Ривз отрицательно покачал головой.
– Почему нет?
– Потому что, – со всей прямотой сказал он, – вы ко мне жестоки.
– Как это?
Ривз пожал плечами:
– Вы меня не любите. Вы не позволяете мне называть вас иначе как «доктор», а это не имя. Меня же вы все время называете по имени. Вы не даете мне одежду, не разрешаете уйти отсюда, не позволяете дотронуться до вас.
Голос его зазвучал громче:
– Вы меня используете. Вам совсем на меня наплевать.
Он вновь спрятал голову в ладонях.
– Я вижу это, когда смотрю на вас, – закончил он.
Агнес замерла:
– Что вы этим имеете в виду?
Ривз медленно выпрямился и подполз к креслу, на котором сидела Агнес. Поднялся на колени. Их глаза встретились.
…пожилая женщина с сияющими седыми волосами спадающими по краям печального лица несущего собравшиеся в уголках рта морщины как следы возраста с голосом забытой давно преданной земле птицы…
Агнес отпрянула, прервав связь:
– О нет!
Ее сознание стало выходить из-под контроля, ускользать от нее, освобождая место страху:
– О, Ривз!
Ривз широко открыл рот, обнажив зарубцевавшиеся десны.
– О, Ривз! Это началось.
Представив последующее разрушение Ривза, Агнес почувствовала, как ей овладевает отчаяние. Долго это не продлится – несколько часов, максимум – день. Остановить это невозможно. Ривз станет тридцать пятым за этот месяц пациентом. Нарастающая динамика…
Уголком глаза она заметила, как Ривз пытается до нее дотронуться. Резкий всплеск ярости заставил ее шлепком отбросить его руку.
– Не трогайте меня, – прошипела она. – Никогда не пытайтесь дотронуться до меня.
Глаза Ривза расширились.
– У вас лицо распадается, – прошептал он и, не говоря ни слова, уполз в угол, пристально глядя оттуда на Агнес.
Механизм трансформации уже давно ставил персонал в тупик. Были предложены сотни теорий: неврологический упадок и разрушение, утрата веры в жизнь самих Сенситивах, не поддающийся диагностированию вирус… Эти теории имели одну общую черту – отсутствие поддерживающего их эмпирического материала Агнес чувствовала, что трансформация индуцируется самими Сенситивами, возможно, путем обмена мыслями, воспоминаниями, ритмами…
Но базы для этой теории у нее не было – только интуиция. А интуиции было мало, чтобы остановить трансформацию. Только за этот месяц исчезло тридцать четыре Сенситива, обнаружив перед разрушением резкий подъем способности к телепатической коммуникации.
Все виды лечения доказали свою неэффективность. Выглядело дело так, словно, лишенные иных способов коммуникации, Сенситивы стократ увеличили мощь своей мысли, а их сознание, адаптировавшись к условиям камеры, нашло способы себя… выразить.
– Это не ваша вина, – спокойно сказал Ривз.
Агнес посмотрела на него.
– Я сам хочу уйти. Мне пора. Больше я никому не хочу приносить боль.
Он сделал паузу.
– И вам – тоже.
– Ривз! Вы не понимаете, что это значит! Вы перестанете существовать!
Ривз нервно хрустнул пальцами рук:
– Я и не хочу существовать, доктор. Это приносит такую боль!
Ривз судорожно пытался найти слова:
– Эта боль постоянна. Я не могу понять, чего вы от меня хотите. Мне здесь не нравится… вам тоже не нравится здесь быть со мной.
– Я здесь нахожусь ради вашей пользы, – прервала его Агнес. – То, что мне нравится или не нравится, не имеет никакого значения. Опасность, которую вы лично и все подобные вам представляете для общества, не поддается исчислению.
Ее голос вырвался из-под контроля слов, стерильных, знакомых, слов, которые она написала уже давно.
– Наша обязанность состоит в том, – продолжила она, – чтобы разоружить вас и позволить вернуться в общество. Если вас не вылечить, мы можем снова потерять неисчислимое количество жизней – как во время той войны, которую вы развязали…
Ривз смотрел на нее во все глаза.
– Вы слушаете м…?
Помимо воли она встретилась с ним взглядом, и…
…симфония обняла планету лежащую в руинах мозаика вихрем вращающегося пепла, сдавленные скульптурные тела, блуждающие тени сияющего пламени, обломки флотов, плывущих одиноко в мертвенном холоде пространства, разорванные в клочья корпуса, стальные звери горящие в остаточных образах мерцающих стад мертвые мысли невнятные силуэты скелетов разбросанных по голой поверхности планеты в конце творения…
Агнес закрыла глаза и оборвала соединение. Сознание ее охватило пламя; пот, обильно выступивший на лбу, заполнила ее глазные впадины. Мысли Ривза были гораздо более структурированными, более опасными сегодня. Она глубоко вздохнула, проверила свои нейронные пути и удивилась, насколько рыхлыми они стали в результате записи телепатической передачи, исходящей от Ривза. Если он ее заразил, если он…
Ужас поднялся в ее сознании, и она решила действовать, действовать быстро.
– Ривз! Ваши веки отяжелели, – выдохнула она, преодолевая волну боли, что ее настигла. – Отяжелели настолько, что вы не можете открыть глаза.
