Я продолжаю идти, единственный звук исходит от музыкальной подвески из патио, её бодрый звон контрастирует с напряжённой атмосферой в доме. Я резко останавливаюсь, когда подхожу к входу.
Входная дверь открыта настежь.
Я знаю, я знаю, она была закрыта, когда я приехала на велосипеде двумя минутами раньше.
Кто бы здесь ни был, они ушли.
А может они ещё здесь. Я смотрю на второй этаж, видна только половина лестничного пролёта, до поворота за острый угол. Крепко сжимаю нож и поднимаюсь по лестнице, контролируя каждый шаг, чтобы сохранить тишину. Если они ещё здесь, то знают, что и я тоже, потому что открывалась гаражная дверь. Надеюсь, они услышали и сбежали. А если нет…
Моё дыхание учащается, как и сердцебиение. Я дохожу до самого верха лестницы, передо мной простирается весь коридор второго этажа. Первая дверь справа уже открыта. Я оглядываю дверную раму и затем отклоняю голову назад так, чтобы оценить увиденное. Пусто. Комната будет детской, в ней ничего нет, кроме россыпи квадратов с образцами красок и нескольких пустых коробок.
Следующая дверь ведёт в шкаф. Я открываю её, сжимаясь от скрипа дверных петель, и наношу ножом удар внутрь него.
Ничего.
Ещё три комнаты. Ванная, моя комната и хозяйская спальня. Ванная комната хорошо просматривается, к счастью у неё стеклянная дверь, вместо занавески. Я прокрадываюсь через коридор в свою комнату, беспокоясь о том, что дверные ручки громко щёлкают, если открывать быстро. Я толкаю дверь, и…
Грёбаный потоп!
Ящики вынуты из комода и разбросаны повсюду. В стене вмятина, ровно над тем местом на полу, где лежит совершенно разбитый ящик. Моя одежда разбросана по комнате. Блокнот, в который я записываю идеи дизайна, разорван в клочья, а отдельные листы разбросаны среди одежды.
Мой чемодан стоит посреди комнаты, буквально вскрытый: карманы порезаны и зияют подобно ранам. Дверь в мой шкаф широко распахнута, всё вышвырнуто. Вся комната пахнет странной смесью из запахов с лестницы, только сильнее.
Я делаю один шаг внутрь и слышу, что ещё больше стекла хрустит под ногами. Я наклоняюсь и поднимаю единственную фотографию, которую я привезла с собой: снимок меня с матерью в рамке, на берегах Нила, когда мне было десять. Я оставляла его в чемодане, вместе с амулетами, которые она заставила меня взять с собой. Они тоже под ногами, каждый разрезан пополам.
Я не… Я даже не могу… Что? Почему?
Слышится шум с первого этажа, и я резко разворачиваюсь, размахивая ножом.
— Айседора? — Зовёт Сириус голосом, полным ужаса. — Айседора? Ты дома?
Выдыхая, я остаюсь на месте чересчур долго, потом закрываю дверь в спальню и отвечаю ему.
Дина всё ещё на улице, разговаривает с полицейскими. Пока она находит время между составлением перечня похищенных из дома вещей и наблюдением за тем, как полиция собирает отпечатки пальцев, она успевает сказать мне, как ей нравится моя причёска. Каким-то образом я думаю, что она оказывает хорошее впечатление на правоохранительные органы. Со мной беседуют четыре раза, большинство вопросов вращаются вокруг того, есть ли у меня предположения, кто мог это сделать.
Я знаю всего троих людей отсюда, не считая родственников, и почему-то я сомневаюсь, что Тайлер может быть человеком, способным на выбивание стеклянных дверей и уничтожение комнат.
— Почему ты не позвонила в полицию? — Спрашивает Сириус, качая головой, в то время как я собираю в совок осколки стекла. Отпечатков так и не нашли и всё, что остаётся делать сейчас — убирать беспорядок.
— Не подумала об этом.
— Айседора, ну, правда, ты уже не посреди пустыни живёшь, с кучкой богов. Здесь много опасных людей. Тебе следовало сразу же покинуть дом.
Конечно же, он прав. Мне и в голову не пришло.
— Если бы что-то с тобой случилось… Я так рад, что никого не было дома!
— А они думают, будто это сделал кто-то из обиды на Дину? — Она знает почти всех полицейских, которые приезжали на вызов, к тому же она работает на правительство.
— Она никогда не была вовлечена в уголовные расследования. Психи, с которыми она работает, обычно богаты, но это уравновешенные психи. Они могут лишь довести дело до суда, но никак не до насилия.
Он всё ещё выглядит обеспокоенным. Как и все мы. Осознавая, что кто-то может вот так запросто проникнуть в дом! Теперь всё воспринимается по-другому.
Входная дверь закрывается. Дина проходит и прислоняется к стене, осматривая сломанную дверь с измученным выражением лица, рассеянно почёсывая рукой живот.
— Они думают, что это может быть кто-то, кому нужен рецепт на сильные лекарства.
Вероятно, ты спугнула его прежде, чем он успел пройти по всем комнатам.
— Я могу сильно напугать, — говорю я, сбрасывая целый совок осколков в мусорное ведро с неприятным звоном.
— Я помогу тебе, — говорит она. — Когда закончим с осколками и заделаем чем-нибудь дверь, я помогу с твоей комнатой.
— Да всё нормально. Там мои вещи, я сама всё приберу.
— Мне очень жаль. Ничего подобного раньше не происходило.
