Змей извивается, и его гибкое чешуйчатое тело хлещет в воздухе, в то время как он пытается высвободить свой клык.
— Айседора! — Кричит моя мать. А, да. Надо скинуть змея с запястья. Я бешено трясу рукой, и змей, потеряв хватку, проплывает по воздуху и приземляется со шлепком на пол у подножия маминой кровати.
Он поднимается, шипит и открывает рот до невозможности широко. Кажется, что он продолжает расти, пока я смотрю, разматываясь и растягиваясь. Я уверена, что он не перерастёт комнату целиком и проглотит нас всех. Я не могу справиться с ним, не могу защитить свою мать. Я тянусь и беру её за руку.
Отец ударяет своим посохом по хвосту змея. Тот замирает и на глазах ссыхается в пыль, пока совсем не исчезает.
Нефтида опускается на колени, её глаза приклеены к тому месту, где теперь уже ничего не остаётся от змея-демона.
— Нет, — шепчет она, трясясь. — Нет. — Она не поднимает глаз, она не смотрит на нас.
В комнату вбегает Рио, оглядываясь через плечо.
— Там Анубис! Я больше не мог сдерживать дверь, поэтому я убежал.
Он поворачивается, чтобы оценить ситуацию в комнате. Нефтиду, съёжившуюся в углу. Отца с его чёрной кожей, обёрнутого в мумию и невероятно высокого, и его посох, источающий силу. И маму в крайне неловкой позе на кровати.
— Я лучше подожду в другом углу, — Рио проскальзывает вдоль стены, глядя в пол.
— Айседора? Нефтида? Что происходит? — Голос Исиды напряжённый, её лицо покрывают капли пота. Она выглядит ужасно: тёмные круги под глазами, кожа пожелтела вместо её обычно здорового цвета. Видимо, Нефтида поработала с проклятиями даже лучше, чем я думала.
На маминой шее висит кулон.
— Нефтида сделала его для тебя? — спрашиваю я. Она кивает, и я стягиваю его и швыряю в другой конец комнаты. Вынимаю один из по-настоящему защищающих амулетов из своего кармана, и надеваю его ей через голову, потом, наклоняюсь к ней и прижимаюсь к её лбу губами, как обычно делала она, когда я плохо себя чувствовала.
Она глубоко вздыхает, и её взгляд обостряется, словно к комнате возвращается резкость, хотя её цвет лица по-прежнему остаётся слишком не естественным.
— Нефтида, — говорит она, в её голосе нет злости, когда она смотрит на то, как сестра рыдает в углу.
— Дорогая сестра, прости меня.
— Это она, — говорю я. — Всё это время. Сны… всё… это всегда была она. Она и есть тот чёрный яд, который охотился на нас, угрожая всё разрушить!
— Сердечко, — она улыбается мне, и в моей груди рассветает солнце. — Спасибо тебе. Я так рада, что ты здесь.
— А что насчёт неё? — Я бросаю мельком взгляд в сторону тёти. — Что ты сделаешь с ней?
— Ничего.
У меня отвисает челюсть.
— Но… она… мама, она пыталась убить тебя! Она и меня пыталась убить!
Я сжимаю кулаки. Нефтида заслуживает смерти. Таким изворотливым и озлоблённым людям, как она, нельзя давать право на вечную жизнь. Это неправильно, несправедливо.
На долю секунды я замечаю, как чернота скручивается и уползает из поля моего зрения, но когда я моргаю, она совсем исчезает. Мой гнев стихает, как потухающий костёр. Я не буду питать эту черноту. Я не допущу, чтобы у неё была душа моей матери; я также не допущу, чтобы у неё была моя душа.
Мама вздыхает, её голос грустнеет.
— Мы ничего не станем делать. Мы забудем её имя.
— Ты не можешь, — говорит Нефтида, подползая к кровати. — Ты не можешь!
Отец немного пододвигается, чтобы преградить ей путь. Что нарушило его спокойствие, я не могу сказать наверняка. Но что-то в его глазах, когда он смотрит на Нефтиду, говорит мне, что в своих больших планах она не учла, какой гнев мог обрушиться на неё, если бы ей всё удалось.
— Я хранила твоё имя как сокровище, — говорит моя мать, глядя на Нефтиду, и потом не спеша отводит от неё взгляд. — Я записала его на своём сердце. Я больше не буду поддерживать его.
Тихо плача, Нефтида встаёт и, запинаясь, выходит из комнаты. Кажется, она стала ниже, тусклее, и уже уменьшившейся. Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем она исчезнет после того, как она утратила любовь и магию моей матери. Моя ярость проходит, я чувствую жалость к ней, жалость за те непостижимые промежутки времени, которые у неё были, но были растрачены впустую.
Я поворачиваюсь к маме и приглаживаю назад с её лба прядь волос.
Она улыбается мне сухими губами, натянувшимися над зубами.
— Моя смелая умница-дочка. Как только я поправлюсь, отправимся на Нил, устроим пикник.
— С радостью. — Да, я хочу этого. Я готова узнать её без яда, которому я позволила разрушить наши отношения, без ноток недопонимания между нами. По правде говоря, мне не терпится провести с ней вместе время.
— Дорогая?
— Да?
— Это с чего за три египетских царства ты сделала со своими волосами? Ты под домашним арестом.
Что ж, новый план. Возвращаюсь в Сан-Диего и узнаю её по телефону и письмам.
