«В шкафчике справа от холодильника», – автоматически отвечает Бет и тут же беззвучно чертыхается. Поторопилась. «А зачем тебе?»
– Ты до сих пор живешь с этой чокнутой? – спрашивает Эйден. Наконец-то он на секунду заговорил о чем-то, кроме проекта. Правда, Фара Карими – не менее взрывоопасная тема.
– Ничего она не чокнутая, – вымученно улыбается Бет. – Немного ошалела от сидения взаперти, но сейчас все такие.
Эйден качает головой и встает, чтобы заказать очередной коктейль, едва не опрокидывая барный стул. На экране мигает новое сообщение от Фары.
«У тебя есть песок?»
«Что ты затеяла?»
«Работаю». И через секунду: «Сахар в шкафчике над микроволновкой?»
«Да».
«Не могу достать. Ты где?»
Эйден увлеченно беседует с барменом, жестикулируя в сторону телевизора, подвешенного поверх полок с неоновыми бутылками. Идет трансляция баскетбольного матча, но голубая бегущая строка внизу экрана передает сообщения от Министерства природных ресурсов. У этого мира появился срок годности, как у пакета молока – такой же нелогичный и неотвратимый.
Бет смотрит на телефон. Снова Фара: «Мне нужен песок или сахар. И аквариумы. Много. Где ближайший зоомагазин?»
«Я сейчас приду».
Вторая спичка
Стадия сбора данных для проекта «Погружение» давно позади, но Бет до сих пор ловит себя на привычке читать сенсационные новости или наблюдать за игрой флуоресцентного света на выпуклых цифрах кредитки. Гладя полированную обшивку барной стойки, она автоматически представляет, какой участок мозга активизируется в зависимости от силы нажима. За годы практики она научилась безошибочно отличать на ощупь ламинат от гипсокартона, гранит от известняка, кожу от бумаги. Бет не спутает цокот своих каблуков о плитку на пороге бара со стуком Фариных костылей на лестничной площадке. Некоторые ощущения нельзя запрограммировать. Например, восприятие цвета – но она привыкла видеть черно-белые сны. Собственно, все их видят, но не все признаются. С запахами тоже непросто. Даже в программе Бет с трудом может вызвать в памяти какой-нибудь запах, кроме смога и двуокиси серы – как от зажженной спички.
Надев респиратор, она быстро проходит через дорогу к закрытой автобусной остановке. Плотный, почти осязаемый в июньских сумерках воздух окутывает рестораны, пекарни, мебельные магазины и бутики темно-серой мглой. Фильтр на остановке хрипит и сипит, как астматик. Вскоре борьба с загрязнением станет бесполезной: кислорода все равно не хватит для дыхания.
Подъезжает автобус, и Бет торопливо поднимается по ступенькам в салон. Даже от небольшого усилия начинается одышка. Автобус, как обычно, полупустой, и она без труда находит место у окна. Правда, смотреть не на что. Сейчас конец июня, но на лето совсем не похоже. Бет вспоминает золотистое прозрачное мерцание летних сумерек, когда от свежести и простора захватывает дух, а уличный шум и раскаты грома приводят тело в трепет. Теперь нет ни неясной дрожи, ни смутного предвкушения.
Без приступа агорафобии лето – не лето.
Третья спичка
Бет возвращается домой. При виде Фары, свернувшейся клубочком на кушетке в уголке гостиной, у нее почему-то щемит сердце. Фара осунулась и выглядит почти прозрачной; густые волосы перетянуты резинкой, на круглом лице ни капли макияжа. Три месяца назад, заселяясь во вторую комнату, она предупредила Бет, что во время работы над проектом ничего не ест – только пьет. На кухонной стойке киснет молоко в незакрытом пакете, старая раковина забита кофейной гущей. Бет долго мирилась с ее задвигами, но в последнее время терпение иссякает.
Дверь в глубине узкой кухни приоткрыта; в кладовке все перевернуто вверх дном. Костыли стоят у кашляющего кондиционера, кое-как загерметизированного изолентой. На гладильной доске в беспорядке валяются книги, образуя причудливую геометрическую фигуру. Труды по архитектуре, ландшафтному дизайну и дизайну интерьера. Учебники нейробиологии и монографии об альтернативной реальности.
«Что у тебя за работа?» – спросили они друг друга во время первого телефонного звонка. «Компьютерные игры», – ответила Бет. «Мемориалы», – ответила Фара Карими.
Фара выгребла у Бет все противни, банки для печенья и форму для запекания мяса, расставила их по кухне и на каждом предмете смоделировала пейзаж из сахарного песка – дюны и долины. Кое-где торчат зубочистки – деревья? Или подставки для чего-то более массивного?
«Мне нужно работать руками, – говорила Фара. – Прикасаться, лепить. Я не могу творить на бумаге».
Бет делает глубокий вдох и возвращается в гостиную.
– Что это за хрень?
– На эту хрень я потратила полдня. Ничего не трогай, – отстраненным голосом говорит Фара, прижимая руки к губам и не открывая глаз. – Сахар я нашла в кладовке. А вот аквариумов не хватает. И спичек.
– Я не разрешу тебе брать ничего острого или воспламеняющегося, пока не объяснишь, зачем тебе столько противней.
