Спустя час после начала вечернего кормления Джонни и Келли остановились во втором ряду, где папа не мог их услышать.
– А завтра что будем делать? – спросил Джонни. Практически все свежие продукты в городе испортились. Ближайший магазин был за пределами карантина.
– Ты не звонил в «Красный крест»?
– Звонил. Им запрещено въезжать в карантинную зону.
Куда бы Джонни ни пробовал достучаться, в ответ сотрудники экстренных служб что-то мямлили об ограниченных возможностях и поражались, услышав, сколько у них с Келли подопечных. Он был прав: власти планировали дать большинству зараженных умереть.
– Кажется, у нас больше нет запасов.
Джонни не стал спрашивать, что будет потом. По радио сообщали, что эпидемия распространяется. Вспышки регистрировались во множестве регионов от Питтсбурга до Филадельфии. Судя по всему, об отмене карантина речь не шла.
По дороге домой папа промочил штаны. И, кажется, ничего не заметил, только продолжал бормотать что-то о банке пива и безумном, безумном мире. Был такой фильм – «Этот безумный, безумный мир». Джонни видел его еще ребенком. Может, папа как раз прокручивал его у себя в голове.
Джонни потрепал папу по плечу.
– Смотри, опять все билеты проданы.
– А? – Папа растерянно завертел головой, как будто очнулся после глубокого сна. – Что продано? А… точно! – Он засмеялся. – Здорово. Что у нас сегодня?
– «Космобольцы».
– Да? А фильм стоящий?
– Очень смешной, – отозвалась Келли с заднего сиденья. Нос у нее заложило от слез, но она бодрилась.
Работы для папы не было – в баре не осталось ни крошки замороженной пиццы; все запасы съели подчистую, – и они посадили его в садовое кресло в первом ряду. Стояла идеальная ночь для сеанса под открытым небом: уже пахну́ло осенней свежестью, дул легкий ветерок, и листья на деревьях за экраном тихонько перешептывались.
Когда фильм начался, Джонни и Келли вытащили из багажника массивный рулон – скрученный пластиковый шланг от пылесоса для бассейнов – и развернули его на столике под навесом. Джонни отпилил ножовкой отрезок длиной около двух метров, потом еще один, и так далее. Всего получилось несколько десятков двухметровых шлангов.
Они взяли по несколько кусков шланга, рулон липкой ленты и зашагали по проходу между машинами, держась за руки и плача. Начать собирались с заднего ряда: так никто не увидит, что происходит.
Джонни положил шланг на багажник первой машины и подошел к водительской двери. Утерев слезы, он несколько раз глубоко вдохнул, затем изобразил на лице широкую улыбку и нырнул в салон.
– Как ваши дела? Фильм нравится? – В заднем ряду сидел мистер Либерт, который преподавал ему алгебру в десятом классе. Джонни завел мотор. – Я включу обогрев, чтобы вы не замерзли. Ночка будет прохладная. Колу и попкорн скоро поднесут. – Нащупав кнопку на двери, он опустил на несколько сантиметров заднее окно с водительской стороны и поспешил выбраться наружу.
Сглатывая слезы, Джонни надел шланг на выхлопную трубу и закрепил скотчем, затем просунул другой конец в щель в окне и двинулся дальше.
Келли сидела на корточках за следующей машиной, закрыв лицо руками и всхлипывая. Шланг уже торчал в окне. Когда Джонни положил ей руку на плечо, она развернулась и бросилась ему на шею.
– Мы же правильно поступаем?
– Думаю, правильно. Это тяжело, но правильно, – сказал Джонни. – Ты ведь этого хотела?
Келли кивнула, освобождаясь из объятий.
– Да.
Джонни распахнул дверь кроссовера, растянул губы в улыбке, понимая, что лицо у него заплаканное и красное.
– Всем привет! Я включу вам отопление: ночка ожидается прохладная.
Они сели на столик под навесом и подождали полчаса, затем перешли к следующему ряду. В «хонде-сивик» сидела первая любовь Джонни, Карла Мейер, с мужем Крисом Уолшем и дочерью-подростком.
К третьему ряду стало немного легче. По крайней мере, у Джонни исчезло ощущение, что он тащит на плечах наковальню, получая удары в живот.
Они присели за столик попить воды, пока машины в четвертом ряду стояли с включенным мотором. Оставалось два ряда.
– А нас за это не посадят? – спросила Келли.
– Пусть попробуют. Сначала пусть пришлют медиков с пакетами физраствора и тоннами еды.
Келли кивнула.
Тела останутся в кинотеатре. Если будет следствие – а оно наверняка будет, когда все утрясется, – он выгородит Келли. Скажет, что она тут ни при чем.
– Я вообще думаю, что тебе нужно установить памятник в ратуше, – продолжал он. – То, что ты сделала за эту неделю… – Джонни покачал головой. – Мать Тереза отдыхает. Ты потрясающий человек, Келли. Не могу передать, как я тобой восхищаюсь и как сильно я изменился благодаря тебе.
Келли кивнула. Затем еще раз.
– Келли, перестань! Ты меня пугаешь!
– Что перестань? – Внезапно осознав, что происходит, она попыталась остановиться, но не смогла. Ее глаза расширились от ужаса. Келли подняла трясущиеся, как под напряжением, руки. – О господи! Нет, только не это!
