Торговый центр кипел народом, из динамиков неслась бодрая новогодняя музыка, у киоска, где заворачивали подарки, выстроилась длинная, с загнутым хвостом, очередь. Инга мысленно застонала. Впрочем, странно было ждать чего-то другого.
Вообще Инга любила выбирать подарки – это было частью праздничного ритуала, которая усиливала предвкушение Нового года, но в этот раз особой приподнятости не чувствовала. Дело было не в похмелье, которое, оказывается, с утра затаилось в голове, а теперь начало медленно, коварно себя обнаруживать. Дело было в том, что на Новый год у нее не было никаких планов. Прошлый и позапрошлый она встречала с Кириллом – один раз вдвоем, один раз в компании его друзей на арендованной ими даче. Три года назад они ездили с Максимом в Чехию – Инга незадолго до этого рассталась с парнем и поездку в итоге плохо запомнила: большую часть времени они пили, заливая ее горе, которого она на самом деле не чувствовала, но считала нужным держать марку. Более ранние Новые года Инге не вспоминались, но она точно знала, что вопроса, с кем и как его отмечать, никогда не стояло. Все чудесным образом решалось само собой.
В этом году все было иначе. Максим должен был отмечать с семьей – его матери недавно сделали операцию, и, как примерный сын, он не мог бросить ее одну. Идею отмечать Новый год со своей матерью Инга отмела не раздумывая. Старые знакомые разбились по парочкам или уезжали кто куда, а на работе она еще ни с кем не успела настолько сдружиться, поэтому эти варианты тоже отпадали. Однако самой большой проблемой был, конечно, Илья. Инга ничего не знала о его планах. Она считала, что если они теперь вместе (хотя однозначность такой оценки вызывала сомнения), то и праздновать должны вместе, но именно потому, что их статус был ей до конца не ясен, она сама не решалась ничего предложить. Оставалось только ждать, когда предложит Илья, но это ожидание крало у нее другие возможности. Инга могла бы все же поискать себе компанию, могла бы поехать куда-то одна – в конце концов, она никогда еще не встречала Новый год одна, – но все это казалось излишней суетой в свете другого, напрашивающегося варианта.
Ее беспокоило и то, что Илье надо купить подарок, а она совсем не знала какой. Дарить что-то дорогое в начале отношений было нельзя, чтобы не выглядеть отчаявшейся, дарить что-то дешевое нельзя, чтобы не выглядеть жадной. Невозможно было подарить и что-то особое, личное, потому что Инга просто не представляла, что это может быть.
Кроме того, ей нужно было купить что-то для Галушкина – он достался ей случайно в «Секретном Санте». Неделю назад они всем департаментом коммуникаций зарегистрировались в специальном телеграм-боте, который, перетасовав заявки, прислал каждому имя того, кому нужно было сделать подарок. Договорились, что подарками обменяются перед общим корпоративом. Инга немного расстроилась, что ей достался Галушкин, – дарить подарки малознакомому мужчине было сложнее, чем малознакомой женщине. Инга вообще не понимала, почему парни всегда изображают великомученические страдания с приближением праздников, ведь даже если воротишь нос от любой сентиментальности, девушкам несложно что-то купить. Цветы, свечи, безделушки, милые штучки для дома – под женщин разработана целая индустрия бездушных подарков. Другое дело – мужчины. Культ мужественности отрицал всякое проявление нейтральной обезличенной заботы. Впрочем, хорошо, что ей не достался кто-то из маркетинга, кого она знала бы еще хуже.
Бесцельно побродив по торговому центру, Инга наткнулась на магазин с алкоголем и облегченно купила Галушкину бутылку виски. Какое счастье, что он не трезвенник. У нее возникло малодушное желание купить виски и Илье, но она с сожалением его отвергла. Все-таки совместный секс обязывал ее постараться чуть больше.
Удобно было с Максимом – он всегда говорил, чего хочет. На этот раз он хотел увлажнитель воздуха. Инга отправилась в магазин бытовой техники и купила сначала один, а потом, поразмыслив, второй – в подарок матери. Отправившись дальше, она, впрочем, быстро пожалела о своем решении: бродить по торговому центру с большими коробками было не слишком удобно. Она неловко перехватила один из пакетов за ручку и чуть не уронила виски. Вздохнув, Инга направилась к выходу.
Последним ей попался магазин с косметикой, и Ингу вдруг осенило, что Илье можно подарить духи. Это тоже было не бог весть как оригинально, но казалось достаточно личным и при этом ненавязчивым. Инга решительно устремилась в магазин.
За этим последовало полчаса мучений. Уже на четвертом аромате Инга перестала их различать и чувствовала только запах спирта, названия смешались в голове, своими огромными пакетами она так и норовила снести флаконы с полок, кругом толпились и мешали люди, но в конце концов ей все-таки удалось сделать выбор. Помогла девушка-консультант. Взглянув на Ингино отчаявшееся лицо, она сказала: «Вы не думайте о нем, думайте о себе. Вам же с этим запахом жить», – и такой незамысловатый совет вдруг оказался дельным. Инга выбрала туалетную воду с названием «Stronger with you», что в свете их с Ильей последнего сексуального опыта показалось забавным. Довольная собой, Инга направилась к киоску, где заворачивали подарки, выстояла безобразно длинную очередь и с легким сердцем наконец ушла.
