В полуподвальном помещении стояла духота; после свежего морозного воздуха я невольно поморщилась. Спина взмокла, и я собралась снять кофту и шарф – зимнюю куртку я сбросила, как только вошла, – однако, глядя на выпирающие телеса окружающих, взопревших от жары, я передумала раздеваться.
В ладони поблескивал стаканчик с кофе – диетический заменитель сахара я принесла с собой – и, несмотря на духоту, я потягивала безвкусный напиток, обжигавший язык и губы. Я точно заперла входную дверь? Подавив желание немедля отправиться домой, я сказала себе, что проверяла дважды. Начало лекции задерживалось на пять минут. Я собралась встать и уйти, как вдруг позади раздался голос:
– А что вы думаете про эти собрания?
Я обернулась: мне улыбался незнакомый мужчина.
Очень привлекательный мужчина.
Я улыбнулась в ответ.
– Как вам сказать. Я кое-что для себя извлекаю.
Я села полубоком, чтобы лучше рассмотреть собеседника: у него были седые виски, как у моего отца. Не припоминаю, чтобы видела его раньше, но, впрочем, моя обычная социальная зашоренность могла быть тому виной.
Уголки губ незнакомца приподнялись в улыбке.
– Вы за этим пришли? Извлечь для себя кое-что?
Зачем же еще, подумалось мне. Хотя он был прав: я не должна приходить сюда только за этим.
– То есть, я хочу сказать, я пытаюсь обрести целостность.
– Я вас очень хорошо понимаю, – кивнул в ответ незнакомец. Он неловко повернулся в кресле, расстегнутая куртка сползла с плеч, и в холодном свете неоновых ламп матово блеснул отполированный металл, опутанный проводами. Мужчина уловил мой взгляд и поправил куртку.
Я почувствовала, как у меня вспыхнули щеки. «Целостность». Ну кто меня тянул за язык?
Улыбка на его лице дрогнула всего на секунду.
– Повоевал в свое время.
– Понятно, – сказала я, натянуто улыбаясь.
Я слышала истории об искалеченных ветеранах войны, которых восстанавливали буквально по кусочкам, протезируя утраченные конечности. Брату повезло куда меньше, подумала я, но постаралась отделаться от этой мысли.
Незнакомец протянул вперед протез.
– Не смущайтесь. Меня зовут Майкл.
Я пожала механическую руку, тяжелую и прохладную на ощупь, и промямлила:
– Эффи.
Интересно, что он увидел, когда взглянул на меня. «Неопрятную толстуху», – ответил внутренний голос.
– Очень приятно познакомиться, Эффи, – шепнул Майкл, не отнимая механической руки. У меня по спине побежали мурашки.
Выступающий объявил о начале лекции.
– Сегодня мы поговорим о первородном грехе и его значении, – возвестил он, и гул голосов в зале улегся.
Я выпустила протез Майкла из руки и повернулась лицом к оратору.
Собрание тянулось целую вечность и, наконец, подошло к концу. Слушатели вставали с мест, собирали вещи, проверяя, все ли у них с собой.
Меня клонило в сон, однако я ни на минуту не переставала думать о Майкле.
Я повела себя невежливо? Зря я не оделась понарядней. Я наморщила лоб. А я точно заперла дверь? Едва сдержавшись, чтоб не вскочить на ноги, я принялась картинно хлопать себя по карманам, а сама прислушивалась к Майклу, который с кем-то беседовал. Дождавшись паузы, я обернулась и спросила как можно непринужденней:
– Ну, что скажешь? – и тут же невольно поморщилась: какая банальщина! Я не уставала поражаться тому, какой подчас гениальной бывала в лаборатории и какой недотепой становилась в окружении незнакомых людей.
Майкл снова одарил меня улыбкой.
– Любопытно, – ответил он, пожав плечами, и, понизив голос, прибавил: – Хотя никак не могу привыкнуть, насколько буквально евангелисты трактуют Писание.
– О, я понимаю, – отозвалась я. Если он и заметил, что на лекции я клевала носом, то не подал виду. – Неужели они в самом деле считают, что морские воды расступились перед Моисеем, и он прошел посуху?
Сказав это, я оглянулась, как бы меня не услышали, но тут же опомнилась: ведь именно за этим я и пришла сюда – поговорить о своем чрезмерно рационализированном восприятии Библии.
Зал тем временем опустел. Мы с Майклом направились к двери.
– Мне нравится в церкви, – продолжал Майкл, – но меня несколько смущает ее избирательная метафоричность.
– Что ты имеешь в виду?
Майкл распахнул передо мной дверь.
– Например, Церковь утверждает, что Моисей действительно прошел по дну Черного моря, но при этом причащение крови Христовой происходит путем символического вкушения вина.
Такой ответ меня озадачил. Входя в распахнутую дверь, я взглянула на Майкла еще раз. Умный и привлекательный. Ты его не интересуешь, даже не мечтай, мелькнуло у меня в голове. Мы направились к выходу из церкви. Наши голоса гулко отзывались в пустых коридорах, ботинки поскрипывали на свежевымытом линолеуме.
На улице уже стемнело. В шатрах ровного света, ниспадавших от биолюминесцентных фонарей, кружились и поблескивали снежинки. Подошвы ботинок оставляли на свежевыпавшем снегу аккуратные оттиски. В детстве я обожала снег. Теперь же зима была просто холодным временем года. Мы остановились и встали лицом друг к другу.