Увы, кивание не прекращалось.
Прерывисто дыша, она выговорила:
– Только не смей струсить, Джонни! Не смей!
Беззвучно рыдая, Джонни отнес Келли в «авалон» к родителям и усадил на водительское место. Заглянув внутрь, он встретился взглядом с Леоном и Патти.
– Простите. Я надеялся, что ее не зацепит. – И добавил, утерев глаза: – Я включу обогрев: уже холодает.
Он наклонился включить зажигание, но Келли перехватила ключ и дрожащей рукой с третьей попытки завела мотор. По дергающейся щеке скатилась слезинка.
Стараясь удержать голову Келли неподвижно, Джонни поцеловал ее в щеку, затем в уголок рта. Если суждено, он все равно уже заразился.
– Я люблю тебя.
Он примотал шланг к выхлопной трубе «авалона» и вспомнил, что забыл приоткрыть заднее окно, но тут стекло опустилось само. Джонни вставил второй конец шланга в щель и отвернулся.
Папу он обнаружил спящим в кресле.
– Идем, папа. – Джонни помог ему подняться на ноги.
– А? Уильям? Мне пачку этих… «Пэл-Мэл»!
Он отвел папу в бар, и они уселись за стойку. У машин в первом ряду работали двигатели. На экране герой Одинокая Звезда сражался с Лордом Шлемом в финальной сцене.
Или он скоро закивает – ведь они с Келли вместе обходили все дома, – или он попал в три процента, решил Джонни. Может, они с папой оба попали в три процента. Гены хорошие.
Если он все-таки заболеет, то будет сидеть в баре и смотреть на плоды своих трудов. Джонни гордился их с Келли поступком. Возможно, обнаружив тела, кто-то с ним не согласится, но легко судить, когда сам не прочувствовал этот кошмар. Не испытал то, что испытали они с Келли. Над передним рядом поднимались клубы дыма.
– Опять аншлаг, – засмеялся папа. – Я же говорил!
Меган Аркенберг
Меган Аркенберг живет и пишет в Калифорнии. Ее рассказы публиковались в «Lightspeed», «Asimov’s», «Strange Horizons» и других изданиях. Издает журнал «Mirror Dance».
Безвоздушные дома
Первая спичка
За полтора месяца до конца света на Висконсин-авеню в Джорджтауне открылся новый бар. Владельцы – немолодая семейная пара, беженцы не то из Сиэтла, не то из Портленда. Бар находится на втором этаже. Раньше в этом же здании был любимый книжный Бет, но знакомые запахи – пыль, растительный клей, старая кислотная бумага – выветрились благодаря паре тонких воздушных фильтров, чей деликатный стрекот сливается с бормотанием телевизора и голосами редких посетителей.
Разноцветные подвесные светильники тоже убрали, заменив флюоресцентными лампами; на грязно-бурый дневной свет, проникающий внутрь через панорамные окна, теперь лучше не рассчитывать. Спасибо, хоть граффити в туалете не тронули. На задней стене средней кабинки до сих пор красуется строка из Уитмена, нацарапанная фиолетовым маркером: «Для любящих Америку преграды не страшны».
Последние четыре года сотрудники проекта «Погружение» проводили вечера среды вместе. Раньше они собирались в тайском ресторанчике у реки, в пяти кварталах от университета, но после извержений воздух содержал столько пепла и кислоты, что долгую прогулку было не осилить даже в респираторах. Бет предложила перебраться в новое заведение в Джорджтауне, прямо по ходу автобуса, на котором они с Эйденом и Леной ездили на работу. Спустя две недели из компании остались только Бет и Эйден. «Погружение» по-прежнему существует – один из немногих проектов во всем университете, – но команда медленно распадается. Сотрудники следуют рекомендации властей «уделять больше внимания семье», хотя официально никто не уволился. Похоже, все постепенно теряют интерес к теме альтернативной реальности. За исключением Бет, у которой толком нет семьи, и помешанного на науке Эйдена.
– Бет, вот скажи – только честно! – Карие глаза Эйдена сверкают, как джин под инфракрасным прожектором. Он уже выпил две ром-колы, а фактически скорее четыре: спиртного в баре не жалели. Согласно последнему пресс-релизу от Министерства природных ресурсов, кислорода в атмосфере хватит максимум на шесть недель. Эйден Маккаллум был единственным человеком в мире, которого эта информация могла порадовать. – Им же придется увеличить нам финансирование?
– Господи, Эйден, да уймись ты! – Последние недели Бет собиралась имитировать интерес к работе – иначе в среду вечером было чертовски одиноко – но даже у нее есть предел. – Ты не загрузишь себя самого в компьютер! Разработка идет десятки, даже сотни лет. Ни за какие деньги ты не сделаешь рабочее альтернативное… неважно что!
Бет специально не говорит «измерение» – слово кажется ей термином из научной фантастики, – но выходит грубовато. Она трет переносицу, как будто пытается выдавить боль наружу. В последнее время все болит – нос, горло, легкие.
Прежде чем Эйден говорит очередную глупость, в недрах ее сумочки пищит телефон. Сообщение от Фары: «Где у тебя противни?»