– Ну и откуда тебя лучше снять? Давай, не стесняйся, покажи Тимо все, что у тебя есть. Тимо сделает тебя знаменитым, только не скромничай.
«Вот оно!»
Присев на корточки, Тимо принялся делать снимок за снимком. Щелк-щелк-щелк – звук затвора, имитируемый цифровой аппаратурой, бросил Тимо в пот, рефлекторно, словно павловскую собачку. Он почувствовал – получается!
Мертвец.
Цветы.
Свечи.
Вода.
Тимо снимал. Все было как надо. Цветы – и пустые молочные бутылки, свисающие с тела. Тимо был весь поглощен процессом, выбирая экспозицию, делая снимок за снимком, отмечая про себя, когда шестое чувство подсказывало – этот кадр будет особенно удачным. У него получилось. Причем по высшему разряду.
Не хуже урагана шестой категории, обрушивающегося на Хьюстон.
Щелк-щелк-щелк. Доллар-доллар-доллар-доллар.
– Давай, приятель. Расскажи своему другу Тимо все, что знаешь.
Парню было что рассказать, Тимо видел это ясно, как день. Большинство людей не обратили бы внимания, но Тимо видел. У него на такое глаз наметан.
Когда с его странички начнут капать деньги, можно будет отметить это бутылочкой по-настоящему приличной текилы. И купить памперсов для младенца его сестры, Ампаро. Если фото действительно получатся, есть шансы, что их перекупят одно-два агентства. Тогда хватит денег, чтобы поменять у «форда» аккумулятор. Поставить вместо этого дерьма что-нибудь, гарантирующее приличный пробег от одной зарядки. И больше не трястись от ужаса при каждой дальней вылазке.
Что-то наверняка должно заинтересовать «Синьхуа». Китайцы обожают репортажи о том, как Америка разваливается на части. Да и «Би-би-си» может клюнуть. Любые иностранцы. Лучше могло быть разве что ровно то же самое, плюс пара револьверов, чтобы дать повод для заголовков про «закон джунглей» и прочего дерьма. Но и то, что есть, уже означало деньги. Может быть, хватит, чтобы платить за квартиру побольше. Чтобы Ампаро было где отсидеться, когда ее дружок снова напьется и начнет буянить.
Тимо продолжал снимать, меняя ракурсы, увеличение, экспозицию. Проникая все глубже и глубже в историю мертвеца. Сфотографировал ободранные башмаки, связку пластиковых четок. Работая, он негромко бормотал себе под нос, обращаясь к трупу и уговаривая его постараться:
– Ты сам-то представляешь, как тебе повезло, что это я тебя нашел? Будь это какой-нибудь вшивый фотоблогер, что бы от тебя осталось? Пара дерьмовых снимков в соцсетях. В лучшем случае бульварная газетенка купила бы фото из Инстаграма… только разве это достойная съемка? А, ты спрашиваешь про меня? Подожди, дай только закончить – и ты будешь людям во сне сниться.
Что было правдой. Любой болван может сделать фото девчонки, которую разорвало на части вместе с электрическим «мерседесом», но только от снимков Тимо на первых полосах уголовной хроники у людей наворачиваются слезы на глазах. Да-да, обычная история, подружка наркоторговца, но рыдать над ее безвременной смертью ты станешь взахлеб. Тимо поймает в кадр забрызганный кровью пушистый талисман с зеркала заднего вида, и у тебя сердце разорвется.
Ампаро давным-давно сказала, что у него острый глаз. Что младший братец замечает такое, что остальные не видят даже в упор.
Камера сейчас есть у каждого придурка, а вот острый глаз – только у Тимо.
Тимо отошел еще дальше и снял небольшое видео. Потом проиграл его, обращая особое внимание на звук, и остался доволен. Позвякивающая от ветра металлическая сетка под раскаленным аризонским небом. Крик жаворонка откуда-то со стороны канала. И самое главное – звук, который издавали молочные бутылки, глухо постукивавшие друг о дружку. Не просто мертвец, а сакральная жертва, и одновременно связка колокольчиков.
Тимо прислушался к оттенку этого «тук-тук-тук».
Звук что надо.
Мертвый, как сама пустыня.
Он присел на корточки, чтобы в кадр попала обглоданная рука вместе с бутылками. С этого ракурса ему как раз удалось захватить голубую полоску канала и аванпосты Финикса за ней – стандартные одноэтажки, засыпанные гравийной крошкой дворы, на улочках ржавеют брошенные автомобили. Где-то там нашелся добропорядочный гражданин, достойный член какой-нибудь «Аризонской милиции», который высмотрел, как бедолага со своими бутылками спускается с холма, и подумал – самое время цапнуть его за задницу.
«ЦАП за задницу», – усмехнулся Тимо.
Скрежет шин и недовольный рев старого, еще биодизельного, мотора за спиной сообщили ему, что Люси уже недалеко. Еще одним подтверждением было приближающееся облако пыли. Ржавый грузовичок был старше самой Люси, а раздолбан вдвое против собственного возраста – но зверюга это была еще та. Среди прочего, что Тимо сразу оценил в девушке, был и ее выбор машины. Девчонка могла без проблем проехать где угодно, кроме разве что ямы с жидким дерьмом.
