Закончив, девушка ушла, захлопнув за собой неприметную дверку. Раскрыв изящный зонтик, уже с улицы оглядывает свою работу. Мужчина и женщина. Элегантные. И безжизненные. Случайные.
Вот, смешно перескакивая через лужи, отошла шагов на десять, резко остановилась, будто о чем-то вспомнив, и поспешно вернулась. Перевесила сумочку на плечо, дьявольски кокетливо сдвинула шляпку; подняла правую руку в незавершенном жесте — поправить ли прическу, махнуть ли рукой: привет, прощай?
Теперь — молодой джентльмен. Черный «дипломат» поставим рядом, платочек из верхнего кармана вытянуть еще чуть-чуть, узел стильного галстука расслабим. Да, ему все ясно, молодому джентльмену. Ничего невозможного нет! Для него незаконченный жест всегда будет означать лишь одно…
— Очень мила! — похвалил блузку Маэстро. — И вам будет к лицу.
— Понял? — обрадовалась девушка. — А ты не соглашался покупать. Я взяла последнюю! Еще секунда, и ее бы с руками оторвали…
— Такую вышивку создать весьма сложно, — Маэстро бережно вел пальцы по блузке. — Она характерна для Юго-Западной Болгарии. Вышивка трудоемкая, но итог весьма эффектен. Ручная работа. Все искусство в том, чтобы скрупулезно воссоздать узор, понимаете, и, по сути, блузка не так дорога. И будет сочетаться с цветом ваших волос — носите их распущенными…
— У нее стрижка. — Парень отвел взгляд от блузки. Он рассматривал вышивку, рассеянно прищурившись, но Нада поняла, что блузка начинает ему нравиться. — Короткие волосы, как же она их распустит?
— Не беда, пусть отращивает. — Маэстро улыбается. — Замечательно, когда у женщины длинные волосы. И такая блузка. Признавайтесь, блузка — чудо!
Парень успокоился, но упорно не отвечает.
— Будет, будет вам упрямиться. — Маэстро не унимался. — То, что вы ее приобрели, несомненная удача.
— Ну, — колеблясь, буркнул парень, — неплохая. Вы художник, человек со вкусом, разбираетесь. Ничего блузка, хотя…
Девушка стремительно обняла его. Поцеловала. Парень не сопротивлялся.
Они остались на пляже до утра. И на весь день. Она — в бархатных брюках, в карманчике которых сейчас оставалась последняя двушка, и в свитере; он сунул приталенную рубаху под голову, закатал штанины. Одетые, под палящим солнцем, на пляже! Но никто не обращал на них внимания — нынче каких не развелось!
Нада лежала расслабленная, объятая какой-то тихой, покойной радостью. Лежала с закрытыми глазами, зная: стоит их открыть — и рядом увидит его.
— Улыбнись, у тебя потрясающая улыбка…
Она улыбалась и думала о том, что через четыре дня ее смена кончится…
Девушка снова перед витриной. Так и впрямь лучше: этот думает, все ему ясно, все он понимает. Тайн нет! Ничего невозможного нет!
Дождь прошел. Легкий парок закурился над лужами, их края истаяли, и вода постепенно исчезла — дождя как не бывало.
Назавтра похолодало, еще через день зарядил дождь. На пляже уныло обвис черный флаг; спасатели, натянув видавшие виды спортивные костюмы, враз потеряли свою импозантность.
Пришлось отсиживаться в баре.
— Жаль! — вздохнула Нада. — Моя смена кончается, пора уезжать, а погода не меняется.
Рангел вертел рюмку между пальцами. Вдруг оживился:
— Я тоже уезжаю! Подброшу тебя на машине.
— Но у тебя еще несколько дней?
— Неважно! Здесь скучища без тебя…
Отправились к вечеру. Нада уже заснула, когда Рангел приметил впереди старика. Тот ехал на велосипеде, не сворачивая, впритык к правой обочине, вне проезжей части. Их разделяло метров десять — и тут старик резко выкатил на шоссе. Рангел вывернул руль, насколько смог, задние колеса занесло на мокром асфальте. Он услышал взвизг тормозов, тугой удар по бамперу. В ту же секунду в зеркальце заднего обзора мелькнули вскинутые руки старика: тот летел в кювет, высвеченный красным светом стоп-сигналов.
И Рангел испугался. Ощутил страх как вселенскую ледяную тоску. Автоматически глянул на приборную доску, на бампер, на пустое шоссе в густеющих сумерках и нажал до упора на акселератор. Машина помчалась, подгоняемая странным звуком — будто рвался под колесами сырой картон…
«Никого не было, никто меня не видел, — бухало сердце, — никто меня не видел, никого не было!»
«Убил человека, человека убил! — кричали кроны придорожных деревьев. — Человека убил, убил человека!»
«Подлец, подлец, подлец», — скрипели перила моста.
Наконец, окружная дорога. Быстрее, еще быстрее!
Наконец, первые дома городка, утонувшие в невысохшей зелени деревьев. Еще, еще быстрее!
Наконец, ресторан, автостоянка у входа, освещенная терраса, доносятся спокойная музыка и нестройный говор безмятежных посетителей.
Он загнал машину в самый укромный, самый темный угол автостоянки. Пальцы, мертвой хваткой стиснувшие руль, онемели. Никак их не разжать.
