– Сосредоточься, – говорит он, обращаясь ко мне. У меня не получается.
Мистер Нгуен уселся на краешек учительского стола. У него трое маленьких детей. И толстая жена. Толстая, как довольная, упитанная хоббитша.
– Юные леди и молодые дженльмены, – говорит Нгуен. – Что если конец света отменяется, и вы все еще несете ответственность за свои поступки? Вы не задумывались? Решайте задачу.
А по-моему, каждый, сидящий в этой комнате, – мясо. Интересно, где спрятана скрытая камера? Смерть от столкновения с астероидом? Да бросьте! Я считал, что достоин большего.
Щелкает репродуктор. Мы все вздрогнули. Очередная публичная казнь? Вполне ожидаемо, теперь, когда случаи казни участились. Такая однообразность успокаивает. Что, блин, полный ахтунг. Я и сам это знаю, так что не надо тут ничего подчеркивать или помечать.
Из динамика прорывается:
– Но это невозможно! – По голосу не определишь: то ли замдиректора, то ли секретарь, то ли еще какая-то птица.
– Читай! – приказывает мужской голос.
– Ребятки, у меня плохие новости, – произносит первый голос: это мисс Росс из восьмой колонии, которая преподает автодело. Я ее ненавижу за то, что она влепила мне трояк с минусом, хоть и заслуженно. – В ближайшее время из-за Апории пропадет спутниковая связь. Будьте готовы к тому, что телефоны перестанут работать. В результате новых исследований стало известно, что до столкновения осталось тридцать шесть часов, а не три дня. Угол падения – семьдесят градусов. Предполагается, что эпицентр удара будет в Детройте. Погодите, это же в двухстах километрах от нас? Это точно?
– Читай дальше, – глухо доносится другой голос.
– Еж тебя за ногу! Я и с первого раза поняла! – психует мисс Росс и продолжает: – Только что президент Брикерсон направил последнее обращение. Поскольку ваши телефоны не подключены к Фринету, ополчение поручило мне зачитать текст обращения вслух. Брикерсон призывает не паниковать. Ракета… что сделает?.. выпотрошит? Ага, точно, выпотрошит. Она выпотрошит Апорию перед столкновением. Мы должны выжидать.
Поэтому. Мародерству – бой. Перебежчиков из колоний будут пристреливать на месте. Всех, кто сливает топливо, будут пристреливать на месте. Всех, кто оказывает противодействие… А, лажа! Бегите, ребятки! Бегите со всех ног…
Нгуен щелкнул выключателем, но мы все равно услышали выстрел. Внутри меня окаменело что-то мягкое и чувствительное к подобным вещам. Не то чтобы мне это понравилось. Я, бывало, еще представлял себе, как это – топить щенят, а я типа люблю щенят.
Переждав, пока стихнет эхо, Нгуен взял с парты мой листок с контрольной, смял его в руке и швырнул в корзину, как заправский баскетболист. Мимо.
– Так. Кому рассказать про свободное падение?
Через двадцать минут уже все на доске. Семьдесят градусов, плотность – восемь тысяч кг/м3, скорость в момент удара – тридцать км/сек. Сила удара – один миллиард мегатонн. Нгуен не улыбается, не храбрится. Он в ужасе касается слова «мегатонн», нацарапанного на доске.
– Мегатонн… – повторяет Нгуен. Он реально повернутый, эдакий Тесла – придумал, как делать бензин из мусора. Поговаривают еще, будто он подключился к генераторам очистительной станции, поэтому у него дома есть электричество.
– Дамы и господа, я могу описать столкновение в подробностях, если вам от этого полегчает.
Мне явно не полегчает. Я не готов. У меня есть еще порох в пороховницах. Остальные, кажется, наоборот страшно рады. Наконец-то они услышат безрадостную правду.
Нгуен щурится, представляя себе момент столкновения.
– Если астероид упадет на Детройт, мы меньше чем через минуту увидим вспышку. Она затмит солнце. Небо побагровеет. Не переживайте, больно не будет. Нервные окончания разорвутся раньше, чем мы сами. Мы как будто испытаем на себе промежуток между молнией и громом во время грозы. Изумительное, должно быть, будет зрелище.
Я думаю о том, что, если кому-нибудь очень быстро отсечь голову и повернуть ее, то глаза успеют увидеть обезглавленное тело. Не нахожу ничего изумительного.
– А что станет с Омахой? У меня предки в Оффуте, – говорю.
Он хватил себя деревянной указкой по колену, да так, что скривился от боли. Странный поступок, даже с учетом ситуации.
– Они уехали без тебя? Все трое?
– Ага, – киваю. – Вроде семьи нельзя разлучать, но, судя по всему, президент намутил с билетами. Так что я решил, пусть едут без меня.
Я, конечно, вру и не краснею. Если бы все зависело от меня, то предки бы остались, как полагается взрослым, а в убежище отправились бы мы с Кэти.
– Тебе не выдали билет? – спрашивает Нгуен.
Киваю. Нгуен долго на меня смотрит. Слишком уж долго и пристально. Мне прям не по себе. Потом снова как жахнет себя указкой по ноге! Чудной какой-то. Можно подумать, я единственный, кого оставили на произвол судьбы, как мормона, по ошибке не восхищенного на небеса.
– Так! – вскрикивает Нгуен, хлопнув в ладоши. – Отличный вопрос! Уцелеет ли Оффут? Зависит от того, насколько глубоко они под землей и что у них за вентиляция. Жар и сейсмические волны они переживут, а как быть с пылевым облаком? Кто мне скажет, из чего состоит пылевое облако?
