Все полетело к чертовой матери.
Атланта, штат Джорджия
Филипс отрегулировал резкость и снова взглянул в микроскоп. Ничего не поменялось: пористые участки никуда не делись, игнорировать их было нельзя. Именно это Филипс и предполагал увидеть.
– Образец тридцать девять «а», – обратился он к лаборанту, не отрывая глаз от окуляра.
Лаборант сменил стекло. В поле зрения возникли розовые и белые овальные пятна, напоминающие колбасу салями в разрезе; так и должен выглядеть срез нормального здорового мозга. Однако этот и прочие срезы мозга Тринадцатой, перенесшей тяжелую инфекцию, усеивали загадочные пористые участки, словно их прогрызли микроскопические мыши.
– Образец сорок «а», – скомандовал Филипс.
Чикаго, штат Иллинойс
Из храма с воплем выбежал мужчина в черном костюме. Кровь, стекающая с расцарапанного лица, заливала воротник. Цветные витражи осветились вспышкой изнутри, послышались выстрелы. Уитмен выбежал из храма, таща за собой заведующую хосписом. Она была цела, но визжала без умолку. Оттолкнув ее от себя, Уитмен вернулся ко входу: перепрыгивая через церковные скамьи, на него несся одичалый в разорванной футболке, с его подбородка капала кровь. У кафедры без движения лежал полицейский.
Уитмен выхватил «Тейзер», выстрелил одичалому в грудь, и он тут же рухнул на пол. Затем подбежал к полицейскому и проверил пульс: живой, дышит, но подняться не в состоянии. Шок, решил Уитмен. На руке полицейского недоставало трех пальцев.
Уитмен помнил, что надо делать. Он сдернул с себя ремень и затянул его на локте пострадавшего, чтобы остановить кровотечение.
Позади него бесшумно вставал на ноги одичалый, держась рукой за спинку скамьи.
Уитмен потянулся за «Тейзером». Бесполезно – электрошокер рассчитан только на одно применение. Да и прежде Уитмену не требовалось стрелять более одного раза.
Одичалый, стряхивая с себя действие электрошока, неуверенно шагнул в направлении оперативника.
Шаг. Еще шаг.
По лестнице, ведущей из подвала, валили остальные одичалые.
Вашингтон, округ Колумбия
В комнате было полно людей, но Филипс, казалось, их не замечал. Усилием воли он поднял глаза на Президента и вымолвил:
– Исследования показывают, что мы имеем дело с прионной инфекцией.
Президента, должно быть, проинформировали заранее, потому что он спросил:
– Вроде болезни Крейтцфельдта-Якоба или куру? Боюсь, я не до конца понимаю, что такое прион.
Филипс кивнул.
– Все это прионные инфекции. Строго говоря, прион – неживой инфекционный агент. Белок, свернувшийся неправильно. Обычно прионные заболевания передаются через прямой контакт с тканями мозга зараженного. Однако в данном случае это не совсем так. Возбудитель… не то чтобы мутировал – он просто сложился другим образом. И передается при контакте с биологическими жидкостями.
– Как вирусы.
– Да. Но, в отличие от вирусов, для заражения достаточно малейшего соприкосновения с инфицированным материалом. С кровотоком прион попадает в мозг, где остается навсегда. Иммунная система на него не реагирует. Попав в организм хозяина, прион начинает размножаться. Создавать свои копии. Со временем экспоненциальный рост количества прионов оказывает необратимое разрушительное воздействие на ткани мозга.
– Насколько разрушительное?
Филипс прокашлялся.
– Со временем происходит необратимое повреждение мозга. Прионная форма, с которой мы имеем дело, приводит к полному его отмиранию. У наблюдаемых в Центре не регистрируется никакой высшей нервной деятельности. У них нет мыслей. Вообще. Остались только животные инстинкты. Голод. Потребность во сне. Реакция «бей или беги».
– Поэтому они нападают на всех подряд?
– Да, – ответил Филипс. – Да, поэтому.
– Это излечимо? Лекарство хотя бы есть?
– Нет, – ответил Филипс. – Мы бессильны. При накоплении критического количества прионов мозг коллапсирует. Это необратимый процесс.
– А диагностика? Если диагностировать болезнь на ранней стадии, можно спасти людей.
– Методов диагностики не существует.
– То есть как это?
– Обнаружить прионную инфекцию до появления симптомов невозможно. А когда болезнь становится очевидной, уже слишком поздно. С точностью определить наличие прионного заболевания можно только гистохимическими методами, вынув мозг, – Филипс изобразил подобие улыбки. – Посмертно, разумеется.
Президент прошептал что-то одному из советников, затем снова повернулся к Филипсу.
– Сколько времени проходит от заражения до состояния невменяемости?
– Это… пожалуй, самое страшное. Если предположить, что возбудитель сходен с уже известными прионными формами, то инкубационная фаза может длиться до двадцати лет.
Президент подался вперед.
– Вы хотите сказать, что эти… индивиды заразились двадцать лет назад? И все это время заражали остальных? А мы до сегодняшнего дня ни о чем не подозревали?
– Боюсь, что да.
Чикаго, штат Иллинойс
Уитмен безуспешно дергал кобуру на ремне полицейского. От страха он шевелил пальцами.
Одичалый шагнул еще ближе. Его глаза сверкали, как раскаленные докрасна лампады.
