– Сынок, ты в порядке? – мягко спросил Арнольд, кладя руку на плечо Джейко. Тот лишь покачал головой:
– Нет, сэр. Боюсь, что нет.
Джордж с изумлением смотрел на старика – как он только может сохранять, блин, спокойствие? Это Джорджу следовало бы что-то сказать, взять на себя командование, но внезапно он снова почувствовал себя двенадцатилетним. Ему снова двенадцать, и Берни, и Джейко с Тойво, а мистер Экола – он взрослый.
Отец Джейко умер, когда ему не было и года. Отец Джорджа ушел из дома, когда тому было восемь, и больше о нем не слышали. Папаша Тойво лупил его чуть ли не каждый день и заставлял его ходить в школу в свитере, чтобы не было видно синяков. Это продолжалось как минимум с четвертого класса, когда Тойво появился в их школе, и закончилось летом после пятого, когда Арнольд заглянул к Тойво домой и дал его папаше бесплатный урок настоящего рукоприкладства. Тот остался хромым на всю жизнь, но сына с тех пор даже пальцем не тронул.
По большому счету Арнольд Экола и его жена вырастили и воспитали не только Берни, но и еще троих пацанов. Арнольд не был биологическим отцом для Джорджа, Джейко и Тойво, но батькой – был.
Мистер Экола знает, что делать. Всегда знал и всегда будет знать.
Берни оторвался от телефона.
– Господи… Господи, батя, это везде!
Арнольд слегка сжал плечо Джейко, потом указал на зеленое сияние:
– Джейко, не покараулишь пока эту штуку?
– Конечно, мистер Экола, – кивнул Джейко, – не беспокойтесь.
– Молодец, – похвалил его Арнольд, потом обернулся к Берни: – Что, собственно, везде?
Берни ткнул пальцем в зеленый прямоугольник:
– Вот это. Вернее, вот эти. В Милуоки, Бостоне, Нью-Йорке, пишут, что один даже в Париже. Батя, блин, это инопланетяне! Если «Си-эн-эн» не врет.
– Рано или поздно должно было случиться, – подтвердил Тойво. – Звезд-то вокруг до хрена.
Берни снова приник к телефону:
– Они высаживаются по всему миру. Атакуют города, убивают людей! Авиация в воздухе, пытается сопротивляться, объявлена всеобщая мобилизация… Батя, на нас напали!
Джордж в два прыжка подскочил к Берни и выхватил телефон у него из рук. Конечно, никто на них не нападал, что за чушь? Такой херни просто не бывает, существует другое объяснение…
Одного взгляда на экран хватило, чтобы понять – Берни ничего не перепутал. Джордж попытался зайти на другой сайт и тоже обнаружил, что ему мешают перчатки. Он сорвал их и, не глядя, отшвырнул в сторону. В пальцы тут же вцепился мороз, уже до онемения исколовший шею и лицо, но он даже не заметил.
Джордж начал с «Фокс ньюс»: «Нью-Йорк в огне, Лондон уничтожен».
Он переключился на «Яху»: «Это не фантастика – враг атакует Землю!»
«Эн-би-си»: «Вооруженные силы терпят поражение от агрессоров по всему миру».
У Джорджа потемнело в глазах, экран расплылся и погас. Он находился на самой оконечности мыса Кивино, в глухом лесу – ни одной асфальтированной дороги поблизости. За пятьсот километров от семьи.
«Жена, сын… Мне нужно в Милуоки!»
– Берни не ошибся, – Джордж вернул ему телефон. – Понятия не имею, как их занесло на Юп, мистер Экола, но это… корабль пришельцев.
Арнольд кивнул. Потом откашлялся и сплюнул, повернувшись так, чтобы случайно не задеть никого из своих ребят.
– Ага, я так и подумал. Пошли-ка в домик. Одеваемся потеплей, берем ружья и патроны – сколько сможем унести.
Все пятеро развернулись и, хрустя снегом, направились в домик, оставив зеленое сияние за спиной. Берни сунул телефон в карман, стало совсем темно.
В домике каждый молча занялся своими вещами. Арнольд одной лишь своей спокойной уверенностью исключал любые мысли об истерике. У каждого была семья, но и без слов каждому было ясно – семьям пока придется подождать. Можно было ожидать, что, по крайней мере, один из них слетит с катушек и будет рваться наружу «вот прямо щас», а остальным придется его держать, однако ничего подобного не случилось. Всем было ясно, что надо ждать как минимум до утра – ночью риск замерзнуть насмерть был даже выше, чем любая опасность, исходящая от инопланетян.
Однако в спокойствии Джорджа все же проскальзывала сумасшедшинка. Натягивая второй, а потом и третий свитер, он не сводил глаз со своего «ремингтона», а в голове все крутилась и крутилась одна и та же мысль.
«Все-таки хорошо, что мы не ходили стрелять оленей. Патроны нам еще пригодятся».
Джек Макдевит
Стивен Кинг отозвался о Джеке Макдевите: «Естественный преемник Айзека Азимова и Артура Кларка». Автор девятнадцати романов, одиннадцать из которых претендовали на премию «Небьюла»; премию получил роман «Seeker» в 2007 году. В 2003 году премию «John W. Campbell Memorial Award» получил роман «Omega». Последние книги Макдевита – «The Cassandra Project» (в соавторстве с Майком Резником) и «Starhawk». Уроженец Филадельфии, Макдевит до того, как стать писателем, был офицером, учителем английского, таможенником и таксистом, а также вел тренинги по лидерству. Женат на Морин Макадамс и живет в Брунсвике, присматривая за ураганами.
