Итак, кто я?[34]
Я не собираюсь читать лекцию о том, какой я интересный человек. Как говорил Тургенев, любой может говорить с интересом обо всем, но лишь о себе – с аппетитом. Не таково мое намерение. То, что я скажу, конечно, будет связано с моей личной жизнью и с моей верой, но кроме того, я хотел бы поставить вопрос «Кто я?» в более широком контексте, адресуя его не только себе, но и каждому из нас.
Несколько лет назад ко мне пришла женщина и рассказала про своего сына, который к тому времени уже много лет находился в психиатрической больнице. Он отказывался поверить, что его отец, муж этой женщины, умер. Она старалась объяснить сыну, что такое смерть, что случилось с его отцом, но он категорически отказывался признавать этот факт. Она попросила меня поговорить с ним. Прежде чем пытаться что-то объяснять, я спросил его, почему он так уверен, что его отец не умер. Ответ был действительно очень показательным, и я хочу поделиться им с вами: это стоит послушать, даже если бы мне было больше нечего сказать. Он ответил: «Видите ли, мой отец существовал лишь постольку, поскольку мог целиком посвятить себя науке, заниматься своей коллекцией предметов искусства, развлекаться телепередачами или радио. Вне этого он совершенно не существовал. А значит, до тех пор, пока эти предметы не уничтожены, он не более мертв, чем раньше». Я нашел это замечание очень убедительным, и мне интересно, насколько оно может быть отнесено к каждому из нас. Насколько мы можем сказать: «Я существую, я есть» и осознать свое личное существование, независимое от предметов, от обстоятельств, от окружающих нас людей. Многие ли из нас осмелятся сказать, что действуют сами, а не просто реагируют на чьи-то действия, светят, а не только отражают попадающий на них свет? Другими словами, насколько мы существуем сами по себе, а не потому только, что существуют другие предметы или другие люди?
Второй пример относится к человеку, которого я очень хорошо знал, моему другу. Однажды он заболел, попал в больницу, и у него обнаружили рак печени, распространившийся на все органы. С точки зрения медицины у него не оставалось никакой надежды. Его сестре и мне сообщили об этом, он же ничего не знал. Я пошел повидаться с ним. Первое, что он сказал: «Как досадно. У меня столько дел, а я в постели и не способен сделать ничего из того, что собирался». Я сказал ему: «Но ведь вы не раз говорили мне, что мечтаете однажды остановить время, чтобы можно было просто существовать, а не действовать, постоянно что-то делать, находиться в суматохе жизни. Вам когда-нибудь удалось это осуществить?» «Нет, – ответил он, – мне все было некогда остановить время». И я указал, что, раз он не сделал этого сам, Бог сделал это за него. «Но что, – спросил он меня, – дальше?» А дальше было вот что. Я сказал ему, что любое заболевание открывает перед нашими глазами реальность смерти и того, что смерть обусловлена двумя факторами: вещественными – тело и все, что может его разрушить (вирусы, рак и тому подобное), а также, почти в той же мере, всеми чувствами, духовными и психологическими состояниями, которые, как и физическое заболевание, могут разрушить человека. Обиды, ревность, зависть, злоба, чувство вины – каждый может составить длинный список, скажем коротко: отрицательных эмоций, того, что лишает нас запасов энергии, мужества, надежды, веры, любви, и они есть у каждого. И я ему сказал, что, если он хочет победить заболевание или даже возможную смерть, он должен заглянуть внутрь себя, исследовать себя и все исправить. И он стал очень серьезно, с большим мужеством и честностью обдумывать все свои нынешние отношения к людям, к обстоятельствам и к жизни и исправлять все, что можно было исправить. Затем он стал переходить от настоящего к прошлому, все дальше и дальше вглубь, и в какой-то момент действительно расчистил почву и примирился со своим прошлым, с Богом, Которого мы так часто считаем ответственным за все, что у нас неладно, с людьми (он много страдал, в возрасте 18–19 лет он провел несколько лет в концлагере в России), с самим собой, с обстоятельствами. И в тот момент, когда он был уже так слаб, хрупок и немощен, что с трудом мог поесть сам, он однажды посмотрел на меня светящимися глазами и с лучезарной улыбкой сказал: «Знаете, мое тело практически умерло, но еще никогда я не чувствовал себя таким живым, как сейчас».