— Это не твоя вина, — говорю я. — Просто случайность, верно? — Но мне кажется, что дело личное. Кажется, будто хаос добрался до меня и так он сообщил, что уже здесь и готов мстить.
Я поднимаюсь по лестнице и встаю на пороге своей комнаты. Гладя на разрушения, я не могу перестать дрожать. Поднимаю фотографию в рамке. Трещина на стекле проходит ровно между мной и матерью.
Глава 6
В истории мифологии древнего Египта Исида была не только матерью Гора, но иногда и его женой. Хотя моя глубокая тревога по этому поводу была связана не столько с соответствующими отношениями, сколько с балансом власти и поклонения. Так как Хаткор впала в немилость, моя мать с удовольствием вмешалась и узурпировала её последователей, тем самым переняв её функции, её домены и даже её мужа. В конце концов, боги пришли к наиболее распространённым формам поклонения: в данном случае, Исида стала матерью, а не женой, а Хаткор очень раздражающей женой, всё ещё сердитой из-за потери своих последователей и любимой короны с коровьими рогами. Исида никогда не извинялась. Большое число последователей означало больше поклонения, большее количество языков, которые шептали её имя, больше сердец, готовых повернуться к ней в тяжёлые времена. Как одному из членов постоянно изменяющегося пантеона богов, отчаянно отстаивающих свою актуальность, порой ей стоило вмешаться в дела людей в качестве церемониальной жены любимого сына. Поклонение было всем. А если серьёзно — глупостью.
Во вторник впервые после пятничного вторжения я остаюсь дома одна. Я жду на обочине перед домом Сириуса. Подъезжает незнакомый автомобиль, за рулём женщина, которую я не знаю.
Тайлер выглядывает из окна и машет мне с переднего пассажирского сиденья, поэтому я забираюсь на заднее.
— Огромное спасибо за то, что подвозите, — говорю я. — Сириус застрял в аэропорту из-за опоздавшего рейса. Вы спасаете меня. — Вообще-то, я сидела там и ждала их целый час. Заднюю дверь заменили и установили систему сигнализации, но мне всё равно… не по себе, когда остаюсь дома одна.
— Не вопрос! Скажи спасибо маме Джули. Или как я люблю её называть, пока мой драндулет в ремонте — мой личный шофёр.
Джули лишь немногим меньше, чем Тайлер и я понимаю, почему вся красивая одежда Тайлер выглядит так, будто сшита для другого человека. Так оно и есть. Её голос звучит почти так же, как и у дочери.
— Если ты и дальше будешь обращаться ко мне, как к своему шофёру, то я начну требовать с тебя плату.
— Волонтёрство приносит мне огромные деньги. Только лишь вопрос времени, когда я начну всех выручать. Что более предпочтительно: воображаемые чеки или воображаемые кредитные карты?
— Приму не воображаемое мытьё посуды.
— Ой, прости. Боюсь, мой счёт по мытью посуды закрыт за превышение лимита.
Они смеются, подкалывая друг друга всю дорогу, это так легко и приятно. Но, по какой-то причине, я чувствую себя некомфортно.
— Итак, Айседора, Тайлер сказала мне, что ты из Египта?
— Родилась там и выросла.
— Скучаешь?
— Только по пустыне. И по тишине. Здесь очень много людей.
— В этом недостаток Сан-Диего. После того, как поживёшь здесь, ты ни за что не захочешь жить где-либо ещё. К сожалению, кто-то ещё уже живет здесь. — Она улыбается мне в зеркало заднего вида. — Приходи к нам как-нибудь на ужин!
— С радостью. — Я хочу больше узнать о Тайлер, увидеть, что делает её такой классной. Она самое прекрасное, что у меня есть в музее, и я жажду вписать её в остальные сферы моей здешней жизни.
Тайлер протягивает зажатый кулак, и только спустя несколько секунд я вспоминаю, что мне нужно ударить его своим кулаком.
— Мило, — говорит она. — Это значит, что нам всё-таки придётся однажды готовить ужин.
— Мы приготовим что-нибудь восточное, чтобы ты смогла почувствовать себя как дома, — говорит мама Тайлер. Я улыбаюсь, но то, что есть у них, не имеет ничего общего с моим домом и от этого мне становится грустно.
Когда она высаживает нас, нам с Тайлер приходится практически расчищать себе дорогу до вестибюля. Сегодня третий вторник месяца, а значит — бесплатное посещение музея для жителей Сан-Диего. Мишель упоминала об этом раньше, но я и понятия не имела, насколько серьёзно местные жители принимают такой бесплатный день в музее. Он просто забит. Мы с Тайлер работаем вместе за передней стойкой, проверяя документы. Я благодарна за то, что нахожусь не наверху, по крайней мере, мне не приходится нервничать, присматривая за огромной кучей людей на выставке, или, не дай бог, за залом детских открытий.
С того дня, когда взломали дом, я плохо сплю. У меня постоянно болит голова от того запаха, который я никак не могу выветрить из моей комнаты. И уж тем более этот наплыв людей, не способствует хорошему самочувствию.
Головная боль напоминает мне о новом письме от мамы прошлой ночью, ведь именно с мамой я постоянно ассоциирую боль в висках. Она сообщает мне о наличии лимита на снятие средств с дебетовой карты в пятьдесят пять долларов. Я даже не снимала ещё с неё денег. Я только начала планировать, как сделать это, когда шла куда-нибудь, где она не сможет меня найти.