Живи нынешним днем
Можно считать, конец света начался с празднества по случаю моего тридцатилетия. Предполагалось, что это будет сюрприз, вот только Уоррен, мой муж, и кое-кто из родственников слишком уж часто ухмылялись в предшествующие дни. Свет в гостиной вспыхнул, не успела я пройти внутрь и пары шагов. Все были в сборе. Дядя Гарри и тетя Мэй вместе с Лиз, нашей дочуркой восьми лет от роду, Джек Кэмден с женой, чье имя я постоянно забываю, и еще человек двадцать родственников, друзей и коллег по работе. Хором исполнив поздравительную песню, они разразились аплодисментами. Элен, моя сестра, поднесла мне любимый дайкири с лаймом. Когда пение смолкло, меня препроводили к журнальному столику, на котором громоздилась гора подарков.
Вообще-то нас хлебом не корми, только дай устроить вечеринку, был бы повод. Том Эйкинс, заведующий кафедрой физики и мой шеф, играл на аккордеоне, а Фримен и мой братец Билл подыгрывали ему на гитарах. Дом наполнился музыкой, все принялись танцевать. Передавали друг дружке напитки, слопали три торта и еще половину от четвертого, устроили игры, а разговоры шли в основном о том, насколько прекрасна жизнь.
Том занимался космологией и посвятил всю свою жизнь загадке расширения Вселенной – тому, с какой невероятной, немыслимой скоростью она выросла в объеме сразу после Большого Взрыва. За свои работы он собрал немало наград, да и вообще здорово разбирался в предмете и очень мне помог во время работы над диссертацией. Под конец он отвел меня в сторонку, чтобы сообщить последние новости.
– Мариам, я ведь рассказывал тебе про Дэна Мартина? Его работы по искривлению пространственно-временного континуума оказались настоящим прорывом. Ему присудили премию Карнеги за этот год.
Мартин защитился всего-то на три года раньше меня.
– Вот здорово! – Я надеялась, что зависти в голосе не будет слышно. – И давно вы узнали?
– Дэн позвонил сегодня утром, – ответил Эйкинс и, усмехнувшись, добавил: – Говорит, кое-кто из коллег уже называет его выводы «теоремой Мартина».
– Я так рада за него.
Кажется, Эйкинс все-таки что-то почувствовал в моем тоне.
– Не переживай, Мариам. Придет и твой день.
Вечер был замечательный, но, похоже, мне так и не удалось выкинуть из головы Дэна Мартина. Все уже закончилось, гости, прощаясь, разбредались к своим машинам. Когда мы с мужем тоже вышли и направились вдоль дорожки, он, слегка помявшись, все-таки спросил:
– Что с тобой?
– Все в порядке! С чего ты взял?
– Тебя что-то беспокоит. Большую часть вечеринки ты была сама не своя.
Я вдохнула поглубже и решила быть честной сама с собой.
– Мне уже тридцать!
Уоррен сделал брови домиком – обычно он так реагирует на речи политиканов.
– Мариам, ты великолепно выглядишь! Ближайшие лет десять тебе вообще не о чем беспокоиться.
– Я не об этом, милый. Ты ведь слышал присказку о том, что значит этот возраст для физика?
– Не слышал. И что же он значит?
– Что если ты собираешься оставить след в науке, об этом следует позаботиться заранее. Потому что после тридцати мозги начинают засыхать.
Я постаралась, чтобы это прозвучало, как шутка, но он не улыбнулся.
– Брось. Ты и сама не веришь в эти глупости.
Верила я или не верила, только разговор на этом закончился. Мы сели в машину и поехали домой.
Несмотря на алкоголь, спала я в ту ночь плохо. На Земле нет ни одного физика, который не мечтал бы оставить свое имя в истории науки и тем самым обрести бессмертие. Предсказать бозон Хиггса. Сформулировать принцип Паули. Имя Шварцшильда неразрывно связано с его сферой, Гейзенберга – с неопределенностью. Доплеру достался сдвиг, Хокингу – излучение. Шредингер умудрился войти в историю с котом. А что останется от Мариам Гибсон?
Всю свою научную карьеру я занималась темной энергией. Диссертация была попыткой объяснить ее существование. Докопаться до корней темной энергии означало бы ответить на вопрос, почему Вселенная продолжает расширяться со все возрастающей скоростью. Если бы мне удалось достичь успеха или хотя бы определенного прогресса, нетрудно вообразить, что по прошествии времени люди стали бы пользоваться термином наподобие «гипотеза Гибсон». Или «гибсоновская энергия», так мне даже больше нравилось.
Какое-то время казалось, что так оно и будет. Темная энергия отвечает за шестьдесят восемь процентов всей масс-энергии Вселенной. Ее в семнадцать раз больше, чем обычной массы! Я не сомневалась, что смогу во всем разобраться. Решение существует и лишь ждет того, кто его найдет.
Ночью после вечеринки, когда лунный свет, пробивавшийся сквозь шторы, уже начал таять, пришло осознание – это будет кто-то, но не я.
Успеха нужно было добиваться где-то еще, вот только вся моя карьера была построена на исследовании темной энергии. Бросить это направление было уже невозможно. Я подумала – быть может, чего-то удастся добиться во внерабочее время? Чего-нибудь, не требующего эйнштейновского интеллекта. Марк Твен как-то заметил, что родился в один год с явлением кометы Галлея и, надо полагать, в один год с ней и умрет. И не ошибся.