Грузовик остановился, со скрипом открылась дверь, и Люси выбралась наружу. На ней была защитная армейская футболка и вытертые джинсы. Белая кожа под солнцем Аризоны обгорела и стала бронзовой, из-под бейсболки с эмблемой геофака местного университета торчат каштановые с рыжинкой волосы. Каждый раз Тимо не мог не признаться себе, что вид Люси ему по душе. Высохнуть и стать во всем подобной жителям Финикса она пока не успела, но демона упрямства внутри нее было не скрыть. Выдавало то, как голубые глаза, всегда скептически прищуренные, вспыхивали при упоминании о новой теме. Ясно было – выбрав, наконец, что-то и вцепившись в него, она уже не отпустит. Питбуль долбаный. Со своим монстром-грузовиком она составляла идеальную пару. Хрен ты нас остановишь.
– Надеюсь, это не очередной ныряльщик? – поинтересовалась Люси вместо приветствия.
– А как по-твоему?
– По-моему, мне после твоего звонка пришлось переть через весь город, одной солярки сколько ушло!
Девчонка напускала на себя независимый вид, однако глаза ее уже перебегали от одной детали к другой. Тимо еще рта открыть не успел, а она уже схватила идею. Новичок она в Финиксе или нет, но глаз у нее тоже острый. Она видела все не хуже Тимо.
– Техасец? – сразу спросила она.
– Да ну? – ухмыльнулся Тимо.
– В любом случае, он из «счастливых бродяжек». Не знаю, кого еще кроме техасцев можно туда затащить. – Присев перед мертвецом на корточки, она всматривалась в то, что осталось от лица. Потом вытянула руку и легонько дотронулась до пластмассовых бусин, впившихся в распухшую шею. – Я про «бродяжек» репортаж делала. Духовное окормление беженцев прямо в дороге. – Люси вздохнула. – Они раскупают эти четки и потом молятся, как одержимые.
– Рыдая, трясясь и раскаиваясь во всех грехах?
– Ты тоже бывал у них на службах?
– Каждый хоть раз, да делал репортаж о «бродяжках», – пожал плечами Тимо. – Меня как-то попросили снять их старый шатер для проповедей в Нью-Мексико, рядом с Карлсбадом. Там все вокруг кустарником поросло, проповедник сам не справлялся, надеялся привлечь добровольцев.
Вряд ли он скоро забудет ту картину. Горячий воздух продувал шатер насквозь, брезент надувался и громко хлопал. А внутри – беженцы, покрытые дорожной пылью, раскачивались, стонали и непрерывно перебирали четки. Вопрошая своего Бога, какие еще от них потребуются жертвы ради того, чтобы вернуть прежние дни, времена высоких цен на нефть и роскошных городов наподобие Хьюстона или Остина. Когда ураганы еще не достигали шестой категории, а Великая Засуха не иссушила целые штаты.
Люси снова провела пальцами по впившимся в шею четкам:
– Его задушили.
– Похоже на то.
Тимо легко мог представить себе, как покойный зарабатывал свои четки, бусину за бусиной. Каждая была частицей любви к нему Господа, причем такой, которую можно взять с собой. Тимо представил его на коленях в пыли: лицо в слезах, а рот выплевывает слова благодарности – за то, что он еще жив, и за четки, те самые, что впились сейчас в распухшую шею, которая уже начала чернеть. Как если бы парень хотел изобразить негра, да карнавал не задался. И вообще, стоило столько молиться и каяться, чтобы оказаться на этом заборе?
– Что у него с рукой? – поинтересовалась Люси.
– Собаки успели раньше меня.
– Ох, черт!
– Если хочешь фото получше, можно пока отойти в сторонку. Собаки вернутся, и можно будет снять, как они рвут его на части, если их не спугнуть…
Люси недовольно поморщилась, и Тимо торопливо переменил тему:
– В любом случае хорошо, что ты на него посмотрела. Снимки и так должны были получиться, но главное – история. Такой ни у кого не было.
Люси выпрямилась.
– Тимо, здесь нечего раскручивать. История очень прискорбная, но в ней нет ничего нового. Всем наплевать на техасца, который преодолел тысячу миль пустыни только для того, чтобы быть вздернутым в назидание другим. Это грустно, но любому известно, насколько все терпеть не могут техасцев. «Киндл пост» делала огромный репортаж о линчеваниях.
– Блин, – вздохнул Тимо, – на секунду покажется, что у тебя начал варить котелок, и тут же выясняется, какая ты еще все-таки зеленая.
– Да пошел ты!
– Слушай, я ведь не шучу. Подойди сюда. И взгляни повнимательней. Я же знаю, глаз у тебя острый. Не заставляй меня думать, что я напрасно трачу на тебя время.
Тимо присел на корточки рядом с мертвецом, поднял руки, словно отмечая границы кадра.
– Наш техасец тащился миллион километров по выжженной пустыне, и наконец его вынесло вот сюда. Может, он решил, что в Калифорнию соваться не стоит – после принятия Закона о Суверенитете Штатов калифорнийскую границу так просто не пересечь. Может, у него нет денег, чтобы заплатить контрабандистам. Может, он решил, что умней других и сможет переплыть Колорадо и махнуть на север через Неваду. Как бы то ни было, он добрался до аризонских холмов и застрял там, ему осталось лишь смотреть, как совсем рядом люди живут нормальной человеческой жизнью. Тут бедолага видит ЦАП, а платить за воду на каждой колонке его уже достало, так что он хватает бутылки и отправляется зачерпнуть глоток-другой…