Еще час все было тихо, только Алевтина бормотала что-то себе под нос, раз за разом безуспешно пытаясь дозвониться.
В полдень в их отсек в опенспейсе заглянул главный юрист. Инга не видела его с того дня в кабинете Кантемирова и сразу же приросла к креслу. Если пришел юрист, значит, все уже известно. Сейчас попросит ее на пару слов, и всё.
– А кто-нибудь знает, где Бурматов? – спросил юрист. – Не отвечает и трубку не берет. У него встреча или что?
– Нет! – пылко воскликнула Алевтина с явным облегчением оттого, что кто-то разделил ее беспокойство. – Я проверила его график, нет сегодня никаких встреч. Должен быть на месте. Но мне тоже не отвечает с самого утра.
– Странно. А с ним такое раньше бывало?
Все, включая Ингу, помотали головой.
– Да может, дома что-то случилось? – неуверенно сказал Галушкин. – Хотя на него это правда непохоже.
– А с кем он живет? Можно позвонить кому-то, спросить?
– Он вроде один живет, – протянула Мирошина. Она поплотнее запахнулась в плед. На лице у нее вслед за Алевтиной тоже начала проступать тревога.
– Ну ладно. – Юрист легонько стукнул по перегородке между столами. – Когда придет, скажите, чтобы срочно позвонил.
– А вдруг с ним что-то случилось? – испуганно прошептала Алевтина, когда они остались одни.
– Что с ним могло случиться?
– Ну не знаю. Поскользнулся в ванной, упал, разбил голову. И лежит теперь там.
– Или сердечный приступ, – поддакнул Аркаша.
Мирошина презрительно поморщилась.
– Какой сердечный приступ, ему тридцать восемь.
Аркаша обиделся.
– У меня у соседа так было.
В час Алевтина куда-то ушла. Вернулась еще более встревоженная.
– Я ходила в отдел кадров. Они тоже ничего не знают. Мы позвонили его отцу. У него ночь там, оказывается, мы его разбудили. Сказал, что ничего от Ильи не слышал уже неделю.
– Но он был в офисе в пятницу, – заметил Галушкин.
– Я так понимаю, они не очень общаются. В любом случае отец ничего не знает. Не знаю, что делать. Он не мог просто так пропасть, ничего никому не сказав.
– А ты пробовала ему еще звонить? – спросила Инга.
Все это время она с напряжением следила за разговором, но не ожидала от себя, что сможет так естественно к нему присоединиться. В ее голосе даже слышалось беспокойство. В ней как будто включилась какая-то дополнительная система, автонастройка, которая управляла ее интонациями и мимикой, приводя их в соответствие с обстановкой. Это оказалось совсем несложно.
– Звонила. Абонент недоступен.
– Может, поехать к нему домой? – нерешительно предложила Мирошина. – Кто-нибудь знает, где он живет?
Все переглянулись, а потом Мирошина же посмотрела на Ингу.
– Я знаю адрес, да, – спокойно сказала Инга.
– Да это бред, – сразу же разозлился Галушкин. Один намек на Ингину связь с Ильей моментально выводил его из себя. – Пусть отдел кадров и едет. И что мы сделаем, если приедем туда? Поцелуем дверь и развернемся?
– Ну может, она открыта. Может, с ним в самом деле что-то случилось.
– И почему тогда дверь открыта?
– Может, его ограбили? И напали?
– Это двадцать первый век, Москва. Тут воры не штурмуют квартиры.
– А когда с ним последний раз кто-то общался? – перебила их Инга.
Она по-прежнему держалась очень спокойно, сохраняя в голосе легкое волнение, и начала получать от этого удовольствие. Если раньше она думала, что будет бояться и рот раскрыть, то теперь ей, наоборот, хотелось говорить, хотелось бравировать своей смелостью. Кроме того, впервые со скандала она почувствовала себя немного ближе к коллегам, и хоть Инга презирала каждого из них, ей все равно было приятно, что они как будто опять приняли ее в свою стаю.
– Я в пятницу, – подумав, сказала Мирошина.
Аркаша согласно кивнул.
– Я в субботу утром, – сказала Алевтина и, поймав взгляд Галушкина, быстро добавила: – У меня была срочная новость по работе, подрядчик наконец-то ответил.
Это неожиданно успокоило Ингу. Если бы Илья в самом деле сказал что-то Алевтине в субботу, она наверняка бы вела себя более подозрительно, а пока она, похоже, только переживала, как бы Галушкин не подумал, что они с Ильей много общаются в нерабочее время.
– Я думаю, ехать к нему домой бессмысленно, – объявила Инга. Она самовольно взяла на себя роль главаря, но остальные как будто не возражали. Инга купалась в своей небывалой самоуверенности. – Но кому-то из отдела кадров стоило бы, если Илья не появится до вечера.
Вечером Алевтине написала подружка из кадров, что дверь в квартиру Ильи оказалась закрыта и на звонок никто не отозвался.
– Надо ломать, – трагическим шепотом резюмировала Алевтина, когда прочитала сообщение остальным.
– Может, до завтра подождем? – с сомнением сказала Мирошина.
Галушкин фыркнул.
– Вы так это обсуждаете, как будто сами ломать собрались.
– А ты что предлагаешь делать? – вспылила Алевтина. Она, кажется, и в самом деле переживала, и в отличие от Мирошиной, которую завораживала только неординарность события, искренне. – Понятно, что мы не сами собираемся ломать. Надо ментов вызывать, или МЧС, или что там обычно делают в таких случаях. У него нет никого, отец во Владивостоке, кто этим еще будет заниматься?
В этот день больше ничего не произошло, по крайней мере, Инга ни о чем не узнала. Весь их этаж гудел, обсуждая таинственное исчезновение Ильи. Выдвигались всевозможные версии (Мирошина радостно докладывала коллегам каждую – откуда она узнает их все, для Инги оставалось загадкой), но они были похожи на предположения Алевтины и Аркаши. Поскользнулся, упал, расшиб голову, стало нехорошо, прихватило сердце, отравился, заболел так, что нет сил даже написать. Звучали варианты, что Илья просто напился накануне и теперь лежит в квартире с худшим похмельем в жизни, но в это, конечно, никто не верил. Обсуждали, что что-то могло случиться еще раньше, в пятницу, – пошел в бар, подрался с кем-то или попал в аварию, а сейчас находится в больнице без сознания.
Версии об убийстве никто не выдвигал.
На Ингу, конечно, смотрели. Она ловила взгляды, когда шла по коридору, наливала воду на кухне, печатала документы на общем принтере, но смотрели на нее скорее с любопытством, а не с подозрением. Ее имя было слишком тесно связано с именем Ильи, и всех интересовало, как она себя чувствует из-за его исчезновения, что она думает. Инга постоянно сканировала пространство вокруг в поисках явной враждебности или сомнения по отношению к себе, но ничего такого не замечала. Ее отдел как будто даже, наоборот, заключил с ней временное перемирие – за этот день она обменялась с коллегами большим количеством реплик, чем за всю прошедшую неделю. Неизвестность объединяла.
Домой Инга вернулась не просто успокоенной, а как будто заряженной. Она представляла этот день едва ли не самым сложным, но он, наоборот, только придал ей сил. Если все и дальше так пойдет, то бояться нечего. Даже квартира больше не давила, хотя рюкзак у дверей чуть было не пошатнул это хрупкое равновесие. Инга подняла его кончиками пальцев, затолкала на дно шкафа и тщательно вымыла руки.
На следующее утро офис гудел. Илья так и не появился, и теперь уже даже скептики, вчера считавшие, что он пропал по какой-то стыдной причине, например перепив на выходных, начали сдаваться. На Алевтине лица не было, да и остальные выглядели не лучше.
– Из офиса Кантемирова звонили, – сообщила она, едва завидев Ингу. Та, еще не вдумавшись в слова, почувствовала воодушевление: ее ждали, чтобы что-то рассказать. – Спрашивали, когда в последний раз мы видели Илью и знаем ли что-то.
– А ты?
– Ну, сказала, что ничего не знаем, а видели на прошлой неделе. Он снимал квартиру, так что вроде позвонили собственнику и сейчас едут вскрывать.
Инга кивнула, быстро просчитав, чем это ей грозило. Как и раньше, как будто ничем.
Спустя два часа все уже знали, что в квартиру удалось зайти, но Ильи там не оказалось. Никаких следов, указывающих на причины его исчезновения, тоже. Вещи и чемоданы были на месте и в порядке, ничего не намекало на то, что он куда-то собирался. Ноутбук тоже был на месте, в отличие от телефона. Машина стояла припаркованной под самыми окнами.
В обед всем пришло письмо от Кантемирова, где кратко и довольно туманно было изложено все, что известно. Вернее, известно всем было гораздо больше и по офису к этому моменту давно циркулировали новые слухи: кто-то говорил, что Илья собирался на выходные в Питер, кто-то – что он поехал к отцу, кто-то – что он давно задумывался об эмиграции и вообще тяготел к эффектным поступкам, так что нет ничего удивительного, что он исчез так внезапно и бесследно. В письме же было сказано, что Илья Бурматов пропал, что обращение об этом уже передано в правоохранительные органы и если кто-то имеет полезную информацию, то ее просят немедленно сообщить.
Это письмо, разумеется, вызвало новый виток сплетен – не из-за своего содержания, а потому что напомнило всем о недавних событиях, в которых тоже фигурировали письма от Кантемирова и Илья. На Ингу стали смотреть намного пристальнее. Она знала, что так будет, и старалась подготовить себя к этому, но вчерашний день усыпил ее бдительность. Накануне ей беспечно казалось, что внимание к ней объясняется неистребимой человеческой любовью к пересудам, но сегодня она заметила, что люди настроены уже не так мирно. Никакие обвинения, разумеется, не выдвигались – не в чем пока было обвинять, но память о скандале была еще слишком свежа, поэтому вокруг Инги сразу же сгустилось облако отчуждения. Никто ничего не знал, но всем казалось, что мистическая пропажа Ильи имеет к ней отношение. Слишком все это было подозрительно.
Очевидно, такие мысли посещали не только обычных сотрудников, потому что в тот же день Ингу вызвали к Кантемирову. Поднимаясь в лифте, она чувствовала, как у нее потеют ладони, и постоянно вытирала их о брюки. Сердце колотилось, и Инга взывала к своему дару автонастройки, надеясь, что он вот-вот вернется и спасет ее от разоблачения.