Работая аккуратно, но быстро, она изолировала те отделы памяти Ривза, которые успела вобрать в себя, отрезала их от прочих контуров собственного сознания и простирающихся далее нейронных сетей. Мысли ее были слегка окрашены адреналином, а по ту сторону их она слышала свой голос – холодный, спокойный, назначающий процедуры: архивировать мысли, устанавливать ментальные блоки, понижать степень чувствительности… и еще сотни прочих мер, которые в случае с пациентами никогда не работали.
Но она стабилизировала себя. Глубоко вздохнула.
Ривз корчился в углу с плотно закрытыми глазами.
– Ривз! – сказала Агнес своим обычным голосом. – Отныне вам запрещается во время интервью устанавливать со мной зрительный контакт.
Ривз перестал корчиться, и его голова повернулась в направлении ее голоса. Агнес сомневалась, что приказ сможет действовать долго, но она не могла позволить Ривзу передавать другие свои мысли – если бы он смог превратить свои мысли в визуальные образы, они оба были бы мертвы. Только несовершенство телепатических навыков Ривза ее и спасло.
– Д… доктор, я не могу открыть глаза, – произнес Ривз дрожащим голосом, полным сожаления. Лицо его исказилось, а дрожащие пальцы шарили по покрытию пола.
– Ривз! Вы можете открыть глаза. Но я запрещаю вам смотреть в мою сторону.
Ривз заморгал. Он вновь свернулся калачиком, отвернув взгляд.
– Я не хотел сделать вам больно, – сказал он спокойно. – Просто, когда я говорю с вами, слова получаются не те.
Он схватил себя руками за горло, продолжая:
– Но я хочу вам сказать все, потому что мне кажется, что вы не понимаете.
Он помедлил.
– Я больше не хочу здесь оставаться. И вы не хотите, чтобы я здесь был. Вам жаль, что вы превратили нас…
Руки Ривза вновь стали судорожно дергаться. Он либо нервничал, либо злился.
– Ривз! Это не прав…
– НЕТ, ЭТО ПРАВДА! – закричал заключенный, скребя ногами пол. – ВЫ ЖЕЛАЛИ БЫ, ЧТОБЫ МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО, И ВЫ НАШЛИ НОВЫЕ СПОСОБЫ УБИВАТЬ ЛЮДЕЙ, И ВЫ ЛЖЕТЕ МНЕ, ЧТОБЫ РАНИТЬ МЕНЯ, И Я ВАС НЕНАВИЖУ!
Колотя по мягкому полу кулаками, Ривз продолжал кричать слова, оглашавшие помещение его маленькой камеры:
– Я НЕНАВИЖУ ВАС, НЕНАВИЖУ ВАС, НЕНАВИЖУ!
Рыдания вырвались из его горла; кулаки разжались.
– Почему вы сделали нас, если вы нас не хотели? Зачем вы сделали меня?
Агнес задумалась, структурируя свой ответ:
– Вы были нужны, Ривз. Благодаря вам мы выиграли войну. Но мы сделали ошибку. Я сделала ошибку. Теперь мы хотим вас вылечить.
– Я не хочу возвращаться. Я не могу здесь жить.
– Почему?
– Здесь все… не так.
Рот Ривса открылся и исказился в гримасе – он подыскивал слова. Мгновение – и он сдался:
– Мне больно. Ваш голос ранит меня, когда вы задаете вопросы или что-то мне говорите. Вы используете слова вместо того, что видите у себя в голове…
Его голос срывался, словно через слова он пытался протащить идею, которой в словах не было места.
– «Вылечить», говорите вы, а я вижу тень… «разоружить».
Слово, вырвавшееся изо рта Ривса, напоминало вой кота, и Агнес почувствовала укол страха.
– Вы говорите «ошибка», а я вижу покрывало над системой планет, покрытых обломками форм, которые когда-то несли в себе людей…
Ривз помедлил и продолжал:
– Ваши мысли, запертые в слова, которые вы произносите губами, и желающие освободиться, режут как нож. Мне здесь не нравится. Никому из нас не нравится…
Ривз остановился посередине предложение; взгляд обеспокоенный, даже тревожный.
– Кто эти «нас», Ривз?
Ривз уклонился от ответа, и Агнес усилила нажим.
– Вы изолированы в этой камере. Вам разрешено говорить только со мной.
Она склонилась к Ривзу:
– Кто такие эти «мы»?
– Я не знаю.
– Отвечайте!
– Я не знаю.
Агнес сжала кулаки.
– Ривз! У вас посередине спины зудит и чешется. Вы не можете достать это место, а зуд будет все сильнее и скоро станет невыносимым. Если вы ответите на мой вопрос, зуд исчезнет.
Она откинулась на спинку кресла.
– С кем вы общаетесь? – спросила она.
Ривз напрягся, принялся ощупывать спину; пальцы без ногтей бессмысленно тянули кожу, пытаясь почесать зудящее место. Безрезультатно. На Агнес это произвело впечатление – больше минуты, прежде чем ответить, Ривз терся спиной об пол.
– Это они. Другие, там, – проговорил он с самым несчастным выражением лица.
Через мгновение он вновь принялся кататься по полу, пытаясь почесать спину.
– Прекратите, – стонал он.
– Я вам не верю, – проговорила Агнес.
Лицо Ривза исказила боль:
– Это п… п… правда.
Агнес нахмурилась.
– И как вы общаетесь?
Если бы слезные железы у Ривза не были удалены, Агнес решила бы, что он плачет.
– Так же, как мы с вами. Никаких слов. Они говорят, мне больше не