– Как долго нужно продолжать помогать одному и тому же человеку?
– Я думаю, возможны два подхода. Пока вы чувствуете, что ваша помощь полезна человеку, помогайте, опять-таки оставаясь избирательным и рассчитывая свои силы. Но если вы обнаружили, что чем больше вы помогаете этому человеку, тем более зависимым и инфантильным он становится, вы должны сказать «нет».
Помню, когда я только приехал в Лондон, я довольно долго помогал одному человеку; затем однажды спросил у него: «А теперь, Денис, можешь ли ты мне сказать, почему ты все время создаешь проблемы?» К тому моменту у нас уже были вполне дружеские отношения, и он ответил: «Потому что я боюсь, что, если не будет проблем, вы перестанете навещать меня». Есть люди, которые создают проблемы, чтобы о них заботились, а есть люди с реальными проблемами, и кто-то должен позаботиться о них. Поэтому необходимо уметь различать ситуации и временами проявлять определенную строгость. Нужно уметь сказать: «Нет, я не будут помогать тебе, ты должен сделать это сам». Например, когда вы помогаете инвалиду либо кому-то, кто в течение долгого времени болеет и не выходит из дома, есть соблазн постоянно бросаться ему на помощь и делать за него все. Но в результате этот человек не восстановит свои мышцы или свое мужество, чтобы действовать, потому что его оградили от единственного шанса снова стать взрослым и независимым. Вот почему временами нужно говорить: «Я не буду делать это за тебя. Если ты этого сам не сделаешь, обходись без этого».
– Каковы ваши взгляды на цензуру и на молодежь?
– Прежде всего, я думаю, что в наше время существует чудовищное количество развращающих воздействий, с которыми нужно бороться. Неправда, что порнография безобидна. Неправда, что можно подвергать любому воздействию ребенка, или молодого человека, или даже взрослого, не поранив, не покалечив или не разрушив его. Я думаю, первое, что должно сделать общество, – противостоять этим вещам. И когда я говорю «общество», я думаю об ответственных гражданах страны. Если бы было весомое общественное мнение, отвергающее подобные программы, если бы ВВС осознало, что такие программы никто не будет слушать, потому что они вызывают отвращение, их заменили бы чем-то другим.
То же самое относится ко многим журналам, разрушающим нравственную цельность: люди просто должны не покупать их, люди могли бы швырнуть их в лицо тем, кто их продает. То есть существует общая ответственность, которую граждане должны взять на себя. Обычно люди, распространяющие подобные вещи, действуют, а люди, которые относятся к этому неодобрительно, помалкивают. Так вот, ответственность лежит на каждом.
С другой стороны, как бы мы ни поступали, что-то дурное все-таки дойдет до всех, от мала до велика. Я думаю, худшее, что тут можно сделать, – попытаться замолчать дурное. Если оно доходит до детей или до наших друзей, мы должны быть готовы обсудить его спокойно, без злобы. И обсудить как-то позитивно. Не просто сказать, что это ужасно, отвратительно, безвкусно и тому подобное, но пробудить в людях другие стороны их личности, взглядов, вкусов, восприятия жизни – того, что поможет им отбрасывать все безнравственное. В этом и состоит все воспитание детей, молодежи, да и взрослых людей. Я думаю, что слишком многие родители или учителя всех уровней и направлений снимают с себя ответственность. Мужчинам и женщинам, которые должны иметь мужество подняться и заставить считаться с собой, кажется невыносимым стать непопулярными, нелюбимыми, осмеянными. Но я думаю, что, пока определенные вещи не могут быть просто искоренены, запрещены, каждый должен, по крайней мере, обсуждать с жертвами таких программ, журналов и книг темы, привлекающие своей красотой, благородством и чистотой. Обратить внимание людей на тот факт, что они разрушают себя, уродуют, оскверняют. Я не думаю, что цензура, которая состояла бы в том, чтобы взять и уничтожить все эти книги и журналы, решила бы проблему, потому что все равно осталось бы достаточно возможностей достать другие. Но если смело смотреть в лицо подобным вещам с убеждением, с любовью, скорее с жалостью, чем с негодованием, это может оказать большее влияние.
– Был ли Джон Леннон человеком мира? Что он хотел донести людям? Что вы думаете о церковных лидерах, солидарных с ним?
– Для меня, наверное, было бы безопасней не высказывать никаких мнений о церковных лидерах. Но я поступлю рискованно: выскажу свое мнение о том, как газеты и СМИ относятся к людям в целом. Пока ты «новость», ты интересен. Как только ты «устарел», не важно, жив ты или мертв, – ты больше ничего не значишь. И это я нахожу совершенно чудовищным. В течение нескольких дней мы видим сообщения о землетрясении в Алжире, и вдруг неожиданно это перестает быть интересным. Ничего больше не сообщается, хотя люди все еще становятся жертвами последствий случившегося.
