– Но это же безумие! – Хотя взгляды присутствующих говорили, что безумна – я. – Это…
Я умолкла. Меня сотрясали рыдания. Я бросилась к выходу, сорвала с вешалки куртку и выбежала на мороз. Тяжело сбежав по лестнице, я выскочила на тротуар и помчалась, не разбирая дороги. У входа в метро я бросилась к перилам, перегнулась через ледяной поручень и, содрогаясь, извергла из себя все съеденное за вечер. Мимо пролязгал поезд. Мне представилось, как мое тело падает на рельсы. В мертвом черном небе, как драгоценные камни, мерцали далекие звезды.
Я уставилась на свое отражение в зеркале, висевшем в спальне. Кожа свисала с бугристых костей дряблыми складками. Разве это я? Не может быть. С отвращением отвернувшись, я накинула халат, шаркая, подошла к платяному шкафу и принялась натягивать на себя один слой одежды за другим. Уже перевалило за полдень. Несколько дней я носу не показывала на улицу, и Бастеру приходилось делать свои собачьи дела на крохотном балконе. Любое действие стоило неимоверных усилий. Днем у меня слипались глаза. По ночам я не могла уснуть от терзавших меня мыслей и гнетущей безысходности.
Зазвенел телефон. Тяжело вздохнув, я нажала кнопку вызова. На экране возникло лицо начальника.
– Доктор Хедегаард, мы увидимся сегодня в лаборатории? – Он больше не желал слышать моих оправданий. – Я думаю, не стоит напоминать, что этим проектом руководите вы, и он требует вашего присутствия. Время от времени.
– Конечно-конечно, – пискнула я. Даже работая из дому, на пределе возможностей, я справлялась с нагрузкой, затрачивая в два раза больше времени, чем другие. Те, кого Господь обделил умом, по крайней мере, могли усердно трудиться. Мой начальник не относился ни к тем, ни к другим, и я в сотый раз недоумевала, зачем согласилась на него – на них – работать.
Со дня того злосчастного ужина минули несколько недель. Я не отвечала на звонки друзей. Когда одиночество припирало меня к стенке, я выводила Бастера на прогулку. Прохожие, машины, нависшие над дорогой фонари, газетные киоски, пестрящие кошмарными заголовками, – я как будто смотрела на мир из глубины колодца. Как люди могут болтать о пустяках? Неужели мир имеет для них какой-то смысл?
В конце концов, я решила сходить в церковь на очередное собрание. Мне требовалось найти силы и обрести спасение. Узреть выход. По дороге я придумывала, как поведу себя, если встречу Майкла. Как холодно поздороваюсь и сделаю вид, будто ничего не произошло. Но Майкла на собрании не оказалось, и к концу вечера меня охватило странное тревожное чувство. Может, у него неприятности? Несмотря ни на что, я надеялась, что с ним все в порядке.
Несмотря ни на что.
И вообще. Кому он сделал плохо? Никому. Я снова и снова слушала записи на автоответчике: Майкл извинялся, объяснял, откуда взялось «угощение» – из лаборатории по выращиванию донорских органов, божился, что они не мясники. Возможно, корень проблемы – во мне, в моем предубеждении. Он мог бы объяснить все заранее, но тогда я бы ни за что не пришла на этот ужин. Я вспоминала его друзей, умных, интересных, всех, с кем общалась в тот вечер. Плоть, выращенная в «пробирке», не модифицирована генетически. Ради нее не забивали животных. Я была вынуждена признать, что в этом есть… здравое зерно.
По окончании собрания я поспешила домой, чтобы позвонить Майклу, принять его извинения и извиниться самой. Однако он не подходил к телефону.
И не перезванивал.
«Умиротворение – пять тысяч долларов», – озвучил цену аватар всемирной медицинской службы. Я просмотрела список: пять тысяч долларов за долю печени, десять – за целую печень, двадцать пять тысяч – за почку, двести тысяч – за сердце.
Трансплантация органов – прибыльный бизнес.
Я изучила вопрос. Всегда, когда человечество оказывалось на грани экологической катастрофы, общество прибегало к каннибализму, чтобы восстановить баланс: в Центральной Европе в пятом веке до н. э., в двенадцатом веке до н. э. – у индейцев анасази; в двадцатом веке – в Папуа – Новой Гвинее и в Украине. Тому находились все новые и новые подтверждения, словно речь шла о запрограммированной реакции на экологические катастрофы локального масштаба, вызванные деятельностью человека. В наше время локальная экосистема включала в себя всю планету. Людская биомасса вскоре превысит пятьсот миллиардов тонн – больше, чем биомасса любого другого биологического вида, больше, чем антарктический криль.
Что я делаю? Вздохнув, я выключила планшет. Внутренний голос возразил: «А почему бы и нет?» И в самом деле – я никому не причиню вреда, а ставить других в известность вовсе необязательно, без замирания сердца подумала я.
И я решилась.
Аватар медицинской службы сообщил, что для доставки материала следует связаться с медицинским центром. Один звонок – и я договорилась с Мэри, моей подругой, о доставке в местную клинику. Перед тем, как попрощаться, я пообещала встретиться с ней на днях.
Затем я направилась в ванную, провела ватной палочкой по внутренней поверхности щек и бросила ее в стерильный пластиковый пакет. Спустя минуту я уже заполнила анкету на сайте медицинской службы и оставила пакет на балконе, откуда его заберет «беспилотник» службы доставки.