– Смотри. – Не поднимая головы, Фара шарит на журнальном столике, среди блокнотов, распечаток, вырезок из журналов и салфеток, и выуживает листик, напоминающий бумажное полотенце. Обратная сторона залита голубыми чернилами, и подписей к диаграммам не видно, но в целом изображение можно разглядеть. Семь миниатюрных пейзажей в стеклянных коробках, похожих на примитивные террариумы.
Бет внимательно изучает эскиз.
– Там будет какая-то живность?
Фара морщится.
– Конечно, нет. Это всего лишь модель. Ни одно животное не пострадало, и все такое. Так вот, почти все есть в цветочном магазине: песок, гравий, глина, дистилированная вода, разные растения. Макеты зданий я закажу онлайн. Твоя помощь нужна только в установке.
– Погоди, – говорит Бет. – Что это вообще такое? Куда ты хочешь его установить?
Фара издает сердитый утробный стон. Затем энергично швыряет эскиз на кучу бумаг, привстает и, подхватив себя под колени, свешивает ноги с кушетки. Бет чувствует, что упустила нечто важное.
– Значит, так, – говорит Фара. – Это работа не на заказ. Кому взбредет в голову заказывать мемориал в честь конца света? Но я хочу его сделать, и сделать в домашних условиях. Поэтому я выбрала уменьшенный масштаб.
– Ага. – Бет мысленно просчитывает вероятность угодить в руки охране при попытке разместить мемориал в Национальной аллее. Вот почему Фара приехала в Вашингтон, думает она. – Теперь понятно, зачем аквариумы.
В уголке Фариного рта мелькает слабая усмешка. При желании она умеет мило улыбаться – пряча зубы за полными губами.
– Я назову его «Безвоздушные дома».
– Насчет спичек тоже ясно. – Бет закусывает губу, мучительно думая, что еще сказать. – Слава богу, с Андерсеном не связано. Ненавижу эту сказку.
– Какую сказку?
– «Девочка со спичками». Девочка торгует спичками в канун Нового года и мерзнет. Чтобы согреться, она жжет спички и представляет себе разные картины – новогодние елки, семейные ужины и прочее. Когда спичка гаснет, видение исчезает. А потом у нее заканчиваются спички и она замерзает насмерть.
Фара горделиво фыркает.
– Если она замерзла насмерть, откуда мы знаем про ее видения?
– Это сказка! Выдуманная история! – огрызается Бет. – Тем, кто придет после нас, тоже придется понять нашу историю.
– Открыть тебе секрет? – Фара откидывается на подушки, теперь улыбаясь открыто и почти игриво. В этом она вся, думает Бет. Сумасбродка, эгоистка и критиканша, презирающая быт и мнение окружающих. И при этом отлично знает, как заставить Бет забыть обо всех ее недостатках. – Мне плевать на тех, кто придет после нас. Плевать, поймут ли они мемориал. Главное, пусть знают, что тут произошло нечто – нечто важное, наполненное смыслом. Мы можем пробудить у них чувства. Но рассказать? Передать словами всю историю? Сомневаюсь, что это реально.
– Возможно, я на их месте не хотела бы знать подробности, – говорит Бет.
Фара кивает, закрывая глаза.
– Именно.
Четвертая спичка
Где только не жила Фара Карими за свою карьеру: и в квартире в старом венецианском палаццо, где от сырости хлопьями облетала штукатурка, а стены лифта покрывала черная плесень; и в коттедже на берегу Северного моря, где коляска увязала во влажном песке. Ее словно влечет к разрухе и запустению.
Фара не берется за мемориалы солдатам, битвам и так далее. Да ей и не предлагают. В ее работах всегда присутствует индивидуальность; в них нет открытого патриотизма, за редким исключением: для Фары всегда первично место, а в мире еще сохранились места, где высшее проявление патриотизма – это любовь к родной земле.
Она создавала мемориалы жертвам терактов. Лагерям беженцев. Можно сказать, ее конек – ураганы и землетрясения; она любит ветер и трещины в стекле и бетоне, а вот с гравием работать ненавидит. Фара – автор мемориалов погибшим от лихорадки Эбола и внезапно нагрянувшей оспы, хотя ей настоятельно советовали держаться подальше от зараженных регионов.
Самая известная работа Фары Карими – Арка в Венецианской гавани. Лучи рассветного и закатного солнца, преломляясь в стеклянных колоннах, усеивают отмели множеством радуг, рассекаемых крышами домов и шпилями церквей. Сама Фара терпеть не может этот проект за прямолинейность и гигантоманию.
Когда Бет впервые услышала имя «Фара Карими», то почему-то сразу подумала о Венеции.
Пятая спичка
Две недели до конца света. В среду вечером Бет возвращается домой раньше обычного. Фара сидит на полу в кладовке, расставляя кактусы на дне столитрового аквариума. Ее лицо закрыто бледно-голубым респиратором: изолента на кондиционере помогает все хуже.
– Я хочу тебе кое-что показать, – говорит Бет.
Она предлагает вытащить из подвала коляску, но Фара отказывается. В автобусе удобнее костыли. Они едут на автобусе до метро, потом на метро к университету. Окутанная смогом территория в темноте кажется безлюдной, но Бет знает, что это иллюзия.
Бет открывает карточкой шесть дверей, и они попадают в нужное здание, затем спускаются на лифте и в конце длинного извилистого коридора входят в лабораторию проекта «Погружение». Здесь и впрямь безлюдно. Главное помещение заставлено столами, компьютерными и книжными шкафами; затхлый воздух пахнет остатками кофе и разлитых сливок. Фара молча оглядывается, подняв брови.