Кароль Фергюссон тянет руку.
– Из мельчайших частиц геологических пород, которые поднимаются в стратосферу от удара.
– Правильно! – говорит Нгуен. – Пылевое облако! Мы знаем, что после удара метеорита, из-за которого вымерли динозавры, пылевое облако сначала поднялось в верхние слои стратосферы, а потом опустилось. Предполагаю, что, когда мельчайшие частички породы посыплются обратно на Землю, они будут примерно той же температуры, что и раскаленная лава. Наши друзья под землей, возможно, протянут какое-то время, однако трудно сказать, как долго. Все зависит от состава пылевого облака и конструкции вентиляционных аппаратов.
– А мы не могли что-нибудь предпринять заранее, мистер Нгуен? – спрашивает Анаис Бинот. Она тощая, как вобла. Ни дать ни взять – ходячий скелет.
– Зовите меня Фред, – говорит Нгуен.
Еще чего.
– А что если мы сплотимся? Весь Пигмент? Или вся колония? И выроем себе убежище, – предлагает Кароль Фергюссон, смахивая слезы с больших карих глаз. Я считаю, Кароль и Анаис надо дать премию за самую печальную щенячью мордаху в преддверии апокалипсиса.
Нет, все-таки лучше их утопить.
Нгуен пожимает плечами.
– Жаль, что мне не поручили спроектировать его заранее. Очень жаль. Но когда до столкновения тридцать шесть часов, кто сможет построить убежище, рассчитанное на десять, двадцать… десять тысяч лет?
– Мы сможем? – спрашиваю.
Нгуен указывает на строения нефтеперегонной станции. Ее трубы дымят километрах в пяти от нас.
– Понадобится прорва топлива. И людей.
– Как в Оффуте, – говорит Кэрол.
Нгуен кивает.
Я думаю о Кэти, как она гуляет по тусклым подземным коридорам. Она в безопасности. Ее любят. Думаю о выживших, о людях, вроде моих родителей, об их эволюции спустя тысячи поколений. Я силюсь увидеть хоть какой-то просвет, но будущее представляется чудовищным.
– Я рассказывал вам о своих родителях? – вдруг спрашивает Нгуен, и тут же, понизив голос, сам себе отвечает: – Разумеется, нет. С чего вдруг?
– Расскажите, – просит Кэрол, всхлипывая. Может, опрокинуть парту и заорать, что тут не сеанс гребаной психотерапии? Мне остались считаные часы жизни, и последнее, чего я хочу – это выслушивать чью-то исповедь. Я хочу обнять сестренку. Ах да. И жить.
– То был последний самолет, – начинает Нгуен. – Отец подкупил чиновника, чтобы улететь. И вот я здесь. Я никогда не думал о тех, кто не смог уехать. Выжившим не до этого. Но теперь я все чаще размышляю о тех, кто остался. Потому что мы с вами больше не среди выживших. Но мы – герои своих собственных историй. Понимаете?
Ни хрена я не понимаю. Чтоб он сдох! Представляю себя Апорией в момент удара. Я больше, чем эта несчастная планетка, и мой гнев безбрежен.
– Я всегда думал, что стану знаменитым. И что мои дети будут жить в достатке. Иначе и быть не может, ведь мне повезло родиться в Америке, верно? Но разве смерть умаляет мои достоинства? Я все тот же Фред Нгуен.
И смотрит на меня.
– Некоторых из вас бросили родители. Продали билеты собственных детей. Они преступники, понимаете? Но вы – вы все еще можете стать героями.
Пацан с задней парты, метивший в Гарвард, выплевывает ком жеваной бумаги – листок с контрольной.
– Гонишь! – орет он. – Сознание – случайная мутация человека. Апория – механизм самокоррекции Земли. После удара ничего не будет.
Нгуен с размаху запустил в него мелом. Мы даже прифигели.
– При чем здесь Бог? Кому сдался этот болван! Я о дьяволе говорю. Не давайте ему волю! Нельзя ползти за пустыми обещаниями спасения. Идти по головам ради подачек. Я не собираюсь бросать семью ради какой-то дыры! Я умру с честью!
Звонок.
Мы сидим, не рыпаемся. Какого черта? У него нервы сдали? Подходящий же он выбрал денек. И тут до меня доходит. Ведь ясно, как божий день: у мистера Нгуена есть билет.
После школы мы с Джули пошли ко мне. Сидим, жуем чипсы. Вот бы слямзить у мистера Нгуена его билет и забрать Кэти у предков. Появиться в их бараке с Крольчонком в руках. Кэти бы рассмеялась впервые за истекшие пять дней. А я бы уставился на мать с отцом и не отводил бы глаз, пока они бы не умерли от стыда. Но пусть воскреснут после Апории и станут нормальными людьми, а не придурками. Мы пожили бы там все вместе пару лет, я бы нашел способ очистить атмосферу от пылевого облака, чтобы Земля снова стала пригодной для жизни. Ну и за это меня бы короновали, и каждая собака бы твердила, что быть геем – круто.
И все бы ходили в розовом, сколько влезет.
Наконец-то приятные мысли за долгое время. Жаль, долго мечтать не приходится: в убежище дубарь, а над ухом причмокивает Джули. Любительская рация настроена на волну штрейкбрехеров. У них поднялся кипеш из-за пропавшего оборудования. Ночью кто-то прорвался с ним через КПП.