– Эй, Рок! – позвал Рикки (я мог с десятипроцентной точностью читать по губам). Он протянул мне руку, и я машинально взял ее.
Мы всей компанией отправились за бургерами в ближайшую забегаловку, которая пережила все несчастья, не изменив своим разгульным привычкам. Меня это восхищало. На каждом столе там даже стояли небольшие музыкальные автоматы, а виниловые скатерти в красную клетку были во многих местах прожжены, что говорило о том, что здесь можно курить. Рикки и курил – кто сказал бы ему, что этого делать нельзя?
«думаю это здорово что ты делаешь то же самое что и в школе», – было написано на экране его ноутбука. Он развернул его к себе и напечатал еще несколько слов, затем повернул обратно. Теперь там говорилось: «ты нашел дело которое на тебя работает и ты за него держишься. это здораво». Я кивнул. Если бы Рикки говорил, а не печатал, это, вероятно, звучало бы как комплимент. «знаешь ты мне всегда нравился», – добавил он. Двое других не пытались ничего сказать или хотя бы прочитать то, что печатал Рикки; они просто поедали свои бургеры и смотрели в окно на группы студентов, направлявшихся в Гарвард.
Я также не пытался поддерживать беседу, а просто читал то, что печатал Рикки. К своему бургеру он пока что не притронулся. Он рассказал мне, что делал карьеру после окончания школы, теперь же он работает на некоторых влиятельных людей в правительстве, и все теперь под контролем. Ты удивишься, сказал он, насколько сейчас все под контролем.
Я кивнул и слегка улыбнулся, чтобы показать, что понял, о чем он говорит, но на самом деле не думал, что был бы сильно удивлен.
Я подумал о весле, которое уплыло от меня, двигаясь вниз по реке к свободе так быстро, как только могло. Куда оно доплывет?
Рикки сказал, что я не должен бояться повторения того, что было в прошлый раз. С тех пор мы оба стали старше и опытнее, а он стал сообразительнее. Но дело в том, говорил он, что люди все еще испытывают шок – почти как малые дети. И им нужно помочь отвлечься. Сделка такова: он предоставляет нам ресурсы – ресурсы, которые мы не можем себе представить даже в самых дерзких мечтах. А взамен мы всего лишь должны дать положительный образ власти. Не нужно пережимать, изображая, например, что все носят банданы или военную форму, или еще что-то в этом роде. Просто время от времени мы должны видеть, что ополчение и армия заслуживают доверие, что руководство принимает близко к сердцу интересы каждого и т. д. По большей части мы будем иметь полную свободу действий.
Чтобы напечатать ответ на ноутбуке Рикки, мне пришлось встать и пойти помыть руки – я не хотел пачкать ему клавиатуру. После этого мне потребовалась целая минута, чтобы неловко напечатать: «салли не согласится она думает что ты убил ее бойфренда и сделал глупость».
Я развернул к нему экран, не успев как следует подумать над тем, что же я напечатал.
Глаза Рикки сузились. Он поднял на меня взгляд и на миг снова превратился в костолома – я уже было решил, что сейчас он бросится на меня и начнет душить. Но вместо этого он написал: «того робота?» Я кивнул. «там была ситуация. она сложная, виноваты многие».
Я очень старался, чтобы мое лицо оставалось непроницаемым, словно все это меня нисколько не волновало. Я покончил с гамбургером, поэтому медленно ел картофель фри, сдирая с него кожуру и выбирая находящееся внутри картофельное пюре. Все это пахло мясом.
«я тебе вот что скажу, просто не говори салли, что я тут задействован» – напечатал Рикки. «просто скажи ей что правительство хочет поддержать твою работу».
Мне было легко с этим согласиться, поскольку я знал, что для Салли мое лицо представляет собой гигантский смайлик, и она уже через считаные секунды узнает, что я скрываю.
Рикки не угрожал разломать нас на части, если мы не согласимся с его планом, но этого и не требовалось, и он лишь тонко намекнул насчет оплаты. Кроме того, он сказал, что мог бы дать мне пару уроков гребли.
Чтобы найти Салли, мне понадобилось два часа. Я чуть было не отправил ей СМС, но у меня сложилось нехорошее ощущение насчет собственного сотового телефона.
Она находилась в группе студентов-киношников Бостонского университета, сооружавших гигантский пандус, который выглядел так, словно они собирались закатить в сугроб почтовую карету. Увидев меня, она отвернулась, чтобы посмотреть, как ее товарищи собирают вместе доски. Я толкнул ее локтем, но она меня проигнорировала. Я вспомнил, как она что-то рассказывала о том фильме, который они собирались снимать – об одном парне, работавшем в почтовом отделении и обнаружившем потайную дверь, ведущую во внутреннюю почтовую систему Ада, и ему приходится доставить пачку писем демонам, прежде чем ему удалось выбраться. Чертовски заумно. В любом случае, ее раздражало то, что я неделями ее игнорировал, – вот теперь и не мог привлечь ее внимания.
В конце концов я просто написал на своем сотовом «рикки а» и помахал им перед ней, не нажимая клавишу «отправить». Она широко раскрыла глаза и собралась написать мне ответ, но я ее остановил. Я схватил блокнот и ручку, и написал для нее целый рассказ, включая надписи на Гарвард-сквер. Она долго качала головой, затем закусила губу. Она решила, что я преувеличиваю, но тут появился парень, который их видел, и все подтвердил.
