Я качаю головой, но тоже улыбаюсь.
— Я могу и сама найти ресторан. Я знаю, как пользоваться интернетом.
— А-а, но ты, ни за что бы, ни заказала хлебный пудинг. Я нужен тебе.
Я барабаню пальцами по столу, потом щёлкаю ими.
— Чуть не забыла! Вот. — Я вытаскиваю свою большую чёрную сумку. — Мне нужна была тетрадь в клетку, и я также заметила, что ты почти исписал свой блокнот, поэтому… — Я вытаскиваю и протягиваю ему тёмно-синюю тетрадь в кожаном переплете. Хотя, на самом деле, дневник. Он лучше, чем тот, который у него был. Дневник такой красивый, что, когда я увидела цвет, то тут же подумала о Рио.
— Серьёзно? — Его лицо оживляется, оно выражает такое искреннее восхищение, что меня это смешит. Что-то трепещет в моём животе, и я решаю, что это просто от голода.
— Я облегчаю твою антисоциальную жизнь. — Отчасти это подарок для заглаживания вины, но я, ни за что не скажу об этом вслух. Вчера я поняла, что он не смеялся надо мной, когда я сказала, что моей страстью является дизайн интерьера, зато я вела себя по-идиотски, когда мы говорили про его поэму. На самом деле мне нравилось это в нём, его странная манера концентрации и времяпровождения.
Рио берёт в руки тетрадь, пролистывает, нежно проводит пальцами по её страницам.
— Не такой уж я и антисоциальный сегодня, — говорит он.
То же я могу сказать про себя. Подходит официантка, и я топлю свои порхания в травяном чае. А потом в хлебном пудинге, тёплом и мягком, в котором гармонично сочетаются горький шоколад и сладкий крем.
Рио смеётся, потому что ему, даже не приходится спрашивать меня, нравится ли он мне или нет. Я практически заглатываю его целиком и сразу планирую, как бы поскорее вернуться сюда за следующей порцией.
— Итак, — говорит Тайлер, подкрадываясь ко мне с заговорщическим видом, пока рядом с нами Мишель заканчивает телефонный звонок. — Вы с Рио проводите много времени вместе за последние два дня.
— Ммм, — отвечаю я.
— Как всё проходит? — Она водит бровями в нескрываемом ликовании.
— Более вероятно то, что я начну романтические отношения с его кошкой, чем с ним.
Ликование сходит с её лицо.
— Ты что? Господи, если бы я знала, что ты западаешь на длинношёрстных персов, то лучше бы свела тебя с хозяином квартиры моих родителей.
Я фыркаю и толкаю её в плечо.
— Я серьёзно. Мы с Рио друзья. Вот и всё.
— Хо-о-о-о-рошо. Конечно. Как скажешь. Говоря о друзьях, что ты делаешь в эти выходные?
Думаю устроить марафон по просмотру фильмов. Пока несколько часов напролёт прижиманий к Рио на диване в тёмной комнате не закончит всю эту муть про дружбу, которую ты придумала…
— Не проблема. Но, может, пригласим того хозяина квартиры, раз он уж точно больше мне подходит.
Тайлер подпрыгивает от неожиданности, когда рядом со мной Мишель выдаёт взрывную тираду брани. Такой поток грязи, вырывающийся из её маленького тела, не перестаёт веселить меня, особенно потому, что это так редко случается.
— Страховщики не разрешают нам устанавливать экспонаты раньше ночи перед открытием выставки. Они хотят, чтобы всё оставалось в хранилище под охраной до последнего момента. И как мы тогда всё успеем подготовить, когда мы, даже не можем расположить артефакты?
Пыхтя, она топает по лестнице в направлении крыла, которое мы планируем использовать. Я его ещё не видела.
Хоть я и, правда, не могу винить их за паранойю в отношении безопасности. Бедный охранник всё ещё находится в реанимации в больнице, его имя есть в нескольких списках на донорские органы. У них нет ни малейшего представления того, что с ним произошло, отчего вся ситуация кажется ещё более жуткой. И я благодарна, что Мишель слишком возбуждена, чтобы сообщать моей матери о попытке ограбления. В противном случае, я уверена, что уже следующим рейсом я отправилась бы в Каир. Всё равно, со мной это никак не связано.
Кроме того, в дневное время не чувствуется, что тебе что-то угрожает. Ободряющее приятное тепло выталкивает из памяти весь мрак июня и всю прочую его темноту и тоску.
Ночью всё по-другому. Но есть солнечный свет! Буду думать о нём.
В зале, который открывает Мишель, солнечного света, о котором я собираюсь думать, почти нет. Я, даже прихожу в недоумение, как они вообще рассчитывают на него. Это не зал, скорее огромный коридор. В нём чересчур высокие потолки, думаю, где-то 3,7 метров, при лишь 2,5 метрах в ширину, протягиваются на две трети всей длины здания.
На половине стены сохранились остатки какой-то низкопробной росписи в честь прославления культур коренных народов Центральной Америки, а остальные стены покрыты пятнами белой краски. Крошечный ряд из окон, выстроившихся справа под потолком, впускает пыльные струйки дневного света.
И вот ярость Мишель испаряется, будто и не было, и она изучает зал, словно её рациональный, бизнес-ориенированный взгляд может всё это привести в порядок одной только силой мысли.
