– Мы не рассчитывали, что проект затянется. – Я без объяснений использовала козырное «мы». Маленький невинный обман выливался в большую ложь, которую не могли скрыть ни моя квалификация, ни мои полномочия. – Ты права. Извини. Слушай, давай сходим куда-нибудь вместе, мы ведь собирались.
– Ага. – Мэри вскинула бровь и оборвала вызов.
Я вздохнула и посмотрела на Бастера.
– Ну а ты хочешь куда-нибудь сходить?
Бастер радостно залаял, и я пошла за поводком. На дворе стояла весна, но тепла еще не было. Мы отправились в сквер неподалеку от дома. Бредя между голыми деревьями, я вспоминала мамины легенды об утбурдах, неупокоенных душах младенцев, закопанных в снег и брошенных на погибель.
Я никак не могла придумать, как быть с моими заказами.
Ведь это же несправедливо. Любая жирная свинья, опухшая от переедания, может получить миллионную компенсацию за лечение диабета, а стоит обратиться за искусственными органами – тут появляется куча документов и неуместных вопросов. Я попыталась убедить страхового агента, что органы нужны мне по религиозным соображениям, однако в ответ услышала: «Вы, должно быть, шутите?»
Я выстроила хитрую систему путей доставки, но их закрывали один за другим. Даже если бы мне удалось беспрепятственно получать заказы и дальше, то с деньгами было куда сложней. Органы «из пробирки» стоили недешево. Я истратила все сбережения, исчерпала кредитный лимит и запустила руку в пенсионный счет, проедая собственное будущее.
В отчаянии я обратилась к Майклу.
– Эффи, с тех пор, как мы познакомились, ты очень изменилась, – ответил Майкл, когда я попросила у него в долг. – Я чувствую, что в тебе произошли глубокие перемены.
– Я не знаю, что делать. – Меня охватила ненависть к себе за то, что я прошу у него денег, за то, что выгляжу слабой.
Мы сидели за нашим обычным столиком. Жаркое лето прошло, настали осенние холода. С голых ветвей опадали последние красные листья.
– Деньги, – продолжил Майкл, – не могут решить проблемы, которые ставит перед нами жизнь. – Он взял мою руку в свои. Теперь у него были протезы вместо обеих рук. – Я рад, что ты ревностно принимаешь наше святое причастие. Но ты сама должна узреть выход.
Я вдруг поняла – есть только один выход. И всегда был только один.
Майкл сжал мои ладони.
– Единственное, что никогда не меняется в жизни, – это перемены. Жизнь есть вечная перемена и становление. Не нужно быть, нужно – становиться.
Я кивнула.
– Можно мне еще раз прийти на ужин в Церковь?
Его взгляд пронзил меня до глубины души.
– Только ты можешь ответить на этот вопрос, – проговорил он.
Из тоннеля с грохотом выехал видавший виды электропоезд, повизгивая колесами. На головном вагоне с автоматизированным управлением мерцал логотип с буквой Q, обведенной кружком. Экспресс проезжал двадцать девятую станцию без остановки. Я ждала у самого края платформы рядом с въездом в тоннель. Визг поутих: состав оставил станцию позади и снова набирал скорость.
Головной вагон был в паре метров. Я заступила за край платформы, вперившись в пустую кабину, летевшую прямо на меня.
Кто-то вскрикнул:
– Эй, что вы делаете!
Вагон почти поравнялся со мной. Я занесла ногу за край платформы и шагнула в пустоту.
– Стойте! Не…
Колеса пронзительно завизжали, но было уже поздно: я полетела вниз, под поезд. Боли не было – только яркая вспышка света перед тем, как опустилась темнота.
Меня разбудило натужное скуление. Я открыла глаза. За окном мело, но снегопад был не помеха для «Скорой». Я месяцами не показывалась в лаборатории, взяв отпуск по состоянию здоровья, точнее, с целью реабилитации, но продолжала работать из дому. На планшете, стоящем на прикроватном столике, завершилась загрузка документов: структурные принципы действия лентивирусов на внутриклеточную деградацию белков, секвенирование геномов плотоядных бактерий, а также новые результаты исследований вирусных методов генотерапии.
Часы показывали почти девять утра.
Я села в кровати и потянулась. От боли ломило во всем теле. Опустив ноги на пол, я неуверенно встала и пошатнулась с непривычки. Я задернула шторы, чтобы отгородиться от внешнего мира.
Скуление продолжалось.
– Бастер, малыш, потерпи, пожалуйста. Сейчас кто-нибудь придет.
Светильники в ванной зажглись, как только я переступила через порог. Я еще раз потянулась как следует, чтобы размять занемевшее с утра тело, и встала перед зеркалом.
Я вся сверкала, как серебристый паучок на солнце, мои изящные металлические руки, оплетенные проводами, красиво поблескивали, отражая свет. При протезировании я отказалась от биосинтетического покрытия, чтобы не прибавить в весе.
Протезы ног, изготовленные из легкого титанового сплава, поддерживали то, что оставалось от моего тела. Живот был исполосован кривыми ярко-красными шрамами – следами трансплантации внутренних органов.
Первые шаги дались легко.