Если вы сравните эти два примера: первого человека, который существовал только через предметы и обстоятельства своей жизни, и этого больного, который вдруг открыл, что у него есть личность, бытие, настоящая полнота и сила жизни, не зависящая ни от чего, даже от его собственного тела, – вы увидите разницу и поймете, что я имею в виду, когда говорю, что вопрос «В какой мере я существую сам по себе?» адресован каждому и что это не простой вопрос. Многие из нас могли бы сказать: «Я существую лишь в той степени, в какой мною движут обстоятельства».
Некоторые из вас, возможно, помнят древний рассказ про Эдипа и сфинкса. Каждого проходящего египетский сфинкс встречал вопросом: «Кто ты?» и тех, кто не мог правильно ответить (на самом деле – всех), он пожирал. Эдип тоже там проходил, и ему был задан этот же вопрос. Он ответил – но не что он царь, или герой, или кто-то там еще (что зависит от роли, или ситуации, или обстоятельств), он сказал: «Я человек». Он определил свое бытие через основное абсолютное понятие. Он был просто человеком, все несущественные характеристики были отсеяны.
«Кто я?» Каждый из нас должен быть в состоянии сказать: «Я человек». Но что это означает? Когда мы смотрим на себя или на любого другого человека в контексте необъятной, сложной и опасной вселенной, в которой мы живем, то можно обнаружить две вещи. С одной стороны, мы ничто, когда думаем, насколько мы способны противостоять агрессии, болезням, насилию. Но в то же время мы шире всего космоса, познание мира все расширяется, мы охватываем и вмещаем все больше знаний – и продолжаем жаждать нового, и способны вместить больше. Так происходит с красотой, так бывает с любовью. Мы можем вместить окружающую нас красоту и переполниться ею, и в то же время никакая красота не может наполнить нас так, чтобы мы могли сказать: «Достаточно, я не могу видеть больше красоты, я уже увидел все, что есть, этого хватит, чтобы наполнить меня до краев». Так что весь тварный мир, который кажется таким безмерно большим по сравнению с нашей малостью, с другой стороны, мал, как камушек, который мы могли бы бросить в бездну. Словно весь космос падает в наши глубины – а мы даже не слышим, достигает ли он дна.
Так что в нас есть простор, не пространство, но некий простор, который в одном из псалмов определяется словами: сердце человека глубоко (Пс. 63: 7). […]
И только Бог может его заполнить.
Если же я, уже как верующий, буду дальше размышлять о том, кто я, то должен буду посмотреть на себя как на Божие творение. Что это на самом деле значит? Это не просто означает: я верю, что пришел в бытие Божиим повелением. Это слишком очевидно. Но какие отношения определяются Божиим творческим актом? Бог пожелал моего существования. Другими словами, Он желал моего присутствия. И Он не сделал это актом грубой власти, с самого начала Он ждал меня, чтобы встретить с любовью, встретить меня, как будущего друга. Он меня не только возжелал, Он меня возлюбил в бытие. В наших отношениях с самого начала со стороны Бога – вся открытость, вся любовь, вся самоотдача и предложение вступить с Ним в такую дружбу, о которой говорится в Ветхом Завете, когда Моисей разговаривает с Богом, как друг говорит с другом, вернее, когда Бог говорит с Моисеем так, как говорят с другом (см. Исх. 33: 11).