Он пригнулся, щелкая зубами, упал на четвереньки и пополз к Уитмену.
Застежка отщелкнулась, и Уитмен выхватил пистолет, мимолетом удивившись его тяжести. Оперативник никогда не стрелял из боевого оружия. Он прицелился одичалому в голову и сжал спусковой крючок.
Выстрела не последовало. Одичалый подобрался совсем близко и приготовился к прыжку. Уитмен отпихнул его ногой, но одичалый схватил оперативника за лодыжку и потянулся к ней.
Предохранитель! Надо снять предохранитель! Уитмен нащупал на рукоятке рычажок и нажал на него.
Желтые зубы были в сантиметре от ноги Уитмена.
Выстрел снес одичалому голову. Кровь и шматки мозга брызнули во все стороны, заляпав Уитмену лицо. Он инстинктивно зажал рот, чтобы избежать контакта.
Уитмен обернулся в сторону лестницы в подвал. Ее заполонили одичалые. Он взмолился, чтобы хватило пуль.
Вашингтон, округ Колумбия
– Перейдем к рекомендациям, – сказал, кашлянув, Президент, перебирая тонкую стопку документов, которую подал ему Филипс. – Вы утверждаете, что эти несчастные неизлечимы. И мы не можем облегчить их страдания.
Филипс набрал воздуха.
– Не можем. Оптимальное решение – эвтаназия. Хотя я предлагаю это с тяжелым сердцем.
– Понимаю. А как обезопасить остальное население?
– В наших силах только объявить карантин. Тщательно изучить социально-бытовой анамнез каждого, кто достиг терминальной фазы заболевания, найти всех, с кем больные вступали в контакт за последние двадцать лет, всех, с кем мог произойти обмен биологическими жидкостями. И поместить этих людей в карантин. Этим нужно заняться безотлагательно. Полностью остановить распространение инфекции мы не сможем, но, по крайней мере, замедлим ее темп.
Президент углубился в изучение документов, которые держал в руках. Наконец, он поднял взгляд.
– Контакт с биологическими жидкостями… Иными словами, переливания крови, общие иглы, половые контакты…
– Сэр, – прервал Филипс. – Это не ВИЧ. К заражению ведет малейший контакт с больным. Даже поцелуй.
– То есть всех, с кем целовался инфицированный…
– …а также всех, кого, в свою очередь, целовали они… – добавил Филипс.
– …следует поместить в карантин? – закончил фразу Президент. – Это же уйма народу!
Филипс опустил взгляд.
– Мы сделали кое-какие расчеты. Инфекция ширится экспоненциально – за двадцать лет один больной заразил, скажем, десять человек, а каждый из этих десяти, в свою очередь, еще десять…
– Сколько? – потребовал Президент.
– В группе риска около двадцати процентов всего населения страны, – ответил Филипс.
Дрожащими руками Президент положил документы на стол.
– Поместить в колонию каждого пятого… на двадцать лет… пока не окажется, что они – здоровы? Это технически неосуществимо! И потом, это просто бесчеловечно!
– Это суровая необходимость, – ответил Филипс. – Иначе человечеству придет конец.
Мэтью Мэзер
Мэтью Мэзер – автор бестселлера «Кибершторм», взятого студией «Двадцатый Век Фокс». Его работы переведены на более чем 12 языков мира. Работал в Центре разумных машин при университете Макгилла, удостоенный наград дизайнер видеоигр. Делит время между Шарлоттом (штат Северная Каролина) и Монреалем (Канада).
Пробуждение
Из тоннеля с грохотом вырвался видавший виды электропоезд, повизгивая колесами. На головном вагоне с автоматизированным управлением мерцал логотип с буквой Q, обведенной кружком. Экспресс проезжал двадцать девятую станцию без остановки. Я ждала у самого края платформы рядом с въездом в тоннель. Визг поутих: состав оставил станцию позади и снова набирал скорость.
Головной вагон стремительно приближался. Я заступила за край платформы, вперившись в пустую кабину, летящую прямо на меня.
Кто-то вскрикнул:
– Эй, что вы делаете!
Вагон почти поравнялся со мной. Я занесла ногу за край платформы и шагнула в пустоту.
– Стойте! Не…
Колеса пронзительно завизжали, но было поздно: я полетела вниз, под поезд. Меня с силой швырнуло на рельсы. Боли не было – только яркая вспышка света перед тем, как опустилась темнота.
Годом ранее
Я встретила Майкла на одном из церковных собраний в Верхнем Ист-Сайде, а именно на третьей лекции из цикла под названием «Как уверовать?» – о рациональном обосновании бытия Божьего и Его чудес. То, что в тот вечер мне удалось выйти из дому – вот в чем заключалось настоящее чудо. В ткани моего собственного бытия зияла дыра, и здесь, в церкви, я надеялась обрести…
…что-нибудь.
Впрочем, в тот вечер атмосфера в зале была самая заурядная: люди в дешевой мешковатой одежде, прижав к себе куртки и варежки, протискивались между рядов кресел, осведомляясь, не занято ли то или иное место. На меня то и дело поглядывала какая-то женщина, явно желая завести разговор, но я отвернулась. И зачем я только сюда пришла, мелькнуло у меня в голове. На часах было две минуты девятого. Не в силах сдержать зевоту, я напомнила себе, что даже Эйнштейн верил в Бога.