Однако разве в санэпидемнадзоре этого не знают? Когда исследования, наконец, сдвинулись с мертвой точки, о результатах должны были известить каждого врача, каждый полицейский участок, каждый винтик в системе здравоохранения. Центр не давал комментариев представителям СМИ – сейчас только паники не доставало, – однако обязан был проинформировать всех медицинских работников.
Если санинспектор не знал, что происходит, значит, этого не хотел директор Филипс. По непонятной для Уитмена причине.
Пока еще непонятной.
– Не-а, – ответил Уитмен. – Беспокоиться рано. Если станет что-нибудь известно, мы вас сразу же известим.
Атланта, штат Джорджия
Уитмен снова сидел в зале видеонаблюдения. На экранах транслировалась запись из палаты с новым, живым носителем. Филипс пил кофе. Похоже, что он не спал уже много дней.
– Что происходит? – требовательно спросил Уитмен. – Имею я право знать или нет. Я для вас жизнью рисковал, между прочим. Если бы не я, не видать бы вам двух живых…
– Шесть, – вставил Филипс и откинулся на спинку кресла.
Уитмен прав, решил он. Надо ему сказать.
– Ты ведь не думал, что у меня всего один оперативник? Повторяю: у нас шесть живых носителей.
Уитмен непроизвольно открыл рот.
– Сколько? Сколько подтвержденных случаев?
Филипс глубоко вздохнул прежде, чем ответить.
– Восемьдесят девять.
– И давно это началось? – спросил Уитмен.
– Первый ретроспективно подтвержденный случай был лет семь назад. После него настало затишье, и мы все списали на ошибку диагноста. Но потом аналогичные симптомы стали встречаться все чаще.
Уитмен покачал головой, встал и подошел к экрану, на котором взад и вперед раскачивалась Тринадцатая. Она перебралась в другой угол палаты, но в остальном в ее поведении не наблюдалось каких-либо перемен.
– Что, черт возьми, творится? – повторил Уитмен.
– Скажи мне вот что. – Директор повернулся в кресле. – За что тебя вытурили из медуниверситета?
Уитмен скорчил кислую гримасу.
– Я недостаточно сопереживал пациентам. Не мог найти к ним подход. Так мне сказали.
– Я так и подумал, когда ты не мог вспомнить, как зовут Тринадцатую, – ответил Филипс. – Большинству врачей этого не дано. Клятву Гиппократа знаешь? «Не причинять вреда». Даже если причинив вред сможешь спасти других.
– Куда вы клоните? – не понял Уитмен.
Филипс кивнул на экран, где раскачивалась Тринадцатая.
– Утром я говорил с Президентом.
– С Президентом Соединенных Штатов? – переспросил Уитмен. – Его держат в курсе?
– Информируют каждые двенадцать часов.
Филипс закрыл глаза и собрался с духом.
– Он поручил мне… найти возбудителя, чего бы это ни стоило. Дело в том, что мы ничего не можем обнаружить. Ни вируса. Ни бактерий, ни грибов, ни паразитов. Эта зараза неуловима.
– Пока еще, – резонно заметил Уитмен. – ВИЧ тоже был неуловим, однако удалось выделить и его.
– Тут совсем другое, – покачал головой Филипс. – Да и времени у нас нет. Инфекция ширится слишком быстро. На сегодня у нас восемьдесят девять подтвержденных случаев. Завтра может дойти до тысячи. Президент уполномочил меня провести эвтаназию и сделать вскрытие.
Совершенно ошеломленный, Уитмен пробормотал:
– Но ведь она… живое существо. Человек. Возможно, ее мозг омертвел, но у нее все-таки есть права.
– В свете возможной эпидемии, думаю, что нет. Мне следовало провести эвтаназию сегодня утром, но я не смог. Не смог убить ради общего блага. Дело не только в щепетильности. Мне кажется, я догадываюсь, с чем мы имеем дело. Но видит бог, как я хочу ошибаться.
Он поднял на Уитмена умоляющий взгляд, в котором застыл немой вопрос. Филипс с замиранием сердца ждал, что Уитмен согласится. Согласится войти в палату и умертвить Тринадцатую, чтобы сделать вскрытие.
Но Филипс знал, что это будет непросто.
Утром пришли за Тринадцатой.
Она была в смирительной рубашке и маске, но никто не хотел рисковать. Медбрат в полном защитном костюме, не заходя в палату, выпустил в Тринадцатую дротик с лошадиной дозой транквилизатора. Затем бессознательное тело девушки примотали ремнями к каталке и повезли в операционную, где ждали трое врачей. Одним из них был Филипс.
Каждый из врачей держал наготове шприц. Два шприца – с безвредным физраствором, третий – с тем же смертельным коктейлем, который вводят смертникам в тюрьмах. Ни один из врачей не знал, чем наполнен его шприц. Они по очереди сделали укол.
Чикаго, штат Иллинойс
Когда снова зазвонил телефон, Уитмен не спал. Он непостижимым образом предчувствовал очередное задание.
– Такого у тебя еще не было, – предупредил Филипс.
Спустя час Уитмен уже сидел в самолете. К моменту приземления его полностью проинструктировали.
