками сразу дюжины пробок от шампанского.
Дарвин захлопнул крышку хьюмидора – вся публика устремилась наружу или прижалась к окнам, чтобы лучше видеть. Апокалипсис превратился в шутку, в повод для веселья, в материал для первых полос газет.
– Вот она! Огромная, просто невероятно! – выкрикнул кто-то.
– Боже п-правый, – с запинкой откликнулся другой севшим голосом, – какого черта она так близко?!
На глазах замершего от ужаса Дарвина вспыхнувший ослепительно-белый свет выхватил из темноты силуэты мужчин в костюмах с длинными фалдами и женщин в меховых накидках и шалях. Смех и жизнерадостные возгласы перешли в панические крики, раздался звук бьющегося стекла. Дарвин услышал громоподобный гул и невольно пригнулся. Стекла задребезжали в рамах. Запах гари, зловонного серного дыма наполнил все вокруг, огонь и молнии заполыхали в ночном небе. Публика толпой бросилась внутрь, словно застигнутые ливнем муравьи. Люди лезли друг через друга, в лифт набилось столько народу, что бронзовая решетка не закрывалась, и он превратился в раскачивающуюся, дергающуюся вверх-вниз клетку, набитую мычащими тушами в роскошных нарядах.