— И, всё-таки, я думаю, что нам следует разобрать одну из наших выставок и перенести сюда.
Используем главный зал.
— Я не буду разбирать то гигантское дерево эволюции, — говорит Тайлер, кладёт швабру и прислоняется к стене.
Мишель кивает.
— Наверное, ты права. Нам стоит открыть все выставки во избежание проблем с этой. — Она показывает рукой на стену. — Мы можем продолжить цветовую палитру из крыла с Египетской экспозицией — это зелёный и фиолетовый цвета, и возможно роспись, потом…
— Ради всех этих идиотских богов, только не это!
Мишель и Тайлер смотрят на меня в шоке. Я сконфуженно пожимаю плечами.
— Не думала, что скажу это вслух. Без обид, но Египетский зал требует изменений. Давайте придумаем что-нибудь другое.
Поднимая бровь, Мишель смеётся.
— Ну, и что же нам тогда делать?
Я окидываю взглядом всю длину зала и закрываю глаза. В моём сознании непроизвольно появляется образ папиного зала: резной камень, узоры, фрески, Амат на своём вечном посту и в конце его низкий трон. Тяжесть веков и серьёзность смерти.
Нет.
Тогда может Нил? Сине-зелёный пол, стены жёлтые с нарисованным рядом камышом. Ветерок, выдержанный, но приятный аромат влажных вещей. Всё равно не совсем то. Залу не хватает солнца. Может, если бы мы смогли установить тепловые лампы, чтобы оставить воздух сухим и жарким, но я почему-то сомневаюсь, что это сработает.
За тёмнотой моих век свет как обычно чертит ленивые узоры, и я вспоминаю о своих звёздах.
Я прогоняю эту идею, потому что она слишком сильно напоминает мне дом. Но нет. Я уже прошла через это. Я предложу эту идею. Я собираюсь изменить своё прошлое, чтобы оно больше не грызло меня. Как и детская комната, которую я сделаю для Дины. В моих силах избавиться от боли при виде всех этих вещей вместо того, чтобы вечно носить их внутри себя.
— Есть! — Я открываю глаза, идеи обстановки зала кружатся у меня перед глазами, начиная заменять собой грустное зрелище. — Звёзды.
— Звёзды? — Тайлер выпрямляется и хмурится.
— Звёзды. Очень многое из Древнего Египта было сосредоточено на жизни извне, на наших мечтах, наших душах, наших смертях, нашей загробной жизни. Они знали больше об астрономии, чем любая другая культура, всегда смотря вперёд и назад и за пределы своего мира. Поэтому мы выкрасим зал в чёрный цвет и… нет, это нам даже не придётся делать.
Я прохаживаюсь туда и обратно, выискивая розетки, изучая потолок.
— Всё, что нам нужно — огромные листы фанеры. Они прибавят стенам несколько дюймов с обеих сторон, но мы можем позволить себе потерю этого пространства. А немного опустив потолок, мы усилим эффект. Окна должны быть полностью закрыты. Мы выкрасим листы фанеры в чёрный цвет и просверлим в них отверстия для светодиодных лампочек. Я могу начертить карту звёздного неба. Вещи моей матери мы расставим в хаотичном порядке вдоль стен и в середине, осветим их снизу и у пьедесталов, так они словно будут выступать из вечности.
Мишель смотрит на зал с прищуром.
— Звучит сложновато. И дороговато.
— Купить нужно только материалы и не обязательно дорогие.
— А сколько потребуется времени? У нас его немного. Мне придётся утвердить план прежде, чем мы сможем приступить, и на расчистку может уйти неделя или две.
— Я могу это сделать. Я знаю, что могу. — Я кусаю губу в надежде, что она согласится. Сейчас, когда я решила, какой должна быть эта комната, я сильно расстроюсь, если от моей помощи откажутся.
И всё-таки она кивает.
— Хорошо. Докажи, что можешь это сделать. И если у тебя получится, то, возможно, я разрешу тебя переоформлять ряд наших старых выставок, которые, как ты считаешь, нуждаются в переделке.
— Спасибо! — Говорю я. По крови уже бежит адреналин, я готова приниматься за работу. Это будет мой зал. Это будет моё прошлое. Это будет моё будущее.
— Айседора!
— Мама! — Я резко сажусь на кровати, моё сердце быстро бьётся. Это не гроб и не моя кровать, и не мой дом.
Дина стоит в дверях, одной рукой опираясь на почти несуществующий бок. Клянусь, этот ребёнок скоро завладеет всем её маленьким тельцем. Как она до сих пор не раскололась по центру, остаётся для меня загадкой.
— Встречай гостя.
— Гостя? — Я провожу по волосам, которые торчат в разные стороны по всей голове. — Тайлер?
— Так зовут парня? — Она заговорщически пробирается в комнату. — Невероятно, фантастически сексуального парня?
Я хлопаю себя по лбу и падаю снова на кровать.
— Сколько времени?
— Одиннадцать.
— Потоп, ну кто встаёт раньше полудня в тот день, когда ничего не надо делать? — Я не могла спать в первые несколько дней, мой хорошо натренированный внутренний будильник сразу же подбрасывал меня. Поэтому я стала ложиться спать настолько поздно, насколько это было физически возможно, чтобы заставить своё тело требовать дополнительный сон по утрам. Кто ж знал, что быть ленивой так трудно?