Барбара смотрит ему в лицо. Кажется, все двенадцать миллиардов погибших ждут объяснения. А он и сам не понимает. Быть может, за другой дверью мир продолжает существовать. Но нет, это не так.
Барбара смотрит на телефон. Рука у нее дрожит.
– Предотвратить я не мог, – говорит он. – Поверь.
– Кто остался? Кому можно позвонить?
– Только мы.
Барбара молчит. Возвращается Эмили, сваливает банки между сумок.
– Это связано с твоими заданиями, да?
Эмили убежала за следующей партией.
Джон кивает. По щекам Барбары катятся слезы, ее начинает трясти. Джон видел такую реакцию – у вдов, когда они узнавали, что стали вдовами. Шок, переходящий в покорность судьбе. Он обнимает жену и не может вспомнить, когда в последний раз вот так прижимал ее к себе.
– Это ты сделал? – Голос у нее дрожит.
– Не… не совсем. Не лично я. – Он смотрит на Эмили, которая в восторге от очередной находки.
– Но ты… не протестовал, – Барбара с трудом подбирает слова. – Ты мирился…
Джон обмякает. Непонятно, кто кого поддерживает. Да, кое с чем приходится мириться. Так он и делает. Идет на поводу. И в Милане пошел на поводу. Никогда не играет первую скрипку. Никогда.
Подбегает Эмили, в руках у нее что-то синее.
– Это наше?
Джон отпускает Барбару, смотрит. Книга. «Инструкция».
– Нет. Это ничье. Можешь оставить здесь.
Накануне
В синюю книгу вложено два конверта. Два комплекта авиабилетов. Джон вынимает их и наклоняет под разными углами, любуясь голографическими наклейками. На улице дождь, стучат в окно тяжелые капли, словно кто-то барабанит пальцами по стеклу.
Джон кладет билеты и бесцельно листает книгу.
Трейси приняла ее вначале за Библию, видимо, потому что нашла в тумбочке гостиничного номера. Джон подумал о Новом Завете, о том, как давно уже люди пишут и говорят о конце света. Каждое поколение считает себя последним. Это какая-то болезнь в человеке, параноидная мания, неизбывная хворь, проходящая через все поколения. А может, просто страх умереть в одиночку…
Джон отыскивает раздел по безопасности. Детали его будущей работы. Если он не явится – найдут замену? Или кому-то придется работать за двоих? Джон пытается представить группу людей, годами ждущих, пока очистится планета. Представил, как целует жену, потом укладывает в серебристый саркофаг. А потом целует Эмили и говорит, что все будет хорошо. Последняя ложь перед тем, как саркофаги запечатают.
Потому что в их судьбе нет никаких сомнений. Каждый раз, читая книгу, Джон понимал это абсолютно. Уж он-то знает, когда политиканы ставят на человеке крест. Если они говорят «все будет хорошо», подразумевается прямо противоположное. В книге этого не сказано, да и незачем. Не каждый, кто войдет в бункер, из него выйдет. Если Джон полетит в Атланту и приступит к работе, он больше ни дня не проведет с женой и дочерью. Завтра – последний день, и пройдет он в аэропортах и салонах экономкласса.
Джон берет другие билеты, в Колорадо-Спрингс. Там – глупость и безумство, горстка людей, надеющихся обмануть систему, выжить самостоятельно. Там – женщина, которая в прошлом году уговаривала его бросить семью, бросить все и начать заново где-нибудь в другом месте. А теперь ему опять предлагают то же самое.
Джон взвешивает конверты в руках. Так он обычно взвешивал чужую жизнь. Не свою, не своих близких. Ему не хочется признавать необходимость выбора. Мысль, что Эмили так и не вырастет, не влюбится, никогда у нее не будет детей, невыносима. Уготованная ей жизнь, – день или годы – не жизнь.
Джон вдруг понимает, что нужно делать. Захлопывает книгу и несет конверты в гараж. Роется там, находит старую походную плитку, фонарь. Вот и палатка. Он вдыхает резкий запах старого пластика и вспоминает, когда в последний раз отдыхал с семьей. Давным-давно. Теперь он все отдал бы за один такой день. Хотя бы один, пусть даже самый последний.
Он находит баллончик, привинчивает к плитке, крутит кран, щелкает кнопкой электророзжига. Вспыхивает огонь. Джон смотрит на голубые язычки, вспоминая, какие жуткие приготовил на этой плите оладьи много лет назад – снаружи черные, внутри сырые. А Эмили они понравились, и с тех пор она требовала такие оладьи.
Джон кладет на конфорки оба конверта, не давая себе времени передумать. Это – не выбор. Это отказ от выбора. Слишком много он видел папок с назначениями, слишком много билетов на рейс, где на другом конце – смерть. Такого назначения он принять не может. Обмануть смерть или бежать к женщине, с которой однажды вместе обманывал. Ни то, ни другое ему не подходит.
Бумага коробится, пластик горит, дым наполняет гараж, обжигает легкие. Джон делает вдох и задерживает дыхание. Чувствует внутри себя микроскопических тварей, ждущих завтрашнего дня. Чувствует, как убывает мир. Оранжевые язычки растут, а Джон продолжает рыться в снаряжении, отыскивает вещи и репетирует, как будет лгать Барбаре.