– Мы такие ничтожные, – аккуратным курсивом написала она под моими каракулями. – С чего вдруг Рикки о нас вспомнил?
Я приписал внизу: 1. Он помнит нас по школе и хочет закрыть вопрос. 2. Мы ему нравимся, и он хочет нами владеть. 3. Он нас ненавидит и хочет уничтожить. 4. Эти ребята боятся утратить контроль и думают, что мы можем помочь.
Был холодный день, и я немного промок, пытаясь сбежать на гарвардской лодке, к тому же солнце уже заходило, так что я начал дрожать. Некоторые из студентов отошли чуть в сторонку – совсем как в Гарварде, и сейчас смотрели на закат, оставив недоделанной одну стену. Салли жестом велела своей банде отправить обратно на склад пандус, ведущий в адское почтовое отделение.
Мы сгрудились в задней части фургона с оборудованием, которым управлял Зепп Стилман, и направились к платной дороге – чем быстрее мы выберемся из города, тем лучше.
Проехав где-то с километр, мы наткнулись на первый КПП. Солдаты в больших закрытых шлемах стояли перед «хаммерами», перекрывавшими большую часть полос Сторроу-драйв[38] так, что между солдатами и вращающимися камерами на стойках было невозможно проскользнуть. Они проверяли всех въезжающих и выезжающих из города, а в ста метрах за ними стояла экзоскелетная штука – меха или как там ее называют, с бедрами размером с «Бьюик» и ступнями, напоминающими мусорные баки. Со своего места в задней части автофургона я не мог видеть его верхнюю часть, но представлял себе шарнирные локти и похожее на череп лицо. Люди, создавшие подобный механизм, не могли отказаться от соблазна сделать лицо, похожее на череп. Мой брат Холмен, кажется, управлял такой штукой в Центральной Азии или Центральной Евразии – в общем-то в чем-то центральном. Из-за большого нервного напряжения операторы подобных штуковин очень часто сходили с ума. Та, которая стояла перед нами, не двигалась, но была вполне функциональна, так как вокруг нее дрожала земля, а рядом виднелись свежие следы убийств – машины, которые еще дымились, тела каких-то несчастных.
Наш фургон как можно скорее свернул в переулок, и мы поехали назад к Бостонскому университету. К тому времени, как мы туда прибыли, Жанель обнаружила на форумах объявления о блокировании нескольких крупных городов. Это была операция по зачистке некоторых радикальных элементов, ставящих под угрозу непрочный порядок, – красные банданы в городах плюс армия снаружи.
Мы все еще находились в фургоне, припаркованном в переулке рядом с Даммер-стрит под гигантским дубом, ветви которого с одной стороны опустились почти до земли. Можно повесить на это дерево шину на цепях и качаться на ней под землей, где, вероятно, есть подземные бродяги. Подземные бродяги – это, наверно, бесподобно, особенно если у них есть свой собственный танец, который, как мне кажется, у них есть, поскольку чем еще там заниматься, когда все время сидишь в подземелье?
Я не знал, стоит ли выходить из фургона, ведь нас тогда могут заметить, но Салли проявила инициативу и вылезла, за ней последовала Жанель. Я выбрался за ними и встал в переулке, печально пожимая плечами, словно тряпичная кукла. Салли топала ногами и скрежетала зубами. Она попробовала объясниться со мной знаками, и я понял, что она хочет сказать, что мы в ловушке, – на любом выходе из города нас ждет то же самое. Я лишь взглянул на нее, ожидая, что она скажет, что нам теперь делать; она выглядела уставшей и расстроенной. Когда не можешь нормально говорить, приходится наблюдать за людьми, и, возможно, когда ты их не слышишь, то видишь людей более ясно.
Я пригляделся к Салли. Ее руки подергивались, что обычно означало, что она собирается что-то швырнуть. Шея была напряжена, что означало, что она собирается на кого-то накричать, словно теперь это возможно. Торчавшие во все стороны русые волосы представляли собой великолепный беспорядок, лицо было настолько взбешенным, что Салли пришлось покрутить головой, чтобы успокоиться. Язык она прикусила – так удобнее харкать кровью.
– армия снаружи + красные банданы внутри, – написала она на своем телефоне. – оккупация. городу конец. нам конец. мы в ловушке. – И она стерла это, не нажав кнопку «отправить».
– красные банданы + армия = возможность, – взяв у нее телефон, написал я.
Она лишь молча посмотрела на меня. Я даже толком не знал, что, собственно, имею в виду. В этой части разговора я обычно фантазировал о том, что нам нужно отправить сто человек бегать по улицам города в костюмах коалы, в то время как кто-то другой будет разбрасывать с дельтаплана шарики с галлюциногенной водой. Но так быстро фантазировать на пальцах я не умел.
Я сделал паузу и подумал о Рикки и других банданах, с которыми встречался, и о том, насколько они стремятся стать в чужих глазах героями, что даже просят людей вроде меня помочь их такими изобразить. Я подумал о Холмене и о том, как он свысока смотрел на гражданских до тех пор, пока не получил дырку в черепе. Я подумал о том, как Рикки и его ребята устроили катастрофу во время того мирного протеста, заставив копов решить, что протестующие в них стреляют, и стрелять в них в ответ. Я подумал о том, почему банданы не уходят из города, а армия в него не входит.