Ситуация с лишением ребенка материнской заботы (в буквальном или переносном смысле), может оказаться более сложной и запутанной в том случае, когда ребенок является в семье единственным и отец отстраняется от его воспитания или мать ревниво вмешивается и мешает складыванию отношений между отцом и ребенком. Отсутствие связей с окружающими в таких случаях обусловливается недостатком опыта в создании прочных связей в семье.
Еще один элемент, часто встречающийся в истории энеатипа V,- это «пожирающая», властная или излишне вмешивающаяся во внутреннюю жизнь ребенка мать [80].
Вышеописанные и другие ситуации в ранней жизни энеатипа V приводят к появлению у него чувства, что в жизни лучше быть одному, что люди по своей натуре не способны любить и что в отношениях в другими людьми нет «ничего хорошего», так как любовь, которую они предлагают, есть лишь средство манипулировать, и что взамен они слишком многого потребуют. Таким образом, появляется жизненная установка отсутствия потребности в других и сохранения собственных ресурсов для себя самого.
Как хорошо известно из исследований, посвященных шизофрении, шизоидные пациенты часто имеют шизоидного родителя. Я знаком с пациенткой, у которой оба родителя были шизоидами: «Они образовали пару, которая была подобна капсуле, маленький замкнутый мирок». «Я не испытывала ни в чем недостатка, - продолжает она, - но я никогда не знала, что происходит дома. Когда я была маленькой и звала свою мать, та после некоторой паузы шутливо отвечала: „Ты меня зовешь? Но я вовсе не твоя мать!"»
Не менее часто, однако, у энеатипа V встречается родитель энеатипа VI. Вот что говорит молодой человек с отцом энеатипа VI и матерью энеатипа IV: «Я чувствовал себя как бы заключенным в клетку, все прекрасное находилось снаружи, и самым большим моим желанием было убежать из нее и находиться как можно дальше от родителей. Мне было трудно с родителями, потому что они излишне ограничивали меня, в результате чего решением проблемы для меня был уход в свой внутренний мир. Даже когда я смог уехать от них, я продолжал вести себя подобным образом».
«Я часто задаюсь вопросом, не началась ли история с оставлением меня с самого моего рождения, когда при моем появлении не оказалось врача. Сестры говорили, что он только лишь вышел позавтракать, и они связали ноги моей матери вместе». Другой случай оставления, о котором он узнал, произошел, когда он лежал в колыбели. Уходя на работу, родители снимали трубку телефона и клали ее около ребенка. «Время от времени мы подходили к телефону и слушали, не плачешь ли ты, и, если ты плакал, приходили домой».
Как и в случае с энеатипом VIII, энеатип V, по-видимому, совершенно отказывается от поисков любви. Он делает это до такой степени, что его потребности в зависимости находятся под контролем, однако он желает любви, которая выражалась бы в готовности оставить его в одиночестве, не предъявлять к нему никаких требований, не обманывать его и не пытаться им манипулировать. Как и в других случаях, яркость этого идеала бросает вызов его реальному воплощению.
Хотя имеет смысл рассматривать предрасположение к шизо- идности как отстраненность перед лицом предполагаемого отсутствия любви и полезно учитывать то, что это ощущение отсутствия любви продолжает существовать не только как «фантом боли», но также как результат того, что постоянное недоверие ведет к обесцениванию положительных чувств других по отношению к нему как попытки манипулировать, - я думаю, что откроется совершенно новая терапевтическая перспектива, если мы примем во внимание последствия пустоты, которые индивид невольно создает именно в попытке заполнить ее. Таким образом, мы можем сказать, что взрослому представителю энеатипа V нужна не просто материнская любовь, но настоящая жизнь, ощущение бытия, полноты жизни, которые он саботировал каждую минуту своей жизни, отказываясь от жизни и отношений.
Таким образом, он надеется не на то, чтобы получить любовь (поскольку он не может доверять чувствам людей), но приобрести способность любить и устанавливать отношения с людьми.
Как погруженность в себя поддерживается жаждой обогащения и ведет к оскудению, точно так же неверно направленный поиск бытия ведет к жизненной обскурации (умопомрачению). Погруженный в себя шизоид готов устраниться из пытающегося вмешаться в его жизнь мира, но, делая это, он устраняет себя от самого себя.
Энеатип V обладает скрытым убеждением, что бытие можно найти только вне области становления личности: вне тела, вне чувства, вне самого мышления. (И на самом деле, так оно и есть, однако с некоторым «но», ибо его можно достичь только тем, кто не избегает ни своего тела, ни чувств, ни ума.)