Я помню, как Солженицын был выслан из России. Он был взят в тюрьму, из тюрьмы – на самолет, который доставил его в Германию, и, приземлившись, он отправился к другу. Газетчики просто атаковали это место. Они перелезали через стены. Они не давали ему спокойно поспать ни одной ночи. Они требовали встречи с ним, чтобы расспросить о первых впечатлениях высланного. Затем он прибыл в Швейцарию и высказал журналистам свое мнение об их поведении. В ответ он услышал: «Вы понимаете, что вы полностью в наших руках? Если вы будете вести себя подобным образом, мы не напишем о вас ни строчки, и вы перестанете существовать для других людей». Это происходит все время. Я могу привести много подобных примеров, но ужасно больно думать: то или другое положение не изменилось, но интерес к нему пропал, поскольку были интересны «новости», а не сами люди. И я думаю, ваш вопрос о Джоне Ленноне вполне с этим согласуется.
Вот человек, который был для одних путеводной звездой, для других – поводом позлословить. Но был ли он путеводной звездой или скандальной личностью – это не имеет значения: люди покупают газету, и его имя все равно будет на первой странице. И я, опять-таки, думаю, что общество должно этому противодействовать. Не «кто-нибудь», тот или другой человек, но если все общество скажет: мы не хотим таких газет, мы не хотим такого бессердечного вторжения в личную жизнь публичных людей, которое сейчас стало частью работы журналистов, мы не будем покупать эти газеты – то редакторам придется дважды подумать, прежде чем разглашать подробности жизни личности или события, о которых следовало бы молчать, потому что они постыдны. Прошу прощения, но я переживаю это очень остро и не вижу причин, чтобы не выразить свои чувства.
– Как христианин может передать своим современникам глубину, о которой вы говорили, если у них нет интереса к этой глубине и они, возможно, служат типичным примером того, о чем Бертран Рассел говорил в своей биографии: «Снаружи тьма, и когда я умру, то тьма будет и во мне. Нет никакого простора, величия, лишь банальность и после – небытие»?
– Есть старое изречение, что нельзя отречься от мира, если ты не видел на лице или в глазах хотя бы одного человека сияния вечной жизни. Я не думаю, что аргументация может доказать существование Бога или другого измерения, глубины или любых других духовных предметов. Убедить может встреча с кем-то, кто обладает хотя бы небольшим опытом вечной жизни, с тем, о ком встретившиеся сказали бы, что у него есть нечто такое, чего нет у них. Откуда это? Почему этот человек другой? Тертуллиан, писавший императору Трояну в начале христианской эры, упоминал, что окружающие его язычники говорили о христианах: «Посмотрите, как они любят друг друга!» Они чувствовали, что в христианской общине ни с чем не сравнимая любовь, которую они не встречали прежде, и они начали задавать себе вопросы. И я думаю, что это единственный способ передать свою веру, потому что логические споры начались с тех пор, как люди стали задаваться вопросами. Можно расчистить какое-то пространство, но нельзя передать опыт иначе как через взаимодействие, через как бы «заражение». Можно «заразиться», «подцепить» веру, как подцепляют блох или грипп, и я думаю, именно так и должно происходить. Единственное, что убеждает, – это когда обнаруживаешь, что Бог живет в ком-то. Впрочем, замечу, что и это не убедит каждого.
Около пятнадцати лет назад я пригласил на нашу молодежную группу секретаря Лиги атеистов в Великобритании, и он выступил перед нами с речью, в которой объяснял, почему нельзя верить в Бога. У него на самом деле было два основных довода: чтобы верить в Бога, нужно быть либо глупцом, либо абсолютно необразованным. И я помню, один из ребят достаточно грубо спросил, к какой категории относится отец Антоний. Знаете, мне и раньше говорили, что я, должно быть, ненормальный. Пусть так, но я нахожу это слабым аргументом. Я помню лектора из Лондонской школы экономики, которая все ходила ко мне обсуждать веру и неверие. И однажды она сказала: «Отец Антоний, я думаю, вы совершенно безумный». Я ответил: «Может, и так, но объясните, почему вы, абсолютно здравомыслящая, приходите ко мне, а не я к вам?»
Прошу прощения, вероятно, я не слишком хорошо ответил на ваш вопрос, но я действительно считаю, что нельзя доказать существование света, иначе чем показав свет. Нельзя доказать что-то теоретическими доводами «за» или «против». Это доказывается, как сказал апостол Павел, не словами или философией, но явлением силы и славы Божией[35]. Это единственный способ. И это означает, что каждый, кто называет себя верующим, должен верить несколько иначе, чем тот, кто придерживается научных и философских теорий. Наша христианская вера или вера вообще – не просто способ ответить на вопросы, не имеющие ответа. Это не попытка найти удобный способ существования в чрезвычайно неудобном мире. Это что-то другое. То есть, если бы наша вера была лишь способом заполнить внутреннюю пустоту, это было бы очень плохо. Но это не так. «Бог существует, я Его встретил»[36]