В коттедже он был лишь однажды, восемь лет назад. Или уже девять? Его приятель с работы купил себе этот домик у озера, чтоб там запрятаться после окончания службы. В последний раз, когда Джон разговаривал с Карлосом, тот пожаловался, что берег озера очень уж густо застраивают. Однако, стоя на задней веранде, Джон видит все тот же кусочек рая, запомнившийся ему почти десяток лет назад.
К лодочной стоянке ведет дорожка. В воде мокнет канат, к которому привязана небольшая рыбацкая лодка. Дорожку обрамляют заросли цветов, закрытых изгородью от оленей. В тот раз Джон проснулся утром, – а на него таращатся несколько олених.
Да, рыбы и оленины будет вдоволь. Всё теперь расплодится. Джон вспоминает рынок в последнем маленьком городке. Кроме них некому рыться среди консервных банок. Унылая и странная потечет жизнь. Даже думать не хочется, что будет с Эмили, когда не станет его и Барбары. Успеет еще, подумает.
Хлопает дверь-сетка – это Эмили возвращается, помогает разгружать «лексус». Интересно, сколько еще вот таких, вышедших из игры, решив засесть по домам, строят планы тихой жизни? Он смотрит на озеро, чья зеркальная поверхность местами рябит под ветерком. Нужно было взять с собой кого-нибудь из коллег.
Джон глубоко вздыхает и принимается тоже разгружать машину, а тем временем легкое жужжание в вышине перерастает в грохот. Источника не видно. Похоже на грозу, но в небе – ни облачка. Громыхание усиливается, и вот над верхушками деревьев мелькает серебристым брюхом пассажирский лайнер и проносится через озеро. Высота – не более тысячи футов. Двигатель не работает. Самолет исчезает за деревьями на другом берегу.
Громкий треск и мощный удар. Джон ждет взрыва и столба пламени, но… в баках самолета, конечно же, ни капли. Видимо, летел на север из Далласа и пролетел весь Канзас. Тысячи самолетов сейчас несутся к земле, автопилоты тщетно пытаются удержать высоту, умолкают двигатели.
Деревянный настил скрипнул, – к Джону подбегает Барбара.
– Что?..
Он берет ее за руку и смотрит туда, на стайки вспугнутых птиц. Как непривычно: крушение не будут расследовать, погибших так и не опознают, и никто их даже не увидит. Разве что он сам когда-нибудь забредет туда из любопытства, а может, в погоне за ланью или кроликом и наткнется на обломки фюзеляжа. Джон представляет долгую жизнь, полную тишины и невысказанных страхов. Все же лучше, чем похоронить себя, как остальные, думает он. Лучше, чем сидеть в бункере под Атлантой с этой синей книжкой. Лучше, чем бежать к Трейси в Колорадо и объяснять потом Барбаре, что произошло в Милане.
Настил поскрипывает под быстрыми ножками. Хлопает сетчатая дверь. Падают на пол вещи. Но больше настил не скрипит. Джон смотрит на птиц, мельтешащих в чистом голубом небе. У него чешется в носу, и он проводит по нему рукой. Сбоку приваливается Барбара, и Джон ее обнимает. У них, живых и свободных, остался этот миг, чтобы прожить его вместе. На руке у Джона алеют пятна крови.
Энни Беллет
Энни Беллет – автор серий «Pyrrh Considerable Crimes Division» и «Gryphonpike Chronicles». Филолог и историк, она владеет такими полезными языками, как средневаллийский и англдосаксонский. Ее рассказы публиковались в разнообразных сборниках. Интересы: скалолазание, чтение, лошади, видео и ролевые игры и т. д. Живет на северо-западе США с мужем и требовательным бенгальским котом.
Лунное прощание
Чета Гудвин позволила управляющей панели антенной решетки, с которой она работала, со щелчком закрыться, тщательно стряхнула с коленей вездесущий реголит и медленно поднялась на ноги. Полностью избавиться от тончайшей лунной пыли невозможно – она как песок на пляже, только хуже. Поверхность кратера Дедал на обратной стороне Луны, где располагалась Международная наблюдательная база с мощной системой антенн, была словно покрыта грязным снегом. Нета сразу вспомнила их с Полом деревенский домик в Монтане, где снег всегда был готов припорошить дорожки, которые они протаптывали между домом и амбарами.
Через две недели, когда она вернется домой, снега не будет. Сейчас конец июля, о чем Нета постоянно себе напоминала. Здесь, в Берлоге, как они с остальными шестью учеными прозвали свою базу, время ничего не значило. На лунной поверхности оно ощущается совсем по-другому – о нем просто можно было забыть, погружаясь взглядом в черноту космоса.
Именно это сейчас и происходило с ней. Нета потрясла головой, обернулась, жестом дала понять Энсону Лефевру, что закончила, и неизбежной на Луне подпрыгивающей походкой двинулась в сторону Берлоги. Худощавый француз последовал за ней.
Нета бросила взгляд на небо, и в сердце кольнуло. Она хотела домой, но любила быть здесь, на Луне. При пониженной гравитации не так устают кости, которым идет шестой десяток, сиянию звездного купола не мешает свет городов. Требуется усилие воли, чтобы не сбросить тесный шлем и не ринуться в небо. Как бы она хотела разделить эти чувства с дочерью, Люситой. Впрочем, дочь давно уже не ребенок и сейчас изучает историю искусств в Беркли.