Вот и всё.
Ожил телефон. На экране мигал номер Майкла.
– Привет! Как твои дела? – ответила я, сняв трубку с первого же звонка.
С экрана улыбался Майкл.
– Очень хорошо. Извини, что сразу не перезвонил тебе…
– Ничего страшного. Я просто хотела узнать, не случилось ли чего. – Я помедлила. – Ты больше не приходишь на собрания… Мне жаль, что так получилось. Я повела себя не лучшим образом.
Майкл глубоко вздохнул.
– Я не перезванивал по другой причине.
У меня к горлу подступил комок.
– По другой? – переспросила я.
– Да. – Он отер лицо рукой, не искусственной, – живой. – У тебя свой путь. Самопознание – важная часть веры. Моей веры.
– Я… понимаю. – Мне хотелось сказать, как я соскучилась по нашим разговорам в кафе, как я соскучилась по нему.
– Я много думал о тебе, Фрейя. От всего сердца желаю тебе найти то, что ты ищешь.
Он впервые назвал мое полное имя. Дразнящее тепло, охватившее меня во время нашей первой встречи, пробудилось вновь.
– Спасибо, – сказала я.
– Ну, пока.
Улыбнувшись на прощанье, он закончил вызов.
За окном падали мохнатые снежинки. На кухне звучал джаз. В старом камине потрескивал настоящий, живой огонь, – впервые за долгие годы. Я готовила ужин, время от времени бросая Бастеру кусочки овощей, которые он ловил на лету.
В гостиной работал телевизор. «…Миллиардер Мартин Людвиг продолжает скупать…» – донеслось до меня. Я подняла глаза: с экрана поблескивали знакомые фоторецепторы, которые привлекли мое внимание на званом ужине у Майкла.
Недаром мне показалось, что я где-то его видела. Я вернулась к плите, и внутренний голос сказал: «Ты поняла? Вот с какими людьми тебе нужно общаться».
Доставка моей печени заняла две недели. Я стала подолгу выгуливать Бастера и просыпаться раньше обычного, чтобы наверстать пробел на работе. Я даже выбралась на демонстрацию против сельскохозяйственного разведения животных.
Щелкнув крышкой термоконтейнера, я извлекла холодную влажную печень, багровую с фиолетовым отливом. Закрыв глаза, я сжала ее в ладони, желая проверить, «опознает» ли мое тело эту новую часть себя. Странным образом я чувствовала кожей, что прохладная скользкая мякоть в моей руке – не чужая плоть.
Что это – часть меня самой.
Я бросила печень на раскаленную сковороду.
Во мне проснулся зверский голод. Я привыкла недоедать, но в этот раз чувство голода было куда острей. Судорожно сглатывая слюну, я смотрела, как шипит и потрескивает на сковороде моя печень. Я подцепила ее вилкой и перевернула, чтобы она равномерно прожарилась. Не в силах больше ждать, я вилкой отделила кусочек и бросила в рот.
Я немного подержала его на языке, затем пожевала, упиваясь мясным соком, и проглотила, застонав от удовольствия. Мне вспомнились безмятежные дни детства, когда я без зазрения совести, с удовольствием ела мясо. Воткнув вилку в шипящую печень, я отколола еще кусок, чиркнув по дну сковороды. Внутри печень оказалась сырой. Из клочковатой мякоти брызнули капли крови, но я все равно сжевала кусок и жадно проглотила.
Не успела я опомниться, как сковорода уже опустела. Тыльной стороной ладони я отерла слюну в уголках рта.
В ногах терся и скулил Бастер, оживленно принюхиваясь. Я посмотрела на него сверху вниз.
– Это не тебе, малыш, это все мамочке.
Бастер не любил собачьи консервы, предпочитая человеческую пищу. Человеческую пищу. Впервые за долгое время я рассмеялась. Потом подумала: ты есть то, что ты ешь. И снова расхохоталась.
Оказалось, дополнительными внутренними органами запасался каждый, кто был при деньгах. Я прожужжала друзьям все уши об этом. Бессонница прекратилась. В мою жизнь вернулся Майкл и свидания за чашкой кофе.
– От нападения акул ежегодно гибнут семь-восемь людей! – воскликнула я однажды, всполохнув посетителей кафе. – А ты знаешь, сколько акул гибнет от рук людей?
Майкл отрицательно мотнул головой.
– Одиннадцать тысяч в час! – Я со звоном опустила чашку на блюдце. – Что прикажете с этим делать?
Майкл пожал плечами и отпил кофе.
– А что мы можем сделать?
– Покончить с лицемерием, – ответила я и бросила взгляд на планшет. На странице загружался заказ: печень и полкило мышц бедра. Через два дня заказ доставят в клинику – как раз к следующему воскресному ужину на одного.
– Что значит, ты не будешь их отправлять ко мне домой?
– Эффи, я не представляю, как тебе, должно быть, тяжело… – Лицо Мэри, подрагивающее на экране телефона, скривилось. – …но все это как-то странно. Мой босс допытывается, кто делает все эти заказы. Я думала, одной-двух посылок будет достаточно. Почему бы тебе не заказывать доставку в лабораторию?
Не могла же я признаться, что половина заказов и так отправляется в лабораторию и что мой начальник тоже бросает на меня косые взгляды.