Вот мои основоположные отношения. Но я связан не только с Богом – я связан с целым космосом, со всем существующим. Каким образом? Все было вызвано к жизни этим Божьим призывом, словом, которое привело все в бытие. И первое событие в жизни всей твари, каждого отдельного творения, от мельчайшего до самого огромного, – встреча. Встреча лицом к лицу с Живым Богом и со всеми другими тварями. Я могу представить каждое творение, возникающее так или иначе из небытия, и первое, что случается, когда каждое творение встречается с Богом: ему предложена Божественная любовь. И одновременно происходит встреча со всеми творениями, которые были приведены, вызваны к жизни Божественной любовью ранее.
Я не знаю, обращали ли вы когда-нибудь внимание на одну короткую фразу в конце девятой главы Евангелия от Иоанна. Девятая глава практически целиком посвящена рассказу о слепорожденном. В конце Господь встречает этого человека и спрашивает его, верует ли он в Сына человеческого. А кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него? – спрашивает слепорожденный. И Иисус говорит: видел ты Его (Ин. 9: 36–37). Эти слова так привычны для нас, но они не были привычны для слепорожденного.
Он вообще никогда ничего не видел до тех пор, пока однажды его глаза не открылись. И первое, что он увидел, было лицо Сына Божьего, ставшего Сыном человеческим, Бога воплощенного. Первое, с чем встретились его глаза, был взор Божественной любви, которую излучали глаза Христа. Так мне видится эта первая, изначальная встреча и те отношения, которые, как мне представляется, существуют между Богом и нами изначально. Один католический богослов назвал это Заветом Адама. Это завет между Богом и человеком, завет дружбы, любви, общей судьбы, предложенной и дарованной нам.
Но вернемся к тому, о чем я говорил раньше, к чувству, что мы так малы, что мы пылинки. Как я соотношусь с Богом? Помните первую заповедь блаженства: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5: 3). Кто эти нищие духом? Ясно, не люди, которые ничего не имеют, – это бы сделало их нищими и нуждающимися, но не дало бы той нищеты, которая названа в Евангелии нищетой духа. Не значит ли «быть нищим духом» – осознавать, что я ничто, я не имею ничего, что мог бы назвать своим? Это более радикальная нищета, чем та, которая есть у нищего. Ведь нищий может существовать и думать: «Я есмь, я существую, мое существование и жизнь принадлежат мне». В нищете духовной есть что-то более глубокое. Если я в самом деле сотворен, то я могу и должен сказать, что само существование не в моей власти. Я был вызван к жизни любовью, поставлен в бытие, и существование, которым я обладаю, не принадлежит мне, это дар. Все, что составляет мою жизнь, было мне дано, и я не могу ничего сделать, чтобы это удержать. […] Но если быть нищим духом значит осознавать, что своими силами я не могу ничего и что я не обладаю ничем, чего у меня нельзя отнять, то почему это блаженство, благо? Разве такое понимание не мучительно? Нет – в том случае, если мы осознаем еще одно: хотя ни я сам, ни моя жизнь, ни то, чем я обладаю, мои друзья, мои родственники, мое тело, мой разум и сердце и все прочее, хотя ничто из этого не принадлежит мне – у меня все это есть. И значит, это дар любви. Я обладаю этим, поскольку все это было мне дано, и это непрерывный дар. Другими словами, то, что я владею всем этим, означает, что Живой Бог деятельно и непрерывно выражает Свою любовь ко мне либо непосредственно, либо через людей, которые дарят мне свою любовь и поддерживают меня. Если бы во мне было что-то, что я мог бы назвать своим, что не было бы ни Божьим даром, ни даром человеческого милосердия, сострадания, любви, то это «свое» было бы вычтено из таинства любви. В отношении этого я мог бы сказать: «Я не нуждаюсь ни в Божьей, ни в человеческой любви, чтобы обладать этим». И если бы я смог сделать своим, присвоить все, из чего я состою, то в конце концов я бы оказался в мире, в котором нет любви, ведь она мне не нужна. Бог и мой ближний были бы лишними, абсолютно ненужными. Царство Божие – это царство любви, и лишь ощущение собственной ничтожности и того, что я ничем не обладаю, пока существую, хотя во многих отношениях я очень богат, открывает для меня возможность стать частью Царства Божия, которое есть Царство Любви.