Когда-то храм принадлежал католической церкви, но был продан религиозной общине другой конфессии. Уитмен не допытывался, какой именно. Снаружи у входа слонялись с десяток полицейских – их вызвали, не сообщив, для чего. Внутреннее убранство храма отличалось искусной лепниной и узорными витражами, с потолка свисали подвешенные на цепях люстры. Перед Уитменом, избегая встречаться с ним взглядом и теребя в руках библии, переминались с ноги на ногу праведные мужи в строгих костюмах.
Уитмена окликнула пожилая женщина и попросила следовать за ней. Они спустились по лестнице, ведущей в подвал. В свете флуоресцентных светильников красно-коричневые стены отбрасывали блики.
– Когда это началось? – спросил Уитмен.
Женщина тоже избегала смотреть Уитмену в глаза. Община была не в ладах с Центром, даже угрожала подать в суд, но федеральный судья заткнул им рот и обязал сдавать своих прихожан полиции.
– Тридцать девять месяцев, – ответила его спутница. Она заведовала просветительской и общественной деятельностью церкви – приютами для бездомных и программами ликвидации безграмотности. И хосписом.
– Врачи сказали, что бессильны, – оправдывалась она. – Мы кормили, мыли и одевали этих людей. Что в этом плохого?
Ни слова не говоря, Уитмен подошел к двери и заглянул в смотровое окошко, затянутое мелкой проволочной сеткой. Бывшая классная комната была заставлена кроватями, однако на них никто не спал. Обитатели комнаты скрючились на полу, обняв колени, и мерно раскачивались туда-сюда. Все они были полуодеты и, судя по всему, давно не мыты.
– Мы делали все, что в наших силах, – тихо проговорила женщина.
Двадцать пять человек в одной комнате. Двадцать пять живых ходячих трупов. Инфицированных неизвестным возбудителем.
– Господи Иисусе, – выдохнул Уитмен.
– Прошу вас, не произносите Его имя всуе, хотя бы в храме, – попросила женщина.
Уитмен уставился на нее.
– Вы согнали их сюда и держали тут… как скот? Им нужно в больницу!
– Их родные не могут себе это позволить. И у церкви нет таких денег. Одного-двух мы бы смогли потянуть, но с каждым днем их все больше.
Уитмен сокрушенно покачал головой. Он понятия не имел, что делать дальше.
Атланта, штат Джорджия
Тринадцатая умерла, сделав долгий, глубокий вдох, который просто-напросто… оборвался. Филипс закрыл глаза и прослезился. Затем натянул костюм четвертого уровня защиты и направился в прозекторскую. Стоя у секционного стола, он подключил запасные шланги подачи воздуха, проверил, плотно ли прилегают перчатки, взял листовую пилу и приступил к вскрытию.
Идеально распиленная черепная крыша Тринадцатой аккуратно отделилась от твердой мозговой оболочки: в свое время Филипс был умелым хирургом.
Ловко орудуя скальпелем, он извлек головной мозг и опустил его в подставленную ассистентом кювету, которую тут же унесли в препараторскую, где ждал гистолог. В ближайшее время микросрезы мозга Тринадцатой будут готовы для микроскопического исследования.
Филипс снова закрыл глаза, не желая видеть того, что предстояло сделать.
Однако в этом заключался его долг, и никто не изъявлял желания взять его на себя.
Чикаго, штат Иллинойс
– Пошустрей! Главное – не позволять им очухаться, – скомандовал Уитмен через дверь.
Внутри находилась дюжина полицейских – почти в два раза меньше, чем обитателей комнаты, но, по крайней мере, Уитмен обеспечил полицейских всем, чем мог – защитной экипировкой, шлемами, перчатками из толстой кожи. Они готовили больных к отправке в больницу: руки стягивали пластиковыми наручниками с автоблокировкой, а на голову набрасывали толстый холщовый мешок – более надежных средств ограничения не нашлось. У выхода поджидала колонна машин «Скорой помощи».
Уитмен повернулся к женщине, которая привела его в подвал. Она рыдала в голос.
– Вы говорили, что содержали их в чистоте. Надо полагать, это означает, что раз в неделю их мыли из шланга. К ним прикасался кто-нибудь?
Женщина уставилась на него глазами, полными слез.
– Конечно, – всхлипнула она. – Мы не относились к ним, как к скотине.
Уитмен прервал ее, подняв руку. Ему не доставляло удовольствия хамить – просто сейчас было не время распускать сопли.
– Они покусали кого-нибудь?
– Такое… случалось, – ответила женщина, пожав плечами.
Паскудство! Придется еще и часть общины отправить на диагностику!
– После укусов никто не заболел, и мы предположили, что болезнь не заразна, – пояснила женщина.
Из комнаты послышались нечленораздельные выкрики. Уитмен шагнул к двери и заглянул в смотровое окошко: один полисмен отбивался дубинкой от напавшего на него больного, другой пытался прорваться к двери, но в него вцепились сразу трое одичалых и повалили на пол.
Один из них принялся срывать с полицейского шлем.
– Все на выход! – взревел Уитмен, но было поздно. Полицейские разом выхватили дубинки и набросились на одичалых, в панике нанося удары куда попало.
Уитмен схватил ближайшего полисмена за плечо. Тот резко повернулся и двинул Уитмена дубинкой в живот. Уитмен сложился пополам и рухнул навзничь.