— О-о! Осирис! Началось. Принеси родовое кресло. — Она улыбается, потом кладёт руку поверх живота. Потоп, началось! — Айседора, ты сделала всё это возможным. Я хочу, чтобы ты приняла ребёнка.
Вероятно то, что я сказала Нефтиде о том, что мама любит меня, всё же неправда, потому что вот это — ну полный маразм.
— Мам, я лучше откушу кусочек змея-демона для тебя, к тому же меня станет тошнить, пока эта штука не выйдет из тебя и кто-нибудь не вымоет её.
Я поворачиваюсь в сторону двери. Рио засунул руки в карманы, широкие плечи расправлены.
— Эм-м-м, мстительная богиня и сумасшедший бог бальзамирования ещё там.
— Ребёнок, которого выжимает из себя мамин родовой канал, вот здесь.
Он выбегает в коридор впереди меня.
— У тебя есть какое-нибудь оружие? — спрашивает он.
Мы оба вскрикиваем, когда чуть не тараним человека, стоящего в коридоре.
— Тот? — Я всматриваюсь в его маленькие добрые глаза. — Пожалуйста, не говори мне, что ты тоже скрытое зло. Думаю, этого я не переживу.
Он улыбается, превращая обе свои руки в птичек.
— Какие проблемы? — спрашивает одна из них.
— Сумасшедший Анубис и Нефтида пытались убить маму. И меня. Они всё ещё могут быть где-то здесь.
Глаза другой руки-птички убийственно сужаются. Именно так, намного угрожающе, чем я когда-либо представляла театр с кукольными птицами-руками.
— Я позабочусь об этом, — каркает она.
— Хорошо…
Улыбка не сходит с лица Тота, но он стоит выше, и я замечаю силу, исходящую от него, которая всегда была скрыта под его добротой.
— Я присматривал за твоей мамой с её рождения. Теперь буду присматривать за тобой, малыш.
Сияя, я поднимаюсь на пальцах ног и целую его морщинистую щеку.
— Я рада тому, что всегда помнила о тебе. И я обещаю, что всегда буду. — Тот кивает, и я смотрю за тем, как его узкая ссутулившаяся фигура исчезает за углом коридора.
Сомневаюсь, что мы ещё увидим здесь Анубиса или Нефтиду. Не знаю, как Сет отнесётся к тому, что сделала его жена или к её отвержению. Не знаю, что произойдёт, если такая постоянная часть их семьи исчезнет навсегда. Но я довольна тем, что позволила родителям решить их собственные проблемы самим.
— Пошли, — говорю я и беру Рио за руку. — Мы можем спрятаться в моей комнате.
Прежде чем запереть за нами дверь, я проверяю все углы на наличие прячущихся там богов, но с Тотом неподалёку я чувствую себя спокойно. В безопасности.
— Что-то в этом есть, — говорит Рио, оглядывая комнату, которую мама ещё не разрушила. К великому счастью. Я не планирую оставаться здесь. Слова Сириуса о том, что вдали от нашей матери мы узнаём, кто мы есть, кажутся верными и своевременными. Сейчас, когда я, наконец, приняла её и осознала, что она всегда меня любила, я думаю, что могу докопаться до того кем являюсь, вместо того, чтобы занимать не своё место. По-моему, Сан-Диего отлично для этого подходит.
Я плюхаюсь на серебристое покрывало кровати и смотрю в потолок. Рио прыгает на место рядом со мной, отчего меня подкидывает так сильно, что я чуть не сваливаюсь на пол.
— Эй! А вон и я. — Он ухмыляется на то, как на потолке размещён Орион.
— Ты вроде сказал, что ты не тот самый Орион.
— Не-а, я просто твой Орион.
Я закатываю глаза, но не поднимаюсь, и не отодвигаюсь, когда он беспечно подсаживается ещё ближе ко мне.
— Айседора?
— Орион?
— Если мы собираемся двигаться в том темпе, который ты выбрала, то будет лучше, если ты наденешь кофту поверх бюстгальтера.
Я драматично вздыхаю.
— Ты такой требовательный. — Но он прав. Убегая в спешке от надвигавшейся материнской наготы (к закрытию темы обо всей этой материнской наготе), я совсем забыла, что так и не нашла замену своей пижамной кофте.
Я встаю и копаюсь по ящикам с одеждой, которую я оставила здесь, пока не останавливаюсь на простой чёрной футболке.
— Тебе придётся представить меня своим родителям должным образом, — говорит Рио. — Ну, понимаешь, когда не надо будет спасать их жизни. И после того, как твоя мама родит.
— Что бы ты ни делал, не говори ей, что ты — грек. Она пинками выпроводит тебя из дома и больше никогда не разрешит мне с тобой встречаться.
Я оборачиваюсь и вижу его пристальный взгляд. Его синие глаза как два бассейна счастья.
— Так ты встречаешься со мной?
Я глажу пальцами нефритовый овал скарабея на своём браслете; браслете, который спас сегодня не одну жизнь. Возрождение. Надежду.
— Может быть, — уголок моего рта изгибается в улыбке. — На данный момент. Но не думай, что это значит, что я повелась на всю эту чепуху про судьбу. Я ничего не обещаю. — Ничего, кроме того, что стану счастливой, смелой и готовой принимать временные вещи за постоянные до тех пор, пока они, возможно, только возможно, станут постоянными.
Он встаёт и обвивает меня руками за талию, и меня захлестывает чувство шока и радости ощущения его рук на мне. Интересно, может ли случиться так, что в какой-то момент прикосновений,