– Спокойной ночи, Эффи.
Внезапно наступившую тишину нарушали автогондолы, с приглушенным гудением проносящиеся по Второй авеню.
– Спокойной ночи.
Майкл отвел на секунду глаза и снова посмотрел на меня.
– Увидимся на собрании?
В груди разлилось приятное тепло.
– Увидимся.
Кивнув на прощанье, Майкл побрел в усиливающийся снегопад. Я пошла в другую сторону – к метро, и впервые за долгое время любовалась тихой красотой падающих снежинок.
И тогда я поступила самым неожиданным для себя образом. Обернувшись, я выкрикнула:
– Майкл, как насчет кофе?
Несмотря на мороз, я ощутила, как вспыхнули щеки.
Майкл, едва различимый под снежной завесой, тоже обернулся и тут же откликнулся:
– Конечно.
Мы зашли в кафе. К прилавку выстроилась длинная очередь.
– Даже слизевики, – произнес Майкл, пока я топала ногами, чтобы согреться и успокоиться, – даже простейшие могут найти выход из лабиринта, чтобы добыть пищу. – Он указал на глазированные кексы под стеклом. – Кстати о поощрении. Хочешь кекс?
– Я…
– Строгая вегетарианка, да? – закончил за меня Майкл.
Я кивнула. Откуда он узнал? Однако важнее было то, что на ценнике значилось: четыреста калорий. Четыреста!
– Не переживай, это вегетарианские кексы, – сказал Майкл и, поймав взгляд продавца, поднял два пальца вверх.
И действительно, под информацией о калорийности стояла приписка, набранная мелким шрифтом.
– Ну же, ведь праздники на дворе, – весело прибавил он.
Продавец уже протягивал тарелку с кексами. Я безразлично пожала плечами, бросила взгляд в окно, за которым прогрохотал тяжелый грузовик, и не в первый раз представила себе, как легко было бы перед ним поскользнуться.
– Все в порядке? – донесся голос Майкла.
На телеэкране позади прилавка шел выпуск новостей: «…в пяти районах города продолжают исчезать люди. Полиция предполагает, что таинственные исчезновения связаны с религиозным культом…»
– Конечно. – Я моргнула и перевела взгляд на Майкла. Его глаза тоже были прикованы к экрану.
– Точно?
Я с улыбкой кивнула, взяла чашки с кофе, а Майкл – тарелку с кексами. Пробираясь сквозь толпу посетителей, меж которых петляла голограмма Санта-Клауса на санях, мы направились к угловому столику. Я не любила шумных тусовок, одиночества я тоже не выносила; моя жизнь скользила по кончику ножа между этими двумя крайностями.
В камине рядом со столиком уютно потрескивал искусственный огонь. Мы опустились в мягкие кресла, и Майкл пододвинул ко мне тарелку с моим кексом. Я раскрошила его и забрасывала в рот по крохотному кусочку, по чуть-чуть отпивая кофе.
Чувство неловкости сдавило мне грудь. О чем говорить теперь?
– Кем ты работаешь? – вдруг спросил Майкл.
Я облегченно улыбнулась: тут я была в своей стихии.
– Я лабораторная крыса. Занимаюсь исследованиями.
– Ух ты! В какой сфере?
– Не хочу тебя утомлять.
Майкл улыбнулся и жестом попросил меня продолжать. Его рот был набит кексом.
– Сейчас я занимаюсь изучением вирусных векторов как метода доставки терапевтических генов к половым клеткам в конспецифичных популяциях, это…
Стоп! Что это я? Не может быть, чтобы он…
– …приведет к производству конспецифичных гамет, которые будут иметь приоритет над гетероспецифичными? – подхватил Майкл, дожевывая кекс. – Самодистрибутивное целевое вакцинирование? Крайне любопытная штука. Может сберечь миллиарды долларов!
Я оторопело уставилась на него.
– Откуда ты… в смысле… – Я умолкла, не договорив.
– Извини. Так приятно поговорить с умной женщиной! Я человек разносторонний, но все-таки дилетант. – Майкл улыбнулся и откусил кусочек кекса. – Продолжай, пожалуйста.
Сделав глубокий вдох, я выпрямилась и придвинулась поближе к нему.
– Ты прав, но дело не в деньгах.
– Это сохранит жизнь миллионам людей.
Я собрала крошки на тарелке.
– Животные меня больше волнуют. Тысячи видов нуждаются в помощи. Я хочу найти возможность их спасти.
Майкл наклонился ко мне.
– Потрясающе. И твои исследования финансируют?
Я опустила глаза.
– Исследования на моделях человеческого организма – да, но я надеюсь…
Я снова запнулась. Майкл уже расправился со своим кексом. Я потянулась к тарелке, набрала пригоршню крошек и, когда Майкл отвел глаза, украдкой высыпала их на пол.
Майкл снова перевел на меня взгляд и придвинул кресло поближе.
– У всех живых существ есть интеллект и чувства, только у разных видов в разной степени.
– Именно так, – подтвердила я. – Человеческий младенец ничем не лучше малюток-осьминогов, которых мы варим и едим. Но убить младенца – о нет, ни в коем случае! – Я напряглась. Не слишком ли я перегибаю палку? – Писал же Свифт, что маленький…
– «…здоровый, хорошо упитанный младенец представляет собою восхитительное и питательное кушанье, независимо от того, приготовлено ли оно в тушеном, жареном, запечен