После недолгих споров, я убедила хирурга ампутировать мне обе руки. Мне даже удалось их присвоить после операции, и во время первого ужина, устроенного для остальных членов Церкви, я подала свой бицепс. Мы праздновали мое вступление в лоно Церкви. Мой дух ликовал, когда я вкушала свою плоть – настоящую, подлинную плоть. Душевные раны затягивались с каждым кусочком. Поглощая саму себя, я наполнялась собой изнутри, преумножая и, одновременно, преуменьшая свою сущность.
Ампутировать ноги врачи отказались наотрез. Позволить себе поездку в известные места для медицинских туристов, где за деньги делают все, что угодно, я тоже не могла.
Однако…
Стоило оступиться в метро, и – чик! – ноги как не бывало. Поскользнуться в душевой, неудачно упасть – и прощай, почка. Страховые выплаты я не принимала, только оплату протезов и трансплантацию органов. Я купила медицинский монитор, круглосуточно измерявший жизненные показатели, чтобы в случае очередного несчастного случая медики прибыли незамедлительно.
Боль была мучительной, но очищающей.
Я полюбовалась на свое отражение в зеркале, на изуродованную грудь в ажурном переплетении спасительных шрамов и порезов, и сделала глубокий вдох, приготовляясь к совершенству. Последний раз взглянув себе в глаза, я зажмурилась. Дыхание замедлилось, мысли улеглись, сознание превратилось в тихую гладь чистого озера.
«Если глаз твой соблазняет тебя…» – нараспев начала читать я, заглушая визг Бастера. Протянув руки к лицу, я помедлила и потом со всей силы вонзила отполированные железные пальцы в глазницы.
Мир взорвался жгучей, упоительной болью. Перед глазами замелькали черные круги, свет померк. Я завопила и еще сильней впилась в глаза, нащупав эластичные зрительные нервы, не желавшие рваться. Наконец раздался влажный щелчок, один, второй, – и я выдернула глазные яблоки из глазниц. Кровь горячим потоком хлынула на лицо. Рухнув на колени, я сунула глаза в рот и стала жевать, давясь и задыхаясь. Наконец мне удалось проглотить.
– Не бойся, Бастер, – выдавила я из себя, – сейчас кто-нибудь придет!
«Скорая» уже получила вызов. Медики прибудут через пять минут, и завтра я увижу мир новыми глазами.
Удар колокола возвестил о телефонном звонке.
– Мы гордимся тобой, – раздался знакомый голос.
Благодать переполняла мое сердце, вытеснив боль. Хотелось плакать. Может, я на самом деле плакала – сложно было разобрать. Я отерла слезы радости тыльной стороной металлической ладони.
– Спасибо, отец Майкл.
Я ощутила себя легче перышка.
– Господь говорил со мной, – продолжил отец Майкл. – Человечество снова погрязло в грехе. Сердце человека почернело, и все, чего ни коснется рука его, обращается в скверну. Грядет новый потоп, чтобы омыть землю, Богом сотворенную, но не водой смоет грехи наши, а кровью…
Он обращался не только ко мне, а ко всей Церкви, растущей день ото дня; сейчас прихожане со всего мира наблюдали с экранов за церемонией посвящения. Майкл вытянул руку, и мои протезы повиновались ему.
– Фрейя, отныне и навеки ты пребудешь в Церкви Жертвенного Искупления Грехов. Да будешь ты ножом, отторгающим гниющую плоть от тела Земли, Богом сотворенной. Во имя крови твоей, возрождаю тебя к новой жизни и нарекаю тебя – Святая Фрейя.
– Фрейя, – повторил он, – архангел любви…
Он помедлил, вознося меня еще выше, чтобы я предстала во всей славе своей.
– …и смерти.
Паоло Бачигалупи
Паоло Бачигалупи – автор бестселлеров «Заводная», «Разрушитель кораблей» и др. Лауреат премий «Хьюго», «Небьюла», «Локус», «Compton Crook», «John W. Campbell Memorial Award» и других наград. Финалист «National Book Award». Живет в Западном Колораджо с женой и сыном, работает над новой книгой.
В кадре – Апокалипсис
Обратись к нему кто другой, он бы просто расхохотался в лицо и посоветовал отвалить.
Эта мысль не оставляла Тимо, пока он вел побитый «флекс-фьюжн» по раздолбанной дороге вдоль бетонного берега канала «Центрально-Аризонский Проект». Будь это любой другой журналист, заехавший в Финикс в поисках сенсации, Тимо бы ради него и пальцем не шевельнул. Стервятники, пикирующие на добычу, чтобы урвать сочный эксклюзивный кусок и тут же убраться прочь, ни с кем не делясь просмотрами и лайками – с такими он не стал бы связываться. На кого бы они ни работали – «Гугл/Нью-Йорк таймс», Черри Сюй, «Фейсбук сегодня», Дебору Уильямс, «Киндл пост» или «Синьхуа».
Но ради Люси… Это совсем другое дело. Ради нее он, не задумываясь, прыгнул в свою душегубку вместе со всеми камерами и устремился в предгорья к северу от Финикса по совершенно дохлой наводке. Потом мотался туда-сюда и жег бензин, пытаясь выехать к каналу. А сейчас, наконец, глотает пыль на вдребезги убитой колее, исцарапав «форду» все днище и совершенно отбив свой смуглый костлявый зад – и при этом еще ни разу не пожаловался.