Хотя стремление удержать легко понять как осложнение онтической жажды бытия, неплохо было бы задуматься над тем, что стремление удержать неотделимо от стремления избежать (avoidance), составляя единый источник психической динамики. Этот процесс хорошо изображен в истории о Мидасе, который, стремясь разбогатеть, пожелал, чтобы все, к чему бы он ни прикоснулся, превращалось в золото. Непредвиденное трагическое последствие его пожелания - превращение в золото его собственной дочери. Эта история - гораздо более наглядный символ, чем концептуальные объяснения, - процесс, с помощью которого достижение самой желанной цели может повлечь за собой дегуманиацию, а стремление к экстраординарному - утрату способности оценивать обычные вещи.
Глава 3
Зависть и депрессивно-мазохистский характер
Энеатип IV
Эмоциональное состояние зависти подразумевает болезненное ощущение лишенности чего-то, что страстно хотелось бы иметь, при этом добродетель воспринимается как качество, которое не присуще личности, но которое необходимо приобрести.
Хотя зависть и является естественной реакций на ранние фрустрации и осознание лишенности чего-либо, она представляет собой фактор саморазрушения в психике, ибо чрезмерная потребность в любви, которую она порождает, не соответствует хроническому ощущению ущербности и собственного несовершенства, но, напротив, порождает последующие разочарование и боль.
Чувство фрустрации является неизбежным следствием зависти. Кроме того, чрезмерные желания могут привести к болезненным ситуациям, подобным той, которую изобразил Кеведо-и-Вильегас в своем видении ада. Он рассказывает о том, как завистливые прибывают в ад и наблюдают, какие мучения испытывают души других людей, при этом они страдают от того, что для них не уготовано никакого места в аду [81].
Зависть на энеаграмме является спутником тщеславия и занимает место по соседству с точкой 5, обозначающей алчность, которая порождает сравнимое с завистью чувство лишенности чего-либо, хотя при наличии чувства ущербности отношение к этой лишенности является иным. В то время как точка 6 означает мощную устремленность, настоятельную потребность в том, в чем ощущается недостаток, точка 5 характеризуется позицией отказа от каких-либо ожиданий получить что-то из окружающего мира и в значительной степени - стремлением сохранить собственную энергию, склонности и привязанности.
Связь зависти с тщеславием еще более важна, чем ее связь с алчностью, поскольку точка 4 входит в состав триады в правом углу энеаграммы, которая в целом тяготеет к чрезмерной заботе об образе самости. В то время как личность энеатипа III идентифицирует себя с той частью личности, которая совпадает с идеализированным образом, представитель энеатипа IV идентифицирует себя с той частью личности, которая не совпадает с идеализированным образом и всегда стремится достичь невозможного. Здесь мы имеем дело с личностью, движимой тщеславием, которая неспособна достичь своей цели вследствие ощущения собственной ущербности и бесполезности (точка 5).
Несмотря на то что энеатипы, обозначаемые на энеаграмме точками 4 и 5 (зависть и алчность), имеют общей чертой ощущение собственной бесполезности, вины и ущербности и оба могут быть охарактеризованы как подверженные депрессии, они во многих отношениях отличаются друг от друга. В то время как чувство вины в типе зависть является осознанной пыткой, у представителей типа алчность оно часто завуалировано кажущимся моральным безразличием (которое характерно и для энеатипа VIII и представляет собой болезненную реакцию (бунт) на чрезмерность своих собственных требований и обвинений). Если депрессия у представителей типа зависть проявляется как несдерживаемое горе, то алчные люди часто лишены способности плакать или выражать свою боль другими способами, так что у них депрессия часто проявляется в виде апатии и чувства опустошенности. Можно сказать, что у энеатипа V «сухая» депрессия, в противоположность «мокрой» депрессии энеатипа IV; иначе говоря, алчность характеризуется сдержанностью, а зависть - страстностью. В этом проявляется их четкая дифференциация: «сухая» алчность апатична, «мокрая» зависть страстна; если первую можно сравнить с пустыней, то вторая напоминает трясину. (Использование во французском языке слова envie для обозначения страстного желания подчеркивает очевидный вывод о том, что зависть является наиболее страстной из всех страстей.) В то время как энеатип V характеризуется атмосферой внутренней сдержанности, для энеатипа IV характерна атмосфера смятения и беспокойства. Наиболее характерной чертой энеатипа IV, помимо определяющей его поведение зависти, может считаться наклонность к самопреследованию и фрустрация.
Кернберг с соавторами справедливо подвергли критике «Диагностико-статистический справочник по психическим заболеваниям» (DSM-III) за то, что в нем не уделялось внимания депрессивному, саморазрушающему мазохистскому типу личности. Я с радостью обнаружил, что в новом издании DSM сделаны, хотя и робко, попытки осветить этот тип личности, ибо он, несомненно, является одним из наиболее распространенных источников межличностных конфликтов. Со времен античности известны такие проявления психического поведения, как жалобы и стенания, так же как и тенденция к нед