И внезапно столкнулся взглядом с девушкой — огромными, наполненными презрением глазами; услышал и ее голос — сдавленный, прерывающийся:
— Как ты мог? Трус! Грязный, низкий трус!
Так и случилось, если бы Рангел сбежал…
Выбираясь из машины — ноги казались ватными, — он подумал, что иногда труднее сделать самое простое — выжать до упора акселератор и бежать, исчезнуть…
Старик тем временем поднялся на дорогу и пытался обеими руками выпрямить вилку, зажав раму между колен. Нада принялась его лихорадочно ощупывать, не веря, что ничего ужасного не произошло. Голос ее звучал странно высоко:
— В самом деле все в порядке?
В нескольких метрах за велосипедом темнела разметанная горка песка. «Значит, из-за нее старик выскочил на шоссе», — догадался Рангел. И его рассмешило то, как Нада упрашивала старика подтвердить, что тот не пострадал: «Скажите, я увижу!» Рангел успокоился, правда, еще дрожали ноги, после пережитого напряжения так и подмывало рассмеяться.
— Если вам плохо, сядьте в машину, — предложила Нада, — мы отвезем вас в больницу.
— Да со мной ничего, да уверяю! — Похоже, старик просто испугался, отвечал едва слышно. — Я сам виноват, это все мои глаза — не усмотрел песок вовремя…
Упал он на правый бок, и по рукаву катились струйки жидкой грязи. Сгорбившись, он неловко пытался оседлать велосипед.
— Может, у вас перелом, погодите! — Нада суетилась около него. — При переломе боль можно сразу и не почувствовать.
— Знаю я, что такое боль, девушка! — Старик окончательно оправился, уже не шептал, голос у него был тонок. — Я упал раньше, поскользнулся на грязи. Если что и пострадало, так колесо. Это мелочь. Я сам виноват. Езжайте себе на здоровье…
Нада бросила взгляд на Рангела, и он понял: девушка удивлена поведением старика. Не кричит, не угрожает милицией, а заявляет: «Я, я, виноват, угораздило же, не усмотрел этот песок вовремя…»
— Вы весь в грязи, — нарушил неловкое молчание Рангел.
— У меня дома нет никого! — В голосе старика усталость. — Мои разлетелись, один живу…
Нада смотрела на него сосредоточенно, потом скорым шагом направилась к машине. Рангел видел, как она, встав коленом на переднее сиденье, достала со дна своей сумки платяную щетку, из тех, что укладываются в пластмассовые футляры.
— Ехать в таком виде немыслимо! Что люди подумают! А мы очистим все до капельки!
Волоски щетки сразу намокли, слиплись и только размазывали грязь…
Старик, засмущавшись, порывался уклониться: видимо, его одежды щетка не касалась давно.
— Ты, девушка, обо мне печешься, ровно я какая франтиха! — Старику, в конце концов, удалось схватить Наду за руки и высвободиться. — Грязь, как высохнет, я сам соскоблю…
Нада не смогла удержаться от смеха.
По шоссе неспешно катила груженая «татра» с прицепом. Водитель, заметив девушку, нажал на клаксон. За «татрой» тянулась вереница легковушек…
— Мне пора, вот! — Рангел различил просьбу в голосе старика. — Пора мне. Тоже выдумали — авария. Стоим тут курам на смех. Шоферы уже сигналят…
Но Нада его не пускала: хотела окончательно удостовериться, что все нормально. Они стояли на обочине без малого час. А когда старик двинулся в путь — толкая велосипед напрямик, через размякшую пахоту, к огонькам раскинутого напротив села, — Нада, легонько коснувшись руки Рангела, поцеловала его в щеку.
— Я вдруг представила, что ты не остановишься!
— Глупости! — грубо отрезал он, испытывая жгучий стыд: ведь она не знала!
Не знала, что он сбежал, сбежал в мгновение ока, укрылся в темноте автостоянки у ресторана, откуда доносилась спокойная музыка.
Не знала, что видел ее глаза — огромные, полные презрения.
Не знала, что слышал ее голос: «Трус, ты грязный трус!»
Не знала и еще одного — того, в чем Рангел мог признаться одному себе: он не был уверен, что остановился бы, не будь рядом в тот вечер девушки.
Он не был уверен…
Бармен заметил, что рюмка Маэстро пуста. Принес еще одну — тоже с кружком лимона. Сменил пепельницу — парень изрядно курил.
— Ваше здоровье, Маэстро!
— Ваше здоровье!
— Две по сто водки! — обратился к бармену парень. — И две соды.
— У нас самообслуживание, — забрал пустую рюмку бармен.
— Самообслуживание, значит! — задиристо начал парень. — А его почему вы обслужили сами?
— Он слепой! Неужели не поняли?
Парень вздрогнул, девушка, ойкнув, прикрыла ладошкой рот, побледнела. Она еще не знает, что беременна.
— Ничего, ничего. — Маэстро неловко. — С очками не похоже…
— Извините нас! — пришел в себя парень. — Правда, вы вообще не похожи…
Маэстро кивнул.
Вздрогнула и Нада, но постепенно ею овладело странное умиротворение — стало легко, свободно. «Господи, какая ты зеленая!»
Ничего невозможного нет…
Когда поздним вечером в баре зажгли свет, в углу, у столика на двоих, блеснуло глубоко в щели ребрышко монетки. Двушки, из тех, что бросают в телефоны-автоматы.