Как и предполагалось, мать приняла подарок с полным равнодушием. Инга подозревала, что, вручи она ей открытку или ключи от машины, реакция была бы такой же. Инга помнила, что в детстве мать наставляла ее, что, получая любой, даже самый бесполезный, дешевый подарок, нужно изображать неземное счастье. Маленькая Инга очень старалась. В то же время сама мать никогда не следовала этому правилу: все подарки она принимала с дежурной улыбкой, едва скользя взглядом по коробке. Возможно, размышляла Инга уже подростком, это был ее альтернативный способ уравнивать ожидания дарителей – чтобы никто не думал, что больше ей угодил.
Едва Инга переступила порог материнской квартиры, Гектор бросился к ней, виляя хвостом, и ткнулся носом в колени. Когда мать была рядом, он был готов расточать радость при виде любого гостя.
Эта квартира, в которой Инга прожила почти всю жизнь, находилась в сталинке и представляла собой образец советской роскоши: высоченные потолки, огромные дверные проемы, паркет на полу. Вскоре после смерти Ингиного отца мать затеяла здесь ремонт, и Инге он вполне нравился – с одной стороны, все было чистое и аккуратное, стены покрашены в глубокие цвета – кухня синяя, спальня темно-зеленая, сантехника работала и блестела. С другой стороны, за всем этим чувствовался дух истории – между туалетом и кухней под самым потолком было маленькое окошко, перекрытое ажурной заслонкой, паркет в нескольких местах, которые Инга знала наизусть, старчески поскрипывал. Однако время брало свое. Ремонт, поначалу казавшийся ультрасовременным, теперь износился, а прежняя советская сущность как будто больше проступала по мере того, как оболочка дряхлела. Словно у дома был свой характер, и сколько бы ты ни пытался придать ему свежий беззаботный вид, он постепенно отвоевывал настоящего себя, угрюмого и величественного.
Мать усадила Ингу в гостиной, а сама ушла готовить чай. Гостиная была нежно-кремового цвета, на стенах висело несколько отцовских картин и фотографии, снятые матерью. И фотографии, и картины иногда менялись – мать говорила, что ей нравится осознавать дом, а если обстановка всегда одинаковая, то она привыкает к ней и перестает замечать. К тому же картинам, особенно акварелям, вредно было долго находиться на свету.
Пока мать звенела на кухне посудой, Инга прошлась вдоль стен, рассматривая новые работы. В центре, сразу приковывая взгляд, висела большая вертикальная картина отца – коричнево-черно-бежевая, она так сочеталась с цветом стены, как будто мать специально подбирала одно под другое. На картине был изображен витязь в шлеме и с копьем, составленный из деталей: пунктирных линий, как будто случайных мазков, иногда – крупных пластов краски. Это было не очень похоже на другие картины отца – он в основном рисовал легкие воздушные пейзажи, таких и сейчас на стене хватало. Инге нравился витязь, но особенно ей нравилось то, что даже спустя столько лет отец таил в себе загадки. Она чувствовала себя так, словно читает книгу, которая не кончается.
Материнские фотографии были привычно черно-белыми – Инге казалось, что в этом есть что-то по умолчанию претенциозное, но фотографии были хороши, поэтому задумываться об этом все равно не имело смысла. На одной фотографии Инга вдруг обнаружила себя – она сидела на берегу на бревне во время своей последней поездки на дачу. Как она тогда и предполагала, волосы у нее были растрепаны от ветра, а нос даже на черно-белой фотографии выглядел красным и замерзшим, но странное дело – Инга казалась здесь до неприличия красивой, почти раздражающей своей красотой. Хотелось упрекнуть ее в том, что даже с всклокоченной головой она оставалась такой неотразимой.
Мать зашла в гостиную с подносом.
– Нравится? – спросила она, только переступая порог, словно ни секунды не сомневалась, что застанет Ингу за разглядыванием собственной фотографии.
– Да, – призналась Инга. – Я бы никогда не подумала, что получится так.
Мать поставила поднос на стол, звякнув чашками.
– У меня тоже есть для тебя подарок, – сообщила она.
Выйдя из гостиной, она почти сразу вернулась, неся подарочный пакет. Инга заглянула в него и вытащила какую-то черно-серебряную ткань. Развернув ее перед собой, она поняла, что это платье.
– Подумала, у вас наверняка на работе будет какая-то вечеринка, – сказала мать, разливая чай. – Чтобы ты не тратила время на поиски, что надеть.
Инга, продолжая держать платье на вытянутых руках, повертела его перед собой. Оно было почти без выреза, зато потрясающе коротким.
– Большое спасибо, – сказала Инга, растягивая губы в самой счастливой своей улыбке. – То, что нужно! У меня совсем не было времени ничего купить